— Да. Это дар его величества.
Ландаман посмотрел на него с видимым благодушием, брошь ему явно пришлась по вкусу.
— Камень очень хорош, подарок весьма ценен, но у меня нет для вас ответного дара.
Волков чуть не силой взял его руку и вложил в нее сапфир. Он был рад, что этот похожий на крестьянина человек сразу понял цену камня.
— Ответным даром для меня будет ратификация договора. Другого дара мне от вас и не нужно.
Райхерд смотрел на камень, изучал его.
— Да, камень весьма редкий, и цвет, и чистота очень хороши, и огранял его мастер… — Он оторвал взгляд от сапфира и спросил с едва заметным волнением: — Неужели его держал в руках сам император?
— Наверняка о том я не знаю, его мне передал имперский штатгальтер города Ланна, — отвечал Волков.
Он, признаться, был удивлен реакцией ландамана. Всегда заносчивые горцы были врагами империи, а тут избираемый глава одной из горных земель вдруг чуть не с придыханием и с заметным благоговением говорит о вещице, которую подарил кавалеру император. И Волков добавил:
— Не знаю наверняка, держал ли этот камень в руках наш император, но то, что этот камень из его сокровищницы, у меня сомнений нет.
— Благодарю вас, — отвечал ему Райхерд, но так и держал камень на ладони, все-таки одного камня ему было мало. — Но для мира с вами нужны будут веские основания. Уж больно была велика боль и обида от вас.
— Основания? — Кавалер даже и мгновения не думал. — Торговли у вас по реке не будет; пока договор не будет ратифицирован советом, ни одно бревно вниз не уплывет. В лагере моем поставлю крепкий гарнизон с самым лучшим своим офицером, и солдаты не уйдут с вашей земли, пока не будет ратифицирован договор. Воспрещу восстанавливать пирсы и причалы в Милликоне, и гарнизон лагеря за тем присмотрит. Снаряжение и обозы не стану распродавать, а с февраля отправлю во Фринланд рекрутеров для набора шести тысяч человек. Сии основания можно считать вескими для мира?
Теперь первый консул задумался, насупился и еще больше потемнел лицом, кавалер даже начал волноваться, не слишком ли он был резок. Но Райхерд наконец ответил:
— Это веские основания.
— И еще. — Волков видел, что время подошло, и пускал в ход еще один козырь. — Слышал я, что ваша вторая дочь овдовела.
Теперь ландаман посмотрел на него даже с изумлением: а это тут при чем?
— Прошу вас отдать руку вашей дочери моему племяннику. Он хоть и молод, но уже может жениться. Думаю, такой брак будет служить миру между нами и принесет пользу нашим домам.
Ландаман опешил:
— Руку моей дочери Урсулы вы просите?
— Наверное, ее, это она ведь недавно овдовела?
— Да. Зимой ее муж скончался. — Райхерд все еще находился в состоянии крайнего удивления.
— Насколько я слышал, она еще не стара и пригодна к зачатию?
— Да, она еще не стара, ей двадцать пять лет, у нее двое детей, и роды для нее не были трудны. Она пригодна к зачатию.
— Прекрасно. Моему племяннику, кажется, уже пятнадцать, не вижу причин, чтобы не обвенчать их; если ваша дочь принадлежит церкви Кальвина, так мой племянник, думаю, примет вашу веру. — Волков говорил так уверенно, будто вопрос уже совершенно решен.
И кажется, эта решимость и подействовала на ландамана.
— Бывший муж моей дочери был папистом, так что у вашего племянника нет нужды менять веру. — Тут Райхерд сделал паузу. — А ваш племянник носит ваше имя?
«Слава богу, я дал ему свое имя и записал это в церковных метриках, вот оно и пригодилось».
— Да, он носит мою фамилию. Его имя Фолькоф. Бруно Фолькоф.
— Что ж, хорошо…
И тут кавалер понял, почему ландаман спрашивал про имя племянника. Этот простой на вид человек был, кажется, весьма неравнодушен ко всяким проявлениям видимого благородства. И восхитился он сапфиром совсем не потому, что камень был великолепен, а потому, что это подарок императора. Поэтому же он спрашивал про фамилию Бруно. Человек думал о том, что его внуки будут носить знаменитое на всю округу имя.