Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

Потом мы ходили по музею и смотрели картины, которые я любил, старые и давно знакомые; некоторые из них были убраны куда-то, и это было, конечно, досадно, но потом часть картин нашлась — их просто перевесили: увидеть их снова после испытанного только что разочарования было приятно, и я стоял перед ними особенно долго. Я сравнивал их со своими работами и с другими, известными мне. Когда я вижу просто хорошую картину, мне снова начинает хотеться писать по-настоящему, но истинно прекрасные полотна вызывают у меня иные чувства. Когда я стою перед ними, я чувствую, что все уже сказано и написано и пытаться продолжать бессмысленно; правда, это ощущение длится недолго, достаточно отойти от картины, чтобы оно прошло. Такое уж свойство у памяти.

Потом я повел Мирью вниз, в мастерскую Бранкуши [31]; стоя у загородки, мы осмотрели одну комнату, где стоял его лежак, и другую, где были выставлены скульптуры, собраны рабочие инструменты, предметы домашнего обихода, там же были его фотографии, на которых он похож на гнома; Бранкуши сам много занимался фотографией и делал снимки своих работ в различных ракурсах; хотя сразу было ясно, что в скульптуре он стремился выразить то же, что и я в живописи, именно эти фотографии обнаруживали ложность избранного им пути; если вообще это возможно выразить, то, очевидно, каким-то иным способом.

В мастерской Бранкуши было тихо и по-весеннему тепло; в самой дальней комнате, куда едва ли кто мог забрести, я, все же оглянувшись на всякий случай, поцеловал Мирью. Мы целовались, и ее лицо было на одном уровне с моим; я прижимал ее к себе и думал о том, что мне необходимо узнать всю правду, потому что без этого я не смогу решить, как мне жить дальше; мне нужно наконец понять, зачем я ей, лжет ли она или все — только плод моего больного воображения.

— Нам было бы хорошо вместе, — сказал я.

— Было бы, если бы ты не был трусом, — ответила Мирья.

— Разве я трус?

— Ревнивый трус.

— Кем-кем, а ревнивым я никогда не был.

— Мне понадобилось долгое время, чтобы наконец понять это. Конечно, я была глупа, но ты так старательно меня в этом разуверял.

— Ты ошибаешься, — возразил я.

— Если бы ты сразу признался, все у нас было бы иначе.

— Но это неправда, — продолжал я настаивать.

— Трус, и к тому же упрямый как осел.

— Ну и ладно, думай что хочешь, — сказал я.

Поднявшись из мастерской, мы обошли другие залы. В буфете съели по салату и выпили на двоих бутылку красного вина.

После этого жизнь сразу стала чудесной.

Около музея больше не было видно старого фигуриста на роликах, на ступеньках сидели люди и грелись на солнышке, студенты срисовывали в альбомы статуи. Мы прошли по набережной до пешеходного моста. Постояли на мосту, глядя на плывущие по реке тяжело груженные баржи, оседавшие так глубоко, что вода заливала палубы, и на паромы с туристами, курсирующие вверх и вниз по реке. Течение казалось сильным, на одетых в камень берегах сидели люди, другие удили рыбу. На паромах завтракали, и, глядя на это, мы тоже почувствовали голод. Мы дошли до конца моста.

Мы вспомнили, что сегодня еще не завтракали второй раз, и на какой-то боковой улице зашли в кафе, где выпили по кружке пива, а потом еще по одной. Пиво притупило голод и поддержало то легкое и радостное чувство, которое возникло в музее после выпитого вина.

Мы взяли такси и поехали к «Домэ». Хотя было еще совсем рано, на террасе было много народу; мы сели за столик и стали смотреть на сидевших вокруг и на проходивших по тротуару мимо; нам принесли наш заказ и счет, который официант положил на стол под тарелку.

— Если бы мы были русскими, то непременно чокались и пили бы за что-нибудь, — сказал я.

— За что?

— За все подряд.

— Ну, давай так и пить. За что выпьем сейчас? — спросила Мирья.

— Да хоть за гвозди, которыми заколотят наши гробы, чтобы они не поржавели.

— Ладно, выпьем за это.

— Нет, не стоит, — сказал я.

Я отпил большой глоток, а Мирья только осторожно пригубила; здешний арманьяк был крепким и сухим и обжигал рот, как кислота. Когда мы покончили с первыми бокалами, я заказал еще по одному. Официант их принес тут же: здесь обслуживали на американский манер, не как в Финляндии, то есть не развлекали посетителей, а выкачивали из них деньги. Второй бокал я пил медленнее и каждый раз, прежде чем отхлебнуть, ждал, чтобы Мирья взяла в руки свой бокал.

— В таком темпе я много не выпью, — сказала Мирья.

— Значит, увеличим темп — когда покончим с арманьяком, — предложил я.

— Я вообще больше не буду пить.

[31] Бранкуши, Константин (1876 — 1957) — румынский скульптор, основоположник абстрактного стиля в скульптуре. Большую часть жизни провел в Париже.