— В прежние годы работали, а не языками чесали. Если и чесали, то в свободное от работы время, — сказал он.
Начальник утренней смены рассказывал, что уполномоченные рабочих уже дважды совещались с администрацией и каждый раз потом разъясняли рабочим, как обстоят дела. Это заняло много времени.
— Уж там что-нибудь придумают, — сказал я.
Он взял свою чашку и тарелочку из-под булки и понес их к окошку в задней стене зала. Было заметно, что протез мешает ему при ходьбе, и мне вспомнился соседский чердак в родной деревне, где на матицах висели ношеные протезы с кожаными верхними частями, эти протезы относили на чердак после того, как очередной, новый протез был приспособлен к ноге: вспомнилась верхняя часть протеза и кожаные ремни, которыми его прикрепляли к культе, они казались сбруей какого-то тяглового животного поменьше лошади, и еще вспомнился запах, шедший не от протезов, а от старых газет, заполнителя стен, велосипедных покрышек и всего того старого хлама, что скапливается на чердаке; этот запах всегда вспоминался мне, стоило лишь увидеть протез или человека, хромавшего, как все, кто носят протезы.
Девушки с кухни начали собирать со столов посуду и пепельницы. Теперь, когда их рабочий день приближался к концу, девушки были веселыми и переговаривались с сидящими в кафе и между собой.
Я пошел по лестнице вниз.
В печатном цехе машины бездействовали и люди — тоже. В стеклянной конторке было жарко, и зеленые бумажки — наряды — в прозрачных папках из пленки валялись по всему столу и высились кучкой на шкафу у задней стенки. Я оставил дверь открытой, сквозь три стеклянные стены выгороженного посреди цеха кабинета начальника смены, который мы называли будкой или «стекляшкой», открывался вид в трех направлениях. Несколько машин с ленивым гудением заработали, возле других подтягивали кипы к самонакладу, между машинами шла какая-то суета, возле промывочных ванн над чем-то громко смеялись помощники печатников.
Часы на стене цеха показывали четверть четвертого. Я вышел из будки и пошел к машинам, здороваясь на ходу и проверяя по нарядам, что сейчас печатают и далеко ли продвинулось выполнение заказов. Постепенно заработали все машины.
Мастер переплетчиков вышел из двери переплетного цеха, поглядел с порога, что делается у нас, и направился ко мне, лавируя между машинами и рулонами бумаги.
— У нас запасы подходят к концу, — сообщил он.
— Ты же видишь, что тут происходит, — сказал я.
— Если платят, как за работу на толоке[2], люди так и работают, — сказал один из печатников, стоящий у машины.
— Видно, ты, парень, на толоках не бывал, — заметил ему мастер переплетного цеха.
— Зато топочную зарплату получал, — сказал печатник.
— Вот и добавь оборотов цилиндрам, — велел мастер переплетного цеха.
— А ты чего явился сюда, подгонять? — спросил печатник.
Он встал прямо перед нами и посмотрел на переплетное начальство сверху вниз, затем с удивлением оглядел его сбоку и сзади.
— Я только говорю, что машины должны работать на нормальной скорости, — ответил мастер переплетного цеха.
— Ну, если уж начальство велит, — сказал печатник.
Он пошел к машине и нажал на кнопку скорости, несколько раз нажал что есть силы, машина загудела, увеличивая обороты, засовывая листы куда-то между деталями и пожирая бумагу со скоростью восемь тысяч листов в час; печатник подошел к тому концу, откуда должны были выходить оттиски, и развел руками, потому что они все не появлялись.
— Куда же они деваются? Должны же они начать выходить? — удивился он.
Помощник печатника прибежал от промывочной ванны, дернул вниз аварийный рычаг, машина остановилась, помощник открыл соединительные мостки и принялся выбрасывать изжеванные, испачканные краской листы на пол рядом с машиной, он выдирал испорченные листы двумя руками, потому что они, застряв, плотно спрессовались вместе.
— Гляди-ка, что наделала! — удивился печатник.
Это опять рассмешило помощника, он сел на боковой мостик и закурил, печатник принялся гнать его работать.
— Ишь, расселся курить в рабочее время! Вот вам нынешняя молодежь, — сказал печатник мне и мастеру переплетного цеха, подойдя к нам.
Мы на это ничего не ответили, а печатники с других машин и их помощники тут же собрались вокруг остановившейся машины и принялись насмехаться. Печатник объяснил им, что случилось. Мол, машина до того чувствительная, что не выдержала критики чужого начальства. Я велел людям идти к своим машинам работать.
— Дурак чертов, приперся тут указывать. Такого и машина не переносит. Вот Ильмари она еще терпит, да и то лишь в начале смены, если он перед работой сходил в душ и обрызгал под мышками дезодорантом, — громко объяснил печатник.
Мастер переплетчиков пошел к своему цеху; увидав, что женщины-переплетчицы глазеют из двери в печатный цех, он издали жестами погнал их назад, затем еще раз подошел ко мне и сказал:
— Если у нас заготовки кончатся, я отпущу своих. Нечего им торчать тут без дела.
— Посмотрим, — сказал я.
[2] Толока — сбор соседей к одному хозяину на один день для помощи в какой-либо сельскохозяйственной работе; за такую работу хозяин не платит, а только выставляет угощение, (Здесь и далее примечания переводчиков.)