— На то время, пока я буду жить. Мне так будет легче.
Он стоит, не сразу понимая, о чем я говорю, потом молча начинает стаскивать с себя одежду, сваливая ее кучей на полу посреди комнаты, роется в шкафу, находит там полосатую банную простыню и, зажав ее под мышкой, идет в ванную. Я лежу, прислушиваясь к. плеску душа, а потом к тому, как он шумно чистит зубы; он возвращается и достает из шкафа чистое белье.
— Ты еще можешь вставать? — спрашивает он.
— Конечно, могу.
— Я просто подумал, что там тебе это запретили.
Сеппо уже одет, он проводит ладонью по лицу, трогает щетину и идет в ванную за моей бритвой; потом бреется, стоя у окна и глядя на улицу, вытряхивает наружу бритву и относит ее на место.
— Никто не появлялся? — спрашивает он, вернувшись в комнату.
— Как же, твоя невеста приходила, о тебе спрашивала, — отвечаю я.
— Так, понятно.
— Два раза приходила.
— Что ей было надо?
— Она была несколько удивлена все-таки.
— Никто больше не появлялся?
— Нет, по крайней мере пока я был дома.
— А звонил кто-нибудь?
— Нет.
— С каких пор ты так лежишь?
— Со вчерашнего вечера.
— А дома ты уже давно? — продолжает он спрашивать.
— Нет, пару дней, — отвечаю я и рассказываю, что рана после операции воспалилась и меня продержали в больнице лишнюю неделю.
— И мне никто за это время не звонил? — спрашивает Сеппо.
— Никто.
— Что ж, ничего удивительного, — говорит он.
— Ты чего-то ждал?
— Вовсе нет.
— А я тебя ждал: оказалось, что мне теперь многие дела не под силу. Очень быстро устаю, и боли сильные, иногда, — говорю я.
— Тебе надо было оставаться в больнице.
— Ну, меня никто не задерживал, да я и сам бы ни в коем случае не остался. Но от тебя вовсе не требуется быть при мне нянькой, можешь этого не опасаться, — говорю я.
— Может, еще потребуется.
— В некоторых вещах тебе действительно придется мне помогать. Или ты опять куда-нибудь собираешься? — спрашиваю я.