И к ужину он уже пришел в настроении добром, и даже недовольные лица офицеров не могли ему уже его доброго духа испортить. И, видя, что соратники его невеселы, а Кленк так и вовсе не явился к ужину, сославшись на хворь, он сразу начал:
— Отчего же вы, господа, недовольны? Кампания к концу подходит, слава богу, враг на уступки идет. А вы так мрачны, словно потерпели мы поражение?
На вопрос ему никто, кажется, отвечать не хотел, лишь капитан Пруфф, видимо, не понимая, в чем дело, так как не был на переговорах, а был при своих пушках, за всех и сказал:
— Так разве мы мрачны? Чего нам мрачными быть, коли мы дело заканчиваем победой. — И тут же, оглядев всех присутствующих, спросил у полковника Брюнхвальда: — Или что-то было, чего я не знаю?
— Господин генерал уж больно быстро завершил дело, — ответил ему Брюнхвальд, — и мы, и солдаты иначе о конце дела думали.
— Думали в город войти? — спросил его Волков.
— Да, именно так и думали, — отвечал полковник. — Кленк аж мечтал о том, говорил, что попросится идти первой колонной, говорил, что сам своих людей поведет. И мои люди готовились.
Волков нашел глазами Дорфуса и, указывая на него ножом, спросил:
— Вы, капитан… вы тоже за штурм?
— Признаться, да, господин генерал, — отвечал ему Дорфус. — Столько пройти, столько побед одержать, чтобы вот тут, у самых ворот их города, пойти отступить?
— Вот именно! — воскликнул Роха. — Если снова свара затеется, так получится ли второй раз такое? Сможем ли к их стенам подойти, как сегодня?
Кажется, он выражал мнение большинства офицеров. Волков немного помолчал, а потом снова спросил:
— Вы, Дорфус, все знаете, я из ваших знаний силу черпаю, так ответьте, каков сейчас гарнизон в городе?
Молодой капитан штаба сразу не ответил, стал прикидывать и лишь потом заговорил:
— Наверное мне то неизвестно. Думаю, человек пять сотен или больше, но не более тысячи.
— А сколько горожан имеют оружие и доспех и сколько из них в деле до сего дня бывали?
— Это тем более мне неизвестно.
— Может, пять сотен, а может, и еще тысяча, — продолжал генерал. — И я не хочу узнать сие. Я уже входил в один город, так входил, что потом не знал, как из него выйти. Так я еще хоть вышел, а многие из моих товарищей так на улицах того города и остались. Я не хочу в четырех днях пути от главного нашего лагеря потерпеть поражение при штурме. Как вы не понимаете? Случись что, потеряй мы людей в городе, так враг приободрится, снова начнет силы собирать. Нет, уж слишком велик риск. И я Бога молил, чтобы они пошли на мои условия и решили войну заканчивать.
— Бога молил? — Роха хмыкнул, и усмешка его была неподобающа для разговора со старшим офицером. — Надо было Бога молить, чтобы победу при штурме даровал. Надо было рисковать. А если горожане уперлись бы, так подпалили бы город, сами же вы, господин генерал, велели фашины для поджога готовить, вон горы их лежат.
— Рисковать нужно, когда на то причина есть, а тут враг сам на все наши условия идет. А вам, майор Роха, риск не для чести, не для победы нужен, а для грабежа.
— А может, и так, что же плохого в честном грабеже? То дело солдатское вечное. На то мы и живем.
— Угомонитесь уже, хватит, вы в Милликоне столько взяли, что целый день потом награбленное баржами вывозили и за день едва управились, — урезонивал своего офицера генерал.
— Так всего того, что взяло все войско за всю кампанию, будет меньше, чем вы, господин генерал, взяли откупов с городов! — резко говорил Роха. — Ваши сундуки с серебром и золотом уже на трех телегах не укладываются.
— Все ли так думают?! — Волков вскочил.
— Да все, все, господин генерал, оттого вы и хотите мира, что вам уже достаточно, вы за богатство свое и волнуетесь, из-за него и рисковать не хотите. Зачем же теперь вам рисковать, теперь у вас взятого с избытком, — продолжал Роха, уже на крик перешел в запале. — А нам, может, тоже серебро надобно. — Едва не вскочил, уже пальцами за край стола схватился. Но одумался, заткнулся наконец.
Генерал же все выслушал с каменным лицом, ничего майору не ответив. Повара и слуги замерли: ой, что будет! Молодые господа, которые сидели в конце стола, выглядывали, ожидая чего-то. Но никто из них не произносил ни слова. Остальные же старшие офицеры тоже молчали, отводили глаза. Хоть ничего и не говорили, но видно было, что с Рохой они согласны. И главное, что полковник Брюнхвальд, сидевший, согласно званию своему, прямо по правую руку генерала, тоже молчал. Смотрел себе в тарелку и молчал, не одернул горлопана Роху, не встал и ничего не сказал в поддержку генерала. Словно не было за столом дерзостей и криков.
Генерал со злости швырнул салфетку на стол, встал резко и сказал строго:
— Как доедите, господа офицеры, так ступайте к своим ротам. Утром снимаем лагерь. — И пошел в свой шатер и злой, и голодный.
⠀⠀
⠀⠀
Глава 25
⠀⠀