— Насиделся уже, второй день сидим. Может быть, пройдемся по берегу? От реки ветер, не так жарко. Если, конечно, вам позволит ваша нога.
— Позволит-позволит, — сразу согласился генерал.
И они пошли к реке, а выезд Волкова, его гвардия и офицеры, прибывшие с ландаманом, пошли за ними двумя разными группами.
— И о чем вы думаете говорить? — спросил Райхерд, как только они двинулись к реке. — Коли о местах для торговли или об овсе, так об этом и на переговорах все сказано.
— К дьяволу овес, к дьяволу торговые ряды, — покачал головой Волков. — Не о том я говорить хотел.
— Может быть, Линхаймский лес вас волнует?
— И лес к дьяволу, из-за этих безделиц я бы вас не позвал. Я хотел говорить о мире.
— О мире? — медленно спросил ландаман. — А разве не это мы обсуждаем на переговорах?
Волков слегка поморщился.
— Скажу честно, есть влиятельные персоны, которые хотят, чтобы война сия длилась и длилась. А мне она уже надоела.
— Влиятельные персоны? — Господин Райхерд внимательно посмотрел на него. — Не думаю я, что говорите вы о герцоге Ребенрее.
— Конечно, я говорю не о нем, то иные персоны, другие люди, которые хотят, чтобы война перекинулась на земли герцога. Хотят, чтобы я так разозлил горцев, чтобы они собрали войско с ближайших кантонов и пошли на Мален, а может, даже и на Вильбург. Для того эти персоны согласны разрешать собирать солдат в своих землях и даже помогать деньгами. — Волков преувеличивал, может, и так, да кто это проверит? Никто! И никогда! Так что ландаману приходилось принимать его слова на веру. — А мне сия война надоела. С меня довольно.
— А персоны эти… — многозначительно начал первый консул, — они…
— Нет, не спрашивайте, имен никаких я не назову, — покачал головой кавалер. — Скажу лишь одно: что персоны те весьма и весьма влиятельны.
— Понятно, — произнес Райхерд. — Господа те намерены приграничную свару превратить в настоящую войну.
— Именно, тем более что все уже идет к тому: вы второй год подряд собираете немалое войско со мной воевать, я вынужден из года в год также собирать и увеличивать силы. И если не заключим мир, то к следующему году мне придется собрать уже шесть-семь тысяч человек. К тому все и идет.
Они остановились на пригорке возле реки, тут было хорошо, правда, ветерок почти не спасал от жары. Волков ждал, что скажет этот человек с темным, тяжелым лицом. И Райхерд наконец заговорил:
— Слишком тяжкие обиды вы нам нанесли. Слишком многих людей побили. Дома их просят возмездия. Да и гордость наша уязвлена. Соседние земли тоже злятся. Триста лет не было такого, чтобы какой-то… — Ландаман сделал паузу, поглядел на Волкова и продолжил: — Уездный господинчик отваживался бросить вызов целому кантону. Чтобы приходил к нам в землю, жег и грабил города. Соседи наши над нами смеялись поначалу, а теперь уже не смеются, теперь предлагают помощь, как ущербным. — Он снова сделал паузу и лишь потом повторил: — Гордость наша ущемлена.
И тут Волкову вдруг стало все ясно.
— Так, значит, все эти переговоры — пустое дело? Вы просто тянете время, хотите, чтобы я ушел на свой берег, а то, что мы тут подпишем, совет кантона не ратифицирует?
Николас Адольф Райхерд, первый консул земли Брегген, вздохнул и ответил ему:
— Скорее всего, совет не ратифицирует наш договор.
— И поэтому вы не спешили сюда ехать, — догадался кавалер.
— Слишком многие против мира с вами. Слишком многие.
— А вы? — напрямую спросил кавалер.
— Мне нет нужды вставать на чью-либо сторону, — отвечал ландаман. — Пусть горлопаны в совете решают. Коли я за мир буду ратовать, то многие на меня злы станут. У меня нет нужды наживать себе новых врагов во множестве. У меня и старых хватает.
И тут кавалер понял, что пришло время для его первого козыря. Правда, теперь он не был уверен, что козырь окажется весом и сыграет роль, но нужно пробовать. И он полез в кошель, достал оттуда бархатный мешочек и из него вытряхнул себе на ладонь вещицу.
— Этот сапфир мне жаловал сам император за победу у Овечьих бродов, там я побил мужиков, которых два года никто одолеть не мог. — Он протянул драгоценность ландаману. — Это брошь для крепления пера к шапке. Прошу вас принять в дар, в надежде на мир и сердечность между нами.
— Это дар императора? — спросил ландаман.
И Волков увидел, что для него это важно.