Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

— Непременно, я помню.

— Точно позвоните?

— Почему же мне не позвонить?

— Ну, не знаю. Все так запуталось, — говорит она и отбывает вместе с велосипедом на улицу.

Я возвращаюсь в дом и звоню в типографию. Спрашиваю телефон Аутио, знакомого Сеппо, но, когда меня соединяют, к телефону подходит другой начальник смены.

Он говорит, что Аутио уехал по каким-то семейным делам; я объясняю, какой у меня вопрос, и он спрашивает у кого-то, где работает невеста Аутио, и затем называет банк, в котором та служит; в телефонной книге я смотрю номер телефона. Звоню ей; она сначала смеется и говорит, что мы сегодня уже виделись, и я вспоминаю девушку в банке, лицо которой показалось мне знакомым; но она ничего не знает о Сеппо и думает, что Аутио тоже не знает; я спрашиваю, как они поживают, она рассказывает, что они нашли жилье и скоро переедут и что Аутио собирается завести собственную типографию; я обещаю отныне печатать свои труды только там. Это ее смешит; я предлагаю им зайти и навестить как-нибудь старого больного человека; она отвечает, что они непременно зайдут и что они знают о моей болезни. Об этом она говорит нарочито деловым тоном.

VII

Я читаю внизу, в гостиной; спокойно читать, сидя наверху, я теперь не могу, потому что в любой момент могут позвонить в дверь, и тогда надо будет спускаться по лестнице, все время боясь боли в животе, — шов теперь меня не беспокоит.

У меня зажжена только лампа для чтения, во всем остальном доме темно. Время от времени я опускаю книгу на колени и пережидаю, пока схлынет волна боли. Я прочитываю по небольшому кусочку, по абзацу, иногда по одной фразе и вникаю в прочитанное.

Глава кончается, и я листаю дальше; следующая глава оказывается очень длинной, я вряд ли решусь приступить к ней сегодня же.

Я сижу на твердом стуле — с дивана или кресла трудно вставать, — а сейчас я легко поднимаюсь со своего стула и иду на кухню, по дороге зажигая впереди себя свет в передней и на кухне, где выключатель прямо на дверном косяке, рядом с электрической плитой.

Ставлю чайник на плиту; когда вода закипает, заливаю кипяток в заварочный чайник, где лежит пакетик с чаем, и даю настояться.

Сажусь за стол и пью чай. Он горячий и остывает медленно в толстой, покрытой глазурью чашке. Я тем временем иду за ручкой и бумагой, чтобы написать письмо, но не нахожу внизу ни того ни другого и возвращаюсь к столу. Выпив чаю, иду в комнату Сеппо, достаю из шкафа чистые простыни и меняю белье на кровати. Убираю со стола вещи помельче и осматриваю шкафы. Потом присаживаюсь к столу и обдумываю, что мне может понадобиться; я хочу до ночи управиться со всеми делами, поэтому обдумываю все тщательно. Затем я иду в переднюю за портфелем, оставленным под вешалкой, и по пути достаю из чулана чемодан. Проверяю, пуст ли он, а потом выгружаю все из портфеля на стол в комнате Сеппо.

Медленно поднимаюсь по лестнице с чемоданом в одной руке и портфелем в другой. В кабинете кладу все, что наметил, в портфель: бумагу, письменные принадлежности, несколько книг, которые собираюсь читать. Бумага весит много, и портфель оказывается чересчур тяжелым для меня. Подтаскиваю его к лестнице и иду в спальню. Там укладываю в чемодан белье и кое-что из одежды, носовые платки, носки, полотенца, как будто собираюсь в дорогу. Но много не набираю, потому что на этот раз дорога будет недолгой. С чемоданом выхожу на лестницу, где меня ждет портфель, опустившись на колено, подхватываю его в другую руку и медленно иду вниз.

В комнате Сеппо все выгружаю: вещи из чемодана на маленький столик, а из портфеля — на стол у окна. И в это время усталость от хождения вверх и вниз по лестнице, снования по комнатам, укладывания вещей, когда я то наклонялся над чемоданом, то тянулся к верхним полкам, — эта усталость вдруг наваливается на меня, ноги у меня подкашиваются, и я падаю. Лежу на полу возле кровати и рассматриваю пол и кромку ковра, ножки мебели, некрашеные части стола и стульев, стыки планок. Появляется какая-то иная, новая боль, к которой нужно снова привыкать и которую нужно снова учиться терпеть. Я упал на бок, едва не коснувшись животом пола, и теперь, упираясь руками и ногами, пытаюсь перевернуться и лечь на спину.

Лежу на спине и разглядываю потолок и растущую из него лампу. Мне кажется, что я уже могу пересилить боль, и я стараюсь удержать это чувство. Но проходит еще довольно много времени, прежде чем я поднимаюсь. Стою, опершись о край стола, потом расстегиваю рубашку, чтобы посмотреть, что с раной. Шов не разошелся, и я заправляю рубашку обратно.

Опускаюсь на стул. Я знаю, что мне нужно поскорее лечь и вытянуться; собрав силы, встаю. Добираюсь до кровати и ложусь на нее не раздеваясь. В комнате горит свет и светит мне прямо в глаза, но я не шевелюсь, и во мне моя боль.

Я просыпаюсь среди ночи и чувствую, что боль отпустила. Теперь я могу даже встать, раздеться и умыться; потом я гашу свет и снова укладываюсь. Лежа в постели, я перебираю сегодняшние события, людей, которых видел, места, где был, — все, начиная с той минуты, когда я умылся и разделся, и вплоть до раннего утра. И думаю о своей боли, которой сейчас не чувствую.

VIII

Я просыпаюсь оттого, что кто-то открывает входную дверь, проходит из передней на кухню, включает воду в ванной и наконец появляется в комнате, где лежу я. Это Сеппо; стоя в дверях, он включает верхнюю лампу; я щурюсь, привыкая к яркому свету, и разглядываю его; он выглядел бы не так плохо, хотя и несколько потрепанно в своем старом зимнем пальто, если бы не воспаленные от бессонницы глаза с темными кругами под ними и не серый цвет лица, на котором еще резче обозначились морщины. Увидев меня в постели, он подходит к кровати, потом пододвигает стул и садится, не снимая пальто; волосы у пего спутаны, руки трясутся, заметив это, он сцепляет пальцы, чтобы унять дрожь.

— Как ты тут? — спрашивает он, плохо что-либо соображая.

— Я пока переехал вниз, для меня лестницы теперь тяжелы, — объясняю я.

— Ну да, конечно, — отзывается он.

— Мне после операции было неважно, — говорю я.

— Вот как.

— А вчера вечером я еще и упал тут вот, на пол, — рассказываю я.

Сеппо выходит в переднюю раздеться и возвращается оттуда в мятой куртке и штанах, внося с собой незнакомый запах — грязи и еще чего-то, что я не могу угадать и что на мой собственный запах не похоже.

— Мне перебираться наверх? — спрашивает он.

— Да, хорошо бы, — говорю я.

— Насовсем?