Сожаления их не вернут. Не исправит того, что с ними сделали, и не сотрет того, что они сделали друг с другом. Но что еще они могли сказать? Жан отложил блокнот и подошел, чтобы сесть рядом с Джереми. В тишине он слышал дыхание Джереми, и это было почти так же успокаивающе, как тепло другого тела, прижатого к нему так близко. Это согревало те его части, до которых не дотягивалось солнце, несмотря на то, что оно весь день грело его.
Жан закрыл глаза и позволил своим мыслям витать где-то далеко. Некоторое время спустя, звон кастрюль и сковородок вывел его из состояния, близкого к полудреме, и Джереми заметил, что он отвлекся.
- Она справится, - сказал он, прежде чем Жан успел встать. - Останься со мной.
Жан не возражал против готовки, но он этого не сказал. Это был первый раз, когда он по-настоящему почувствовал себя в безопасности в своей комнате, и он был рад оставаться в ней так долго, как только мог. Он снова закрыл глаза, но теперь его мысли были заняты Джереми. Наконец он нарушил молчание и сказал:
- Здесь поместились бы две кровати.
Джереми потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что ответить.
- Возможно, две одинаковые, - медленно произнес он, - но разве не здорово иметь свое личное пространство? После того, как так долго был сосед по комнате, я имею в виду, и после... - Он не закончил свою мысль, но в этом и не было необходимости. Жан понял по его тону, что он хотел сказать. Жан ненавидел свою прежнюю беспечность, но было уже слишком поздно что-либо менять.
Это не означало, что он должен был признать это. Все, что он сказал, было:
- Ты мой напарник и мой капитан. Тебе не обязательно спать на диване.
Джереми не позволил ему уйти безнаказанным.
- Проблема не в этом, и ты это знаешь. Я не хочу давить на тебя.
- Ты не такой, как они, - сказал Жан. - Кевин не отправил бы меня сюда, если бы ты был таким.
Джереми молчал так долго, что Жан, наконец, был вынужден взглянуть на него. Он не был уверен, как понимать выражение лица собеседника. Оно не было огорченным, но в нем все еще чувствовалась скрытая боль. Жан не знал, как это истолковать; ни один Ворон еще не выглядел таким опустошенным. Он наклонил голову в молчаливом вопросе, но Джереми только отвел взгляд.
Жан поискал, что бы еще сказать, чтобы получить то, что ему нужно, и остановился на:
- Вороны не созданы для того, чтобы быть одинокими.
- Ты не Ворон, - сказал Джереми, как по команде.
Жан едва сдержался, чтобы не столкнуть его с кровати.
- Пока я не уехал из Эвермора, у меня никогда не было собственной комнаты. До первого курса я жил с Кевином и Рико, а с Зейном - каждый последующий год. Здесь слишком тихо, когда я один.
- А как же раньше? - Спросил Джереми. - Я имею в виду, дома?
Жан провел большим пальцем по ладони, воскрешая в памяти воспоминание о маленькой ручке в своей руке. Он вспомнил тяжесть и тепло ее тела, прижавшегося к его боку; он вспомнил ее широко раскрытые и немигающие глаза, когда он читал ей сказки до поздней ночи. Он почти мог вспомнить звук ее голоса, когда она умоляла его о еще одной главе, но громче всего в его мыслях звучал треск материнского ремня по обнаженной коже, когда она подслушала их. Жан почувствовал, как у него сжался желудок, а сердце заколотилось, и он нанес удар по Марселю так сильно, как только мог.
- Я не хочу говорить о доме, - сказал он. - Ни сейчас, ни когда-либо еще.
Джереми пропустил это мимо ушей, и в комнате снова воцарилась тишина. Только когда Кэт крикнула из коридора, позвав их на ужин, Джереми, наконец, сказал:
- Я посмотрю, что можно сделать с кроватью.
***
На следующее утро на пороге их дома появился незнакомец в костюме. Жан пропустил его приветствие мимо ушей и отказался взять предложенную ему визитную карточку. Этот человек был одним из психиатров кампуса, присланным школьным советом для оценки их нового игрока в связи с растущими трагедиями у Воронов. Жан хотел захлопнуть дверь у него перед носом, но если тренеры дали на это согласие, он не имел права выгонять этого человека.
В итоге они оказались в кабинете с закрытой дверью. Кто-то, скорее всего, Кэт, включил в коридоре громкую музыку, чтобы заглушить их голоса и обеспечить им немного уединения. Жан должен был сказать ей, чтобы она не беспокоилась. То, что он должен был встретиться с этим человеком, не означало, что он должен был с ним разговаривать. Следующие тридцать минут он провел, глядя на доктора в каменном молчании, терпеливо перенося все попытки разговорить его. По истечении пятнадцати минут он почувствовал нетерпение собеседника, но каким-то образом доктор продержался весь сеанс, не сдаваясь.
- У тебя был шанс сделать это безболезненно, - сказал доктор, когда, наконец, собрался уходить. Он бросил свою визитку на стол перед Жаном. - Ты вынудил меня к этому своей враждебностью и нежеланием сотрудничать. Я рекомендую обязательное консультирование дважды в неделю. Определи, какие дни и временные интервалы лучше всего подходят для летних тренировок, и сообщи мне об этом к концу завтрашнего дня. Адрес моего офиса и часы работы указаны на моей визитке.
- Я не буду, - сказал Жан.
- Ты сделаешь это, или я попрошу твоих тренеров принять решение за тебя.
Жан разорвал визитку на мелкие кусочки, когда доктор направился к двери. Он удостоился оценивающего взгляда, но без комментариев. Жан не хотел смотреть ему вслед, но его мысли тревожно метались по кругу, пока он искал выход из сложившейся ситуации. Ни за что на свете он не смог бы бросить вызов своим тренерам, но как он мог выдержать встречу с этим жалким ничтожеством дважды в неделю?