XI
Темно, а Сеппо еще задернул занавески. В моей комнате свет не горит, и в открытую дверь я вижу окно кухни, переднюю и тьму.
Я поднимаюсь. Слышно, как наверху ходит Сеппо; я дергаю снизу за занавески, чтобы раздвинуть их, и смотрю в окно. В некоторых домах горит свет, и я гляжу на эти светящиеся в темноте окна. И хочу заглянуть в каждое из них. Мне стало лучше после сна и отдыха.
Я сижу в гостиной, когда Сеппо спускается вниз; он садится рядом.
— Ну как, получше? — спрашивает он.
— Когда отдохнешь, всегда лучше, — отвечаю я, изображая на лице улыбку.
— Поехал бы в больницу, только и делал, что отдыхал бы.
— И не подумаю, — заявляю я.
Мы сидим некоторое время молча, не глядя друг на друга. Слышно, как на заводе спускают под давлением пар, и этот звук напоминает сигнал тревоги, только он еще более пронзительный.
— Магистерша сейчас придет, — говорит Сеппо.
— Я не буду вам мешать.
— Нам ничто не может помешать.
Раздается звонок в дверь, и Сеппо идет открывать. Я слышу их голоса в прихожей, потом они доносятся из передней, где она раздевается. Она входит в гостиную, следом появляется Сеппо, он пододвигает ей стул.
— Ну наконец наша блудная овца нашлась, — говорю я и, слегка привстав, здороваюсь.
Она пожимает мне руку и садится на пододвинутый стул. Сеппо помещается напротив, по другую сторону стола.
— Как вы себя чувствуете, профессор? — спрашивает магистерша.
Я докладываю о своем самочувствии.
— Вам, наверно, надо о многом поговорить, — замечаю я и с трудом поднимаюсь.
— У нас секретов нет, — отвечает она.
— Мне все равно нужно кое-что сделать, — говорю я.
— Оставайтесь здесь, — предлагает она.
— Нет, я ненадолго пойду к себе. А потом мы могли бы перекусить.
— Мы тут быстро освободимся и накроем на стол, — говорит Сеппо.
— Да я сейчас накрою, — говорит она, вставая.
— Вы обсудите сначала свои дела.
— Ничего, это еще успеется, — отвечает она, выходя из комнаты.
— Но я пока не хочу есть, — делаю я еще одну попытку остановить ее.
Она уже не отвечает, Сеппо встает и уходит наверх; я слышу его шаги, потом хлопают дверцы шкафов. Через некоторое время появляется магистерша с чаем и бутербродами, она расставляет все это передо мной на столе и, выйдя в переднюю, зовет Сеппо. Он спускается, и мы садимся есть. Я не прислушиваюсь к тому, о чем они говорят, ем и думаю о еде, и их голоса мне не мешают. Особенно много я думаю о чае, но и о хлебе, масле и прочем тоже думаю, о труде людей, который в них вложен и который совершался для меня, вообще о людях, о животных и обо всей природе.
Закончив еду, я благодарю и ухожу к себе. Я плотно прикрываю дверь, но голоса все равно слышны, слов разобрать нельзя, но слышно, как они все время что-то по очереди говорят.
Беру книгу и читаю, лежа на кровати, сначала Герцеле — о жизни материи и круговращении в природе, — а потом Штейнера.