— Говорил ты с Мартикайненом? — спросил он.
— Да.
— И про меня тоже сказал?
— С чего бы!
— Могу быть уверен?
— Можешь, если хочешь.
— И Мартикайнен отнесся к этому серьезно?
— Похоже на то.
— С Матти Таскиненом шутить не стоит, он напрасно и пальцем не пошевелит.
— Ну, не знаю.
— А я его знаю еще с мальчишеских лет, он не раз останавливал фабрики в этой стране. То, что у нас тут происходит, для него только разминка, — сказал Сипола.
Я глянул на часы, они показывали три — пора было уходить.
— Если хочешь, могу тебя подвезти на своей машине, — предложил я.
— Я сам на машине, — сказал он.
Пошли гуськом штемпелевать карточки прихода-ухода и, надев пальто, во двор к машинам.
В машине я думал, придется ли эту помолвку расторгнуть, как прошлую, письма теперь сжигать не понадобилось бы — об этом уж я позаботился. У себя в каморке сменил одежду, хозяйка принесла снизу газету. Она взяла ее днем без спроса у меня в комнате почитать и считала, что это в порядке вещей. Теперь она положила ее на маленький столик и пошла вниз так же беззвучно, как и поднялась. Я взял газету и стал читать ее внимательнее, чем утром, лежа на спине в кровати, читать было трудно — несколько десятков страничек были, естественно, не сброшюрованы. Прочитанные и непрочитанные странички я разложил отдельно на полу у кровати.
IX
В пять часов я пошел в бар поесть; когда вернулся, еще не было шести. Сунул в портфель книги Пихлая и поехал за реку.
Профессор открыл мне дверь и, впустив, провел меня на кухню и предложил сесть.
— Там сейчас эта невеста, не стоит им мешать, — сказал он.
— Ах, вот что!
— Она принесла ту книгу. Может, теперь дело двинется.
— А я принес вам вот что, — сказал я и дал ему книжки.
Пихлая осмотрел переднюю и заднюю обложки, взглянул на текст, пошел за очками на верхний этаж, вернулся и стал читать, сидя на стуле, две книги лежали у него на коленях, третью он держал в руках.
— У нас забастовка, но мне удалось, чтобы их сделали, — сказал я.
— Что? У вас забастовка? — переспросил он, не расслышав.
— Сегодня утром началась.
— Старый директор наверняка никогда бы не допустил, чтобы в типографии дело дошло до забастовки.
— Говорят, не допустил бы.
— Зато сын его допустил, — заметил Пихлая.