— Нет. Смотрел я там все, смотрел — все у них хорошо, богато живут люди… Ну, те, что в долинах и у реки. Дома крепкие, дороги хорошие. Но вот что я приметил: там каждый клочок земли вспахан, вскопан, засажен, а где ничего посадить нельзя, так там скот пасут.
— И что же в том плохого? Будет что взять.
— Так то и плохо, что земли у них мало, а людишек много, — объяснил Дорфус. — И много люда безземельного, бедного. Поэтому у них во все времена так многочисленны их баталии, что людей бедных, крепких, дружных да злых в избытке. Всякий раз они на войну по первому зову горазды.
Свет маленькой лампы едва попадал на умное лицо капитана. Волков косился на него и вздыхал, понимая, что Дорфус хоть и молод, но умен и, скорее всего, прав в том, что дело будет нелегким.
Они всё говорили и говорили, вопросов было много, говорили, пока масло в лампе не стало кончаться, пока звезды не стали гаснуть на небе. И лишь когда потух костер, Волков встал.
— Прошу вас еще раз съездить в Милликон да взглянуть на их лагерь, осталось три-четыре дня до дела, может, еще что выведаете.
— Хорошо, отправлюсь сегодня, послезавтра вернусь, — отвечал Дорфус. — Отвезу туда пару бочек меда, попытаюсь продать его прямо в лагере.
Волков обнял капитана:
— Храни вас Бог.
⠀⠀
Рано, еще до рассвета, по реке поплыл туман. Волков, и Максимилиан, и Румениге ехали по берегу реки, поверху. А внизу, в тихой заводи, с мостка трое людей укладывали длинные весла в большую лодку.
— Эй, почтенные, — окликнул их кавалер.
— Что вам, добрый господин? — отозвался один.
— А сколько возьмете, чтобы двух людей и двух коней переправить на тот берег?
— Это к разбойнику Эшбахту вас перевезти?
Максимилиан хотел было крикнуть что-то злое наглецу, но Волков его остановил, засмеявшись.
— Да, к нему.
— Без коней и за двадцать крейцеров перевез бы, а с конями… Пол талера, добрый господин!
— Уж больно ты жаден, братец! — заметил Волков, сразу перестав смеяться, как только ему озвучили цену.
— Нет, добрый господин, это хорошая цена! — настаивал мужик. — Других лодок тут нет, а на пристани с вас больше возьмут.
— Ладно, но Бог еще тебя накажет за твою жадность! — крикнул ему кавалер и сказал уже Максимилиану: — Прапорщик, езжайте за моей казной и людьми, доставьте все ко мне в Эшбахт.
— Сеньор, но, если мы поедем вместе, вы потеряете пару часов, но сэкономите пол талера. На кой черт вам этот жадина?
— Не могу ждать, Максимилиан, не могу больше ждать, — ответил Волков и направил коня к воде.
Он и вправду не мог больше ждать. Он хотел домой. Первый раз в жизни с ним было такое, в груди его поселилось чувство тревожное, щемящее, но радостное. Будь он женщиной или человеком душевным, так, возможно, даже и прослезился бы, но старый солдат на такое был не способен. Тем не менее волновался, волновался, хоть и виду не показывал. Кажется, лишь сейчас кавалер понял, что значит возвращаться домой. Туда, где тебя ждут. Конечно, он очень хотел видеть Бригитт. Хотел видеть ее живот, который, наверное, уже заметен. Ну и жену. Ей вообще скоро рожать. И Ёгана хотел видеть, и Сыча, и даже кухарку Марию. Но все-таки больше всех ее — свою ненаглядную Бригитт. Наверное, у нее опять вся спина в веснушках, весь носик тоже.
А мужики на весла налегают: тут выше пристаней течение быстрое, река сильная. Лодка уже на стремнину выплыла, лошади стоят, не шелохнутся, только ушами прядают, боятся воды, а хозяин лодки вдруг сказал:
— Извините, добрый господин.
А сам мрачен стал, сидит на руле насупившись.
— За что? — Волков догадался, почему лодочник просит прощения.
— За то, что лаял вас, — промолвил мужик, — сразу нужно было догадаться, что вы и есть сам Эшбахт.
— А как сейчас догадался?