— Часть людей собираются уволить, — сказал я.
— Да неужто?
— Увы, сейчас это вполне возможно.
— Почему?
— Видно, работы не хватает.
— Они не могут сделать такое, не могут. Мы никогда с этим не согласимся, — сказал Сипола.
— Уйдет часть или придется уйти всем, так нам объяснили, только ничего не говори ребятам, пока не сходишь на собрание, а то раньше времени поднимется бессмысленный шум. Там услышишь обо всем точнее, на утреннем собрании нам говорили об этом лишь в общих чертах, — сказал я.
— Я должен сообщить им.
— После собрания.
Сипола вышел из будки и пошел между рулонами бумаги к своей машине. И сразу же вокруг него собрались печатники. Было видно, как он то и дело покачивал головой, и тем, кто задавал вопросы, это вскоре надоело, все разошлись обратно по местам. Я уже вышел было в цех, хотел посмотреть, далеко ли продвинулась работа, но тут зазвонил телефон на стене будки, и мне пришлось вернуться.
— Аутио, — сказал я, сняв трубку.
— Это отец.
— Ну?
— Слушай, такое жуткое дело, нашего Калерво арестовали, посадили в камеру и не выпускают.
— За что?
— Оп вчера на танцах вечером дрался, и кого-то там убили. Калерво всю ночь продержали в камере на допросе. Мать наверху лежит в постели и не может ни слова вымолвить, воет только. Никого даже не пускают увидеться с Калерво. Приезжай сюда, если сможешь. Сможешь?
— Другого выхода нет. Постараюсь вечером приехать.
— Мужики в деревне что-то про это знают, но я не могу ничего выяснить, а мать в таком состоянии, что только воет не переставая. Ты бы приехал, может, разберешься в этом кошмаре.
— Приеду под вечер, — сказал я.
— Разве не ужас: полицейский сказал матери по телефону, что тюрьма ему обеспечена.
— Ах так?
— Они засадят его в тюрьму, слышишь?
— Я приеду сразу же, как только смогу здесь освободиться, тут тоже творится всякая всячина, но я приеду сразу, как только смогу.
Отец повесил трубку, даже не попрощался. Я сидел в будке и думал обо всем, что можно и нужно было сделать. Мной овладела гнетущая тревога. Я даже не ощущал вкуса сигареты, заметил, что она горит, только тогда, когда прижег пальцы, пришлось ее загасить. Вскоре пепельница была полна окурков. Я думал и о том, что, наверное, придется нанять адвоката, и о своей полной неосведомленности относительно того, что касается правосудия, думал и о найме квартиры, ведь это надо было решить сегодня и достать где-то денег, чтобы внести залог. Я позвонил Анники в банк и сказал, что должен вечером поехать домой к родителям, а ей придется самой‘подписать договор о найме квартиры; мы договорились, какую из квартир возьмем, она пообещала, что раздобудет денег или попытается уговорить хозяина отсрочить на несколько дней внесение залога.
Уполномоченный печатников второй смены пришел в типографию и вместе с Сиполой отправился на собрание. Печатники и их помощники тут же оставили машины работать без присмотра, сбились в плотную группу и о чем-то спорили. Я вышел в цех и велел им вернуться на рабочие места.
— Сейчас же разойдемся, если скажешь в чем дело, — пообещал Рантала.
— Скоро и без того услышите, — сказал я.
— Если знаешь, давай говори, — настаивал он.
— По машинам! — скомандовал я.
— Слышь, не перенапрягайся, — сказал Рантала. Я почувствовал, что смогу сейчас врезать кулаком или даже ногой ему и всем, кто стоял вокруг него и не думал расходиться.