А Элеонора Августа уже бежала к кавалеру, тянула к нему руки, забыв о том, что она дочь графа, и завывая, как простая деревенская баба. Он едва встать успел, как она бухнулась в него своим круглым животом, подвывая, повисла на муже.
— Господи, наконец приехали вы, господин мой.
Пахло от нее по́том, а не топленым молоком. И была она тяжела, даже для него, и слезлива, как и раньше.
⠀⠀
⠀⠀
Глава 42
⠀⠀
Жена сидела рядом и со всхлипываниями и со слезами рассказывала ему о том, что Бригитт совсем ее не слушает и уважения не выказывает, слуг подбивает ей, госпоже Эшбахта, не повиноваться. А у кавалера после ванны глаза сами закрывались, он очень устал. Очень. Он просто хотел поесть перед тем, как лечь спать.
— А она ни к обеду, ни к ужину уже не выходит, брезгует, — жаловалась Элеонора. — Ест со слугами. Во все дела свой нос сует. С Ёганом все сама решает, как хозяйка, меня не спрашивает.
— Госпожа моя, что вы от меня хотите? — устало спрашивал кавалер.
— Откажите ей от дома.
— И куда же ей идти?
— Куда угодно, пусть в Мален едет, авось с ее распущенностью пристроится куда-нибудь.
Волков смотрел на пополневшее, отечное лицо жены, слушал ее голос, готовый вот-вот сорваться в крик, в слезы, и молчал. «Куда ей до Бригитт».
— Пусть из дома моего съезжает, — настаивала Элеонора Августа.
И вся беда в том, что она имеет право этого требовать. Будь Бригитт девкой дворовой и понеси она от господина, может быть, дочь графская не требовала бы убрать ее с глаз долой. Сын холопки законному сыну никогда ровней не будет. Но тут было все по-другому… И жена, и Бригитт обе беременны и обе могут родить сыновей. Тогда даже незаконный сын, рожденный под крышей Эшбахта и признанный отцом, может набраться наглости или преисполниться удачей и станет претендовать на наследство помимо истинного наследника. Этого ни одна мать, конечно, допустить не могла. Это было понятно. Но убирать Бригитт от себя Волков не хотел. Убрать жену не мог, а Бригитт не хотел. Может, это он только из-за нее домой и спешил. Но разве глупая дочь графа, ослепленная волнением за свое чадо, до этого додумается?
Он думал, что ответить жене, а тут в дверях появилась Агнес. Никто из слуг о ней не сказал. Просто встала в проходе молча и оглядывала всех, кто был в обеденной зале. Волков просто почувствовал ее взгляд и повернулся к двери. Взгляд недобрый, у нее часто такой. Но сама красива стала. Жена Агнес тоже увидала, сразу смолкла, изобразила на лице нечто похожее на улыбку.
Девушка сделала низкий книксен госпоже, подошла к кавалеру, поцеловала ему руку.
— Здравствуйте, дядя.
— Рад видеть тебя, — сказал Волков, указав ей на стул. — Садись, есть у меня чем тебя порадовать.
— Июнь нынче жарок, душно у вас, нехорошо мне. Дозвольте, дядя, на улице с вами поговорить, — произнесла Агнес, при этом улыбаясь Элеоноре Августе так же фальшиво, как и та ей.
Волкову вставать не хотелось, но он поднялся и под укоризненным взглядом жены пошел с девушкой на двор.
— Дело мое готово, Сыч мне помог, — сразу сказала Агнес, — вы просили без вас не начинать. Вы приехали, так давайте дело делать.
— Не терпится, что ли? — спросил Волков, сразу помрачнев.
— Не терпится, — уже зло отвечала девица. — А чего мне терпеть, в хлеву, со скотами пьяными живу. Кабак, одно слово. Ор, вонь да морды козлиные, что облизываются на меня и днем и ночью. А жена ваша, корова толстозадая, даже к ужину ни разу не позвала. Хотя в первый же день я ей визит нанесла. Хоть девка ваша рыжая иной раз заходила, спрашивала, не надобно ли мне чего… Да и просто поговорить, а то иначе как с Сычом мне бы и словом перекинуться не довелось все то время, что вас ждала.
— Не была бы ты такой злобной, так, может, и звали бы тебя на ужин чаще, — заметил кавалер.
— У меня в Ланне и недели не проходит без приглашения, хоть злобная я, хоть какая иная, потому что там люди живут… — еще злее прежнего говорила Агнес. — А тут деревня, глушь, дичь и одно быдло вокруг! С ума я тут схожу! И грязь! Грязь везде! Как ни выйду куда, так подол застирывать надо! Так что давайте уже дело делать.
Волков наклонился к ней и прорычал сквозь зубы тихо:
— Дело будешь делать, когда я тебе велю. А грязь… Грязь потерпишь, ты этой грязи до меня побольше видала, чем со мной.
Агнес насупилась, но дерзить в ответ не посмела, а кавалер выпрямился, отвернулся и задумался. Конечно, он мог сказать ей, чтобы сидела в трактире и ждала того момента, который господин сочтет нужным, и она сидела бы и ждала, да дело было в том, что момент этот уже давным-давно наступил. Вот-вот Волков начнет войну, имея у себя в тылу лютого недруга. А вдруг случится что? С горцами шутить нельзя, побить могут запросто. И побить могут так, что придется бежать. И если удастся бежать во Фринланд, еще повезет ему, тамошним людишкам он долги раздал, пир устроил, вроде как и замирился. А вдруг во Фринланд сбежать не придется, а в Малене защиты искать — что тогда? Очень легко будет в лапы графа попасть, и хорошо, если тот выдаст его тогда герцогу, а ведь может и горцам выдать, даром что родственник. Нет, с графом нужно было разрешить все до войны.
— Сегодня займусь этим делом, люди мои из-за реки приедут — сразу и займусь, думаю, что завтра и ты приступать должна, — наконец, после раздумий решил генерал.
— Уж сообщите мне, когда начинать, — поджав губы, произнесла она, — и Сыча мне в помощь дайте. Он мне надобен будет.