Уполномоченный шел снизу по лестнице и оказался возле автомата, регистрирующего время прихода и ухода, одновременно со мной. Я взял карточку с полки и подождал, пока автомат пробьет на ней час ухода.
— Дождит, — сказал он.
— Бывает, — ответил я.
— Годится начальству автотранспорт рабочего класса? — попытался он предложить примирение.
— Чего же, годится, — сказал я.
Мы побежали под дождем через двор и мимо припаркованных машин к машине Сиполы, он открыл ключом дверку с левой стороны, а затем изнутри, потянувшись через сиденье, — и правую дверку. Когда уполномоченный включил зажигание, внезапно заиграло радио, Синода сказал, что это у него специально так устроено, не глядя, он подрегулировал приемник и в то же время тронулся с места, свернул через двор в узкую улочку, а затем на шоссе, ведущее в город. «Дворники» оставляли на ветровом стекле тонкий слой воды, в котором огни, преломляясь, делались разноцветными.
— Домой к родителям поедешь или на квартиру? — спросил Сипола.
— Останусь тут, в городе.
— Дам тебе такой совет: не женись. Женитьба не одного хорошего мужика загубила, — сказал он.
— Не так уж это страшно.
— Случится так, что и не заметишь. Надо быть все время начеку. Иначе потом пожалеешь, да поздно будет.
— Ты-то откуда знаешь? — спросил я.
— Да уж знаю.
— Уж не был ли ты женат?
— Раза два чуть было до этого не дошло.
Мокрый асфальт впитывал свет уличных фонарей; казалось, дождь идет не сверху, а навстречу машине, капли барабанили по ветровому стеклу и крыше, свет фар встречных машин слепил, и, когда он преломлялся в остающемся от «дворников» водяном слое, глазам делалось больно. Из глаз боль перемещалась в виски и сквозь всю голову в затылок. Темнота вызывала грусть.
В конце скоростного участка дороги я попросил Сиполу остановиться, как только он сможет, и он тут же подрулил к тротуару. Я вышел.
— Спасибо, и передай привет гостям, — сказал я, прежде чем захлопнуть дверку. Он тронулся, когда я уже прошел несколько метров; обгоняя меня, он помахал рукой на прощанье. Дождь лил, и я побежал через улицу; Синода катил себе вперед и свернул у мигающих светофоров. Я бежал по тротуару, разбрызгивая воду в лужах, и ноги под брючинами были мокрые выше носков.
Дверь подъезда оказалась заперта, в подъезде и на лестнице было темно. Я глянул на часы — было только пять минут двенадцатого, закурил сигарету и спрятался от дождя в преддверной нише; в стекле двери отражалась красная точка горящей сигареты. Казалось, она где-то далеко внутри подъезда.
Когда в подъезде зажегся свет, я отбросил сигарету и, пытаясь разглядеть в стекле свое отражение, поправил прическу, из-за света в подъезде стекло плохо зеркалило. Я увидел, как Анники появилась из-за поворота лестницы и пошла к двери.
— Долго ты ждал? — спросила она с беспокойством, когда впустила меня.
— Нет. Кауко подвез меня на машине, — ответил я.
— Входи. Матти остановился у меня.
— Я ненадолго.
— Я вскипячу чай.
— Может, мне лучше прямо пойти к себе на квартиру?
— Да идем же, заодно и с ним познакомишься.
Мы пошли рядом по лестнице, на площадке третьего этажа она отперла ключом дверь и вошла впереди меня. Я повесил пальто в передней на вешалку и последовал за Анники в комнату.
— Это и есть тот самый Ильмари, — сказала Анники.
— Анники весь вечер так тебя восхваляла, что мне уже не терпелось поглядеть, что это за чудо такое, — сказал ее брат.