Жан остановился, но не оглянулся. Джереми потребовалось еще мгновение, чтобы снова обрести дар речи, и все, что ему удалось, это неуверенно спросить:
- Несмотря на все недоброе, что они говорили о тебе этой весной, ты все еще заботишься о них, не так ли?
- Я их ненавижу, - сказал Жан и ушел. Это была жестокая правда, но это была откровенная ложь. Как он мог заставить этих свободных духом детей понять?
Он чуть было не направился в свою спальню, но мысль об этом тихом месте с односпальной кроватью вызвала у него такое отвращение, что он вместо этого направился в гостиную. Она была захламлена и хаотична, но казалась обжитой. Он чувствовал присутствие других, даже если их не было рядом, чтобы побеспокоить его, и этого было достаточно, чтобы избавиться от одиночества, грызущего его сердце.
Он направился прямиком к эркеру и резким движением руки отдернул плотную штору. Ему хотелось света, но все равно его немного поразило, насколько ярко было снаружи. Жан устроился на мягком сиденье, с удовольствием понаблюдав с минуту за окружающим миром, а затем, наконец, достал из кармана телефон.
Жан просматривал свой короткий список контактов, пока не нашел Рене. Его мысли были слишком громкими, но он не потрудился облечь их в слова. Вместо этого он напечатал то же самое сообщение, которое отправлял ей в прошлом семестре больше раз, чем мог сосчитать, когда ему нужны были ее слова, чтобы отвлечься: «Скажи мне что-нибудь».
Ей потребовалась всего минута, чтобы ответить ему, и Жан сидел и смотрел, как на него обрушивается шквал сообщений. Она рассказала ему о новом доме Стефани, угловой участок которого примыкал к лесопарку. Время от времени она видела оленей на заднем дворе, но еще не успела их хорошенько сфотографировать. Белки и птицы, по-видимому, вели тотальную войну за кормушки во дворе, сколько бы Стефани и Рене их ни установили, чтобы успокоить. Она все продолжала и продолжала рассказывать о своей жизни, и он использовал ее как спасательный круг, чтобы отвлечься от своих мыслей.
Когда Рене закончила, она не стала задавать ему тот же вопрос в ответ. Она знала, что он написал ей, чтобы не думать, и поэтому не стала бы так беспечно спрашивать. Все, что она прислала, было: «Сегодня пятница, 18 мая. Где ты сейчас?»
Он знал, что она примет любой ответ: где были его мысли или где он был в буквальном смысле. Жан решил добавить немного правды и написал в ответ: «Уэйн Бергер покончил с собой сегодня на сеансе терапии».
Он снова выглянул в окно, следя за тем, как лучи вечернего солнца отражаются от окон и машин. Отсюда он не мог видеть людей, но слышал отдаленные возбужденные крики, доносившиеся оттуда, где кто-то веселился. Скорее всего, в голубом доме через два дома отсюда; он казался самым популярным местом, когда они с Кэт ходили туда и обратно в продуктовый магазин.
Лос-Анджелес был чудовищем, слишком большим, слишком шумным и слишком беспокойным. Троянцы были странными и сбивающими с толку. В его спальне стояла картонная собака, к которой Джереми относился как к члену семьи. Жан ничего этого не понимал, но в глубине души понимал, что это было лучше всего, что у него когда-либо было. Это было гораздо больше, чем он заслуживал. Он боялся этого так же сильно, как и хотел; мысль о том, что теперь это его жизнь, была ужасающей.
Он задавался вопросом, где живет Уэйн и зачем он вернулся домой. Он потерял свое положение, своего хозяина и своего Короля, но неужели там, где он жил, не было солнечного света, не было открытого неба, на которое можно было бы смотреть с головокружительным удивлением? Бежал ли Уэйн от того, кем он стал, или его убила мысль о возвращении в Эвермор после того, как он почувствовал вкус свободы? Жан не знал. Он никогда не узнает. Это не имело значения. Это не вернуло бы его обратно.
«У него остался всего один год, - написал Жан Рене, - и он не смог этого сделать».
Трус, ничтожество, предатель, продажная шлюха, отверженный.
Почему его должно волновать, что Вороны развалились?
***
Десять дней спустя Джереми, наконец, освободили от всех обязательств, удерживающих его на расстоянии, и он появился в доме с чемоданом одежды и самой солнечной улыбкой за последние недели. У Жана все еще оставались два пустых ящика в комоде и больше половины свободного места в шкафу, так что Джереми быстро занял его, пока Жан наблюдал за ним. Наконец, Джереми засунул свой пустой чемодан в дальний угол шкафа и торжествующе посмотрел на Жана.
- Спасибо! Я постараюсь не слишком путаться под ногами.
- Ты мой напарник, - напомнил ему Жан. - Ты должен быть под ногами.
Джереми на мгновение задумался.
- Кто был твоим напарником в Воронах?
Жан отвел взгляд и слегка нахмурился, когда заметил Баркбарка. У Джереми появилась привычка при каждом визите приносить собаку в его комнату, несмотря на то, что Жан всегда возвращал ее в гостиную. Он пересек комнату и развернул ее так, чтобы ее немигающий взгляд был направлен на стену. Раздражаться из-за бессмысленной картонки было легко, и это облегчило ответ на вопрос Джереми.
- После ухода Кевина я занял его место рядом с Рико.
Благословение и проклятие: Рико был вынужден умерить свою жестокость, когда слабая игра Жана привела к тому, что они оба были наказаны, но он принял вызов более утонченной жестокости. Когда-то этот талант был присущ Кевину, которого невозможно было заметить, потому что за ним постоянно следили камеры.
Джереми кивнул.
- Я полагаю, что вы сохраняли Свиту на корте. Но раньше вас было только трое, не считая той короткой выходки с Нилом, которая вызвала столько шума на Рождество. Кто был до Рико, или на этот вопрос сложнее ответить? Ты сказал, что Вороны оценивались каждый семестр, да?
Жан повернулся к нему лицом.
- У меня был только один шанс.
Не из-за недостатка стараний, конечно. Несмотря на трения между ним и остальной линией защиты, Жан отлично сыграл на корте, набрав 3 очка, а не 4. Даже Жасмин добилась места рядом с ним, намереваясь перелезть через него, чтобы заслужить одобрение Рико. Но из всех Воронов, которые пытались, только у двоих был реальный шанс стать постоянными напарниками Жана в долгосрочной перспективе, и Жан смог пережить только одного из них.
Предполагалось, что Зейн станет временным решением, за исключением того, что они оба слишком многое потеряют, если их переведут на другое место. Зейн хотел быть лучшим и играть с лучшими, и он пообещал встать между Жаном и Грейсоном, несмотря ни на что, при условии, что Жан поможет ему заработать один из желанных номеров Рико. Они посвятили друг другу годы, сражаясь, споря, подталкивая друг друга все сильнее и быстрее, и Жан искренне верил, что Рико одумается и возьмет Зейна в Свиту еще до выпуска.