— И за что только мне досталась такая жизнь?.. — сетовала мать.
— Тебе вечно труднее всех, — сказал я.
— Родного сына в тюрьму засадят! — Она опять завыла.
— Пока что он еще не в тюрьме. А уж если... так там и другие бывали, — рассердился я.
— Если бы он меня слушался, такого не случилось бы. И как же это я не смогла его уберечь! Я ему всегда говорила, чтобы поступал в Эвоское лесоводческое училище или куда угодно, лишь бы не околачивался здесь и не перенимал замашки всяких босяков, пока с ним беды не случится, а он, как нарочно, болтался вечерами на танцах, и каждый раз пьяный. Откуда у него только деньги на это? Воровал небось, а теперь такая история. После средней школы надо было без долгих разговоров — к леснику в практиканты, а потом в Эвоское училище. Тогда все было бы ясно, и уж такое нипочем не случилось бы, — твердила мать.
— Дело-то явно странное. Тот, должно быть, упал и обо что-то разбил голову, наверняка под снегом был камень, вот и душа сразу вон, — рассуждал отец.
Подкрепившись, я оделся потеплее и зашагал по дороге к дому полицейского. Погода была мягкой и тихой, но облачной, похоже было, что скоро пойдет снег. Я зачерпнул на ходу пригоршню снега, слепил снежок и кинул его в стену кинотеатра, но снежок распался на лету и упал комочками в сугроб, в нескольких метрах от меня. Было еще недостаточно тепло. Дом полицейского стоял на пустыре, сразу же за кинотеатром. Полицейский построил его на деньги, доставшиеся в наследство от свояченицы; сооруженный лет десять назад, дом был несколько старомодным, в подвале находилась арестантская, и, когда полицейский куда-то отлучался по делам, его жена присматривала за посаженными в камеру пьяницами.
Полицейский расчищал двор от снега железным совком и фанерной лопатой, у которой была металлическая окантовка и деревянный черенок. Он заметил меня и скрылся в сенях, на нем была куртка от тренировочного костюма и полицейские галифе, а на меховой ушанке серебряная кокарда. Я зашел во двор; с полицейским мы были знакомы еще с тех пор, как он только приехал в пашу деревню. Сейчас он кидал лопатой снег к стене надворной постройки и к стене дома.
— Ночами еще так подмораживает, что дом стынет, — сказал он.
— Я пришел повидаться с Калерво, — сказал я.
— К нему нельзя.
— Слышь, не боись.
— Закон есть закон.
— Слышь, черт долговязый... — начал было я.
— Не поможет, хоть всех чертей помяни.
— Сейчас ты обязан пустить меня к брату, настолько-то и я закон знаю. Иначе тебе не поздоровится.
— Следствие еще не закончено.
— Прервано из-за расчистки снега, что ли?
— А хотя бы и так.
— Во всяком случае, я намерен с ним свидеться. Я для этого сюда специально приехал.
— Он задержан по подозрению в убийстве.
— Это еще требуется доказать, — сказал я.
— Что мы и делаем, — ответил полицейский.
Он воткнул лопату торчком в сугроб, а совок отнес к стене надворной постройки, пошел за чем-то в дровяной сарай. Я ходил за ним следом.
— Говорят, что там и другие в драке участвовали, но все сваливают на Калерво, поскольку он был самый пьяный, — сказал я.
— Говорить-то можно.
— А свидетели там были?
— Не имею права разглашать сведения. Следствие еще не закончено, — ответил он.
— А кто умер?
— Нурминен. Матти Нурминен. Ты, наверное, его не знаешь.