Читать книгу «Эйзен: роман-буфф» онлайн.

— Я без нафталина сам не свой. Нам, князьям, нафталин за вредность полагается, — это уже Невский, в роскошном стёганом плаще поверх железной кольчуги и железной же полумаске поверх шлема.

— Отмени съёмку без нафталина. Князь ты в конце концов или не князь? — кто-то из лапотников, шуба до пят и малахай по брови.

— Отставить разговоры! Начинаем работу! — это Эйзен в мегафон.

Однако начать — не получается.

Сперва подводят ливонцы: целая рота, словно по команде, бухается-таки с коней оземь, издавая лязг, царапая и без того уже обшарпанный “наст” и собственные доспехи. Когда медсёстры стаскивают с обморочных шлемы — не изящные русские “луковки”, а крепкие немецкие “вёдра” с прорезями для глаз, — выясняется, что все упавшие женского пола, причём довольно юные, от силы лет восемнадцати.

— Почему у нас рыцари — бабы? — вскипает Эйзен.

— Потому что институт физкультуры нынче одних девок в массовку прислал! Не витязями же их обряжать — чтобы и мордашки наружу, и все прочие формы из-под кольчуги торчали! Под латами-то хоть женской сущности их выпуклой не видно, а под “вёдрами” — лиц!

Пока выкорчёвывали из доспехов женщин, накатила новая напасть: откуда ни возьмись налетают мухи. Полторы тысячи потных донельзя человек и почти столько же потных конских крупов — чем не добыча? В Москве кусачие твари почти не водились, а вот в Подмосковье — очень даже. Налетали они периодически, и средство от них было единственное — ветер (не киношный из ветродуя, а naturelle). Приходится ждать, иначе не миновать в кадре насекомых, что в крепкий мороз будут ползать по лицам, выискивая лучшее место для укуса.

— Разреши хоть раздеться-то, ирод! — бухаются в ноги Эйзену крестьяне. — Не вели гибнуть, а вели купнуться в Чудь-озере и заглотить по поллитре боржома!

Главреж не разрешает, ждёт ветерка — вот-вот уже дунет, сейчас.

А когда тот просыпается-таки и уносит крылатых, случается третье несчастье: отказывают самые терпеливые актёры, что мужественно выносили прежде и жару, и жажду, и мушиный налёт, — лошади.

Эйзен сперва и не понимает ничего. Ну заржала пара громче обычного, бывает. Ну забеспокоилась, постучала копытами — и в одном лагере, и в другом. Но вот уже и не пара, и не тройка, а добрая часть кавалерии не стоит смирно — кружит волчком на месте, дёргая копытами и метя хвостами, словно танцуя диковинный звериный фокстрот. Всадники обескуражены: хлопают по крупам, кричат — бесполезно. Животные не слушаются, как обезумели.

— Не давайте им лизать землю! — орут ошалело конюхи. — Дёргайте поводья, не давайте клониться книзу!

Но поздно: привыкшие скакать по несъедобному, лошади ошалели от обилия ароматной соли под ногами и уже успели нализаться всласть вперемешку с остатками нафталина, соды, мела и белой краски.

— Кирдык съёмке, — вздыхают крестьяне.

И оказываются правы: не проходит и минуты, как половина зверья — что с русской стороны, что с иноземной — слабеет желудком и категорически непригодна к работе. Больше того, через какое-то время непригодной оборачивается и вся площадка — все тридцать две тысячи квадратных метров превращаются из снежного поля в огромный лошадиный лазарет.

— Уведите больных животных, — обречённо просит Эйзен, уже понимая, что их, пожалуй, больше, чем здоровых, и что день пропал, и что отмывать площадку придётся всю ночь, а то и завтрашнее утро. — И приведите здоровых уборщиц. Съёмочная группа и актёры — в отгул.

Решил, что отныне работает с одним только нафталином, без исключений.

Словно в подтверждение, рядом возникает группа латников — актёры второго плана, из молодых, со щитами и копьями наперевес.

— Сергей Михайлович, мы, пока ждали, песенку сочинили на злобу дня, — хихикают. — Послушайте-ка!

И, держа ненужные уже шлемы под мышками, поют взахлёб, широко раскрывая рты и помахивая копьями:

Эйзен улыбается — эдакому тексту как не порадеть? — и взбодрённые поддержкой рыцари горланят усерднее:

Эйзен жестом приглашает певцов следовать и идёт вон. Он шагает по площадке, заполненной суетящимися людьми и страдающими животными, а позади него, аккурат над головой, плывёт песенка.

■ Боевик “Александр Невский” был снят за считаные месяцы, едва не побив рекорд “Броненосца”, и уже в конце тридцать восьмого выскочил на экраны. Успех его превзошёл не только надежды, но и самые дерзкие фантазии создателей.

Весь Советский Союз — от первого тракториста на Рязанщине и до последней астраханской рыбачки, от хранителей Гур-Эмира и до смотрителей Эрмитажа, — вся страна встала в очередь у кинотеатров. Ходили на картину по три, пять и десять раз, чтобы только увидеть, как легко можно изрубить в капусту вражеских латников, казалось бы закованных в неприступную броню, а их же конников — пораскидать оглоблей, словно болванки для лапты. Чтобы только услышать призывы, будто обращённые из глубины веков к советскому зрителю.

— Бить будем! — рубил с плеча экранный князь. — Без меры бить будем!

— Бу-у-у-у-у-удем! — отзывалась публика в зале.

— Бей немца! — конкретизировал князь.

— Бе-е-е-е-е-ей! — улюлюкали зрители.

Дворовые мальчишки играли теперь не в абстрактную войнушку, а “в Невского”. Древнерусские картонные шлемы и картонные же мечи стали самыми продаваемыми в “Детском мире” — других игрушек октябрята и пионеры нынче не желали. Вооружалось не только пацаньё, но и девчонки — даром, что ли, имелась в фильме отважная воеводина дочь, кто билась на Чудь-озере похлеще мужиков, а наградой получила самого весёлого из них в законные мужья?!