Солдаты славили Волкова, когда он въехал в лагерь:
— Эшбахт! Слава нашему генералу!
Но все это было не то, не то. Ему надобно было иное. Похожее, но иное. И нашелся же тот, кто звонким голосом капитана Вилли крикнул главное, то, чего Волков ждал:
— Длань Господня! Храни вас Бог, генерал!
Да-да, именно это он и хотел услышать, и вовсе не для того, чтобы елеем сладким умастить сердце старого солдата, а для того, чтобы в это верили его люди. А они должны верить, что так и есть, что он — Длань Господа. Иначе горцев не одолеть.
— Длань… Длань Господня, — неслось со всех сторон.
Генерал только кивал во все те стороны: да, так и есть, сам Господь меня ведет, а раз так, то и волноваться вам нечего, идите за мной, и воздастся вам, праведным.
Все было прекрасно. Кленк и Роха на радостях хотели было от работ увильнуть, мол, мы же в деле были, но Волков не дозволил. До темноты еще три часа, частокол, ров и рогатки надобно делать. И никто ему, Длани Господней, перечить не посмел.
⠀⠀
Не зря кавалер посылал господина Фейлинга на пристань Милликона считать лодки и баржи. Не зря он считал амбары у пристани. Едва солнце осветило мир, еще роса на траве лежала, как пришел фон Каренбург, что дежурил у палатки генерала, и сказал, что к нему просятся люди из города Милликона. Капитан-лейтенант Хайнквист, комендант лагеря, спрашивает, пускать ли их.
Волков знал, что они придут, но не думал, что так рано. Даже позавтракать ему не дали.
Как и положено победителю, он сидел перед ними под своим знаменем, с ним были люди из его выезда и офицеры его. Горожанам сидеть не предложили, просители и побежденные должны стоять согбенно. Пришло народу много, почти дюжина всякого важного люда городского.
— Что же вам не спится, господа, отчего меня отвлекаете от завтрака? — спрашивал он без грубости и даже вальяжно.
— Господин Эшбахт, мы бы не осмелились вас беспокоить, коли люди ваши не беспокоили бы нас, — начал самый старший из пришедших. — Все баржи от нашего берега отошли, ни единой самой утлой лодки у пирсов не осталось. Торговля встала.
— О, торговлишка у вас, говоришь, встала? — едва не ли соболезнующим тоном произнес генерал.
— А еще ваши люди разбирают наши амбары, — добавил другой горожанин.
— И заборы, они все заборы берут себе, что у нас на краю города были, — подал голос третий.
Волков это знал и без них. Он сам на то давал добро. Зачем рубить да пилить да потом тащить деревья, если можно отличные бревна взять, разбирая крепкие амбары, а добротные заборы растащить на доски. Но, признаться, тон этих господ и претензии их Волкова удивили и даже повеселили.
— Вы никак жаловаться, господа горожане, пришли?
Он даже встал и засмеялся. А с ним над глупостью горожан стали смеяться и молодые господа, и старые офицеры. Господа горожане молчали, они и сами поняли всю неуместность своих претензий.
— А не ваши ли люди вчера недалеко отсюда стреляли в меня? — повышая тон, заговорил генерал. — Не ваши ли люди вчера убили моего солдата и ранили моего сержанта?
— Ну, то дело было военное, — промямлил один из пришедших.
Волков тут подскочил к нему — не смотри, что хром, — и прошипел дураку в лицо:
— Верно говоришь, верно, то дело военное. И лагерь ваш дело военное. Для чего его строили? А? Для чего тут припасы готовили, для чего тут добрых людей собирали, как не для войны. А позволь спросить тебя, горожанина, с кем вы воевать собирались? А?
Никто из делегации ему не ответил, только насупились все.
— Чего молчите, господа делегаты? Не хотите говорить, против кого силу собирали? Так я и без вас знаю… Собирались вы воевать против меня. И что же вы думали, что ваши люди на моей земле будут амбары мои беречь? Или торговлишку мою побоятся нарушать? Нет, людишки ваши известны всему свету своими зверствами, мало того, свирепостью и бесчестностью своими еще и кичатся. Так отчего же мне с вами честным быть? Может, скажете?
И опять из горожан никто не ответил. Всё так же стояли насупившись.
А кавалер, вроде как успокоившись, сел в свое кресло и продолжил уже без ярости:
— Три дня вам даю, чтобы собрали мне пятьдесят тысяч талеров Ребенрее или серебра по цене их. Иначе отдам ваш город на меч солдатам своим. И уверяю вас, то вам во много дороже станет. Головешки лишь от вашего города останутся. Все товары заберу, а баб ваших всякий брать будет, а уж дочерей так и вовсе дозволю увозить к себе в землю, моим солдатам в жены, венчая их по нашему ритуалу.
Горожане молчали, теперь они смотрели на него уже с испугом.