Анники принялась мыть посуду, она вытирала чашки, блюдца и ложки досуха, приносила в комнату и выкладывала рядами на столе. Я укладывал их в большую плетеную корзину, заворачивал в газетную бумагу и делал прокладки из газет между слоями.
— Сестры сразу подумали, что я уже на сносях, — сказала Анники.
— Какое это имеет значение? — спросил я.
— Сейя-то была на пятом месяце, когда их венчали, и теперь ей хорошо смеяться, а тогда на время венчания она затянулась в корсет до того туго, что чуть не потеряла сознание в церкви.
— Может и с тобой случиться, если не найдем квартиру.
— Меня одолевали слезы, но я подумала, вот назло им не заплачу.
— Этого бы еще не хватало, — сказал я.
Когда посуда была вымыта и уложена в корзину, Анники застелила на диване постель. Она раскрыла диван и взяла из ящика под диваном одеяла и подушки, а из комода чистые простыни. От чистого белья в комнате запахло свежестью, как на открытом воздухе, это запало мне в память.
— Сейчас еще не время спать, — сказала Анники.
Позже, вечером, лежа в постели, мы слушали радио — передавали какую-то комедию, интригу которой мы не уловили, у нас самих было о чем поговорить: о помолвке и обо всем, что еще предстояло сделать. Мы послушали новости и после новостей концерт non-stop [16].
Ночью Анники встала и приготовила поесть. Она очень стеснялась наготы, взяла с крючка в уборной желтый вышитый халат и надела. Я лежал на спине и курил. Столбик пепла на конце сигареты рос и кривился, и, когда я уже хотел было стряхнуть его в пепельницу, он отвалился и упал на пол. Пришлось осторожно убрать пепел с пола, послюнявив средний палец.
— Когда появится ребенок, в комнате курить не будешь, придется тебе выходить, — предупредила Анники.
— Посмотрим, вернусь ли, — сказал я.
— Вернешься, куда ты денешься.
— Может быть, что и вернусь.
Я сел на край постели и стал есть. Анники в застегнутом на все пуговки халате сидела рядом со мной.
Она взяла мою руку и положила ее поверх своей так, что кольца оказались рядом, сняла кольцо с моего пальца и надела на свой, сверху своего кольца и, растопырив пальцы, подняла руку к глазам, тыльной стороной к себе, и смотрела на кольца, и на свою руку, и на растопыренные пальцы.
— Квартиру нам не найти, — сказала она.
XI
В понедельник, незадолго до окончания работы, Сипола пришел в будку, предложил мне сигарету и сел побеседовать.
— Наш Маттила закончил ученичество и, по старинному обычаю, угощает старых печатников. Мы подумали, что уж если ты такой наполовину разумный человек, может, присоединишься к нашей компании?
— Могу и присоединиться, — сказал я.
— Так приходи.
— И приду.
— Мы пойдем ко мне, потому что, по сути дела, больше и некуда. Кабаки скоро закроются, к тому же там слишком дорого. Довезу тебя на своей машине, если у тебя сегодня нет своей.
— Нету, я буду пассажиром, — сказал я.
Доверенный пошел к машинам, их уже начали останавливать и мыть. Я ходил по цеху, смотрел, чтобы все рабочие места были оставлены для утренней смены в порядке, и проверял, чтобы машины были отключены от электросети. Сипола ждал меня возле регистрационных карточек, мы проштемпелевали время ухода и пошли к его машине.
Он правил в город, и, когда мы проезжали мимо дома Анники, я посмотрел на ее окно — света в нем не было. У дома Синоды мы вышли из машины, вечер был теплый, но с моря еще налетал пронизывающий ветер. Казалось, отовсюду несет оттаявшим собачьим дерьмом. Эта вонь была сейчас сильнее приторного запаха с целлюлозной фабрики. Из города подошли машины других печатников и остановились по обеим сторонам улицы. Когда все прибыли, Синода повел нас в подъезд, бутылки в сумках позвякивали, и это всех смешило.
— Шум пусть будет умеренным, — предупредил Сипола.
— Все умеренно.
[16] Идущий без остановки (англ.).