Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

— Кто это?

— Один богатый дед, который давным-давно уже помер. Теперь его дети и внуки хотят, чтобы в память о нем был создан живописный портрет. Я сижу тут и целыми днями рассматриваю эти фото — и в лупу, и просто так. Самого-то старика я никогда не видел. Еще у меня есть одна газетная вырезка, жутко старая, пожелтевшая: когда смотришь на нее через увеличительное стекло, видны только точки растра. И от этих точек растра у меня сразу пропадает охота писать. Я сначала думал, что напишу прямо по фотографии, конечно, расспрошу немного родственников, каким он был, а если кто начнет придираться, что не очень похож, объясню, мол, хотел выразить его характер. Но из моей затеи ничего не вышло, потому что эта бабенка то и дело припирается сюда. Вот и писала бы сама, если ей все не так: то, видите ли, нос велик, то ухо маленькое, то глаза не так смотрят — когда что.

Пихлая, рассказывая, взял из корзины бутылку с пивом, походил по комнате, поискал что-то под газетами и на книжной полке поверх книг.

— Были бы зубы покрепче, открыл бы зубами, — сказал он, пошел в другую комнату, было слышно, как он стучал там дверками шкафа, чем-то гремел и бренчал, и вскоре вернулся с открывалкой. — Это я купил в Париже. Тут и штопор и открывалка вместе. Художник должен настолько любить Париж, что даже и открывалка оттуда. Тут, правда, написано «Made in England»[9], но это не имеет значения. Я сам купил ее на Монмартре, — сказал он. И добавил, помолчав: — Я никакой не Сярестёниеми[10], но это не важно. За его здоровье.

Он налил полстакана водки и выпил. Я откупорил пиво и налил в стакан.

— Пожалуй, топить баню мы больше не в силах, — сказал Пихлая.

— Пусть уж, — согласился я.

— Как-нибудь в другой раз, — пообещал он.

Пихлая принялся разжигать камин, поставил березовые поленья к задней стенке очага, содрал с поленьев кору и, расхаживая по комнате в поисках спичек, рассказывал, что пишет портрет старика уже почти три месяца, а эта женщина, родственница, бранит и живопись, и горожан, и родственников, и коллег-учителей, и учеников. Бывает, она является неожиданно и, если на мольберте стоит какая-нибудь другая картина, тут же грозится снизить гонорар. Пихлая полагал, что она и впрямь может так сделать, такая она сумасшедшая. Однажды Пихлая не пошел открывать ей дверь, хотя дверной звонок дребезжал не переставая. Было послеобеденное время, когда в школах обычно кончаются уроки, Пихлая сидел на диване, покуривал трубку и ждал, пока ей надоест звонить, он надеялся: женщина, решив, что никого нет дома, уйдет. Пихлая воображал себя где-то далеко, в каком-то заграничном городе, где церковные колокола звонят ясно и тихо, словно колокольчики. Наконец наступила тишина, и Пихлая представлял себе, как женщина сейчас берет свой старенький велосипед, ведет его по двору на улицу и затем катит в город, косынка завязана узлом под подбородком и полы плаща развеваются, но, когда он глянул в окно, женщина уставилась оттуда на него в упор. Она прислонила велосипед к стене и, стоя ногами на седле, тянулась и заглядывала в окно. «Почему ты мне не открыл, ведь я звонила?» — зло спросила она, когда Пихлая все же впустил ее. Пихлая утверждал, что он спал. «Сидя на диване!» — сказала женщина. Пихлая продолжал настаивать на своем. «С трубкой во рту!» — сказала женщина. Пихлая утверждал, что ему нужно пару раз затянуться, чтобы проснуться окончательно. «Такой худой, болезненного вида мужчина, верный случай рака легких, и первым делом, проснувшись, сует трубку в рот! Лучше зарядку сделал бы!» — сказала женщина. Пихлая признал, что в этом она права, и дело закончилось миром.

Пихлая нашел спички в боковом кармане пиджака, который он раньше, войдя, небрежно бросил на спинку стула; выпавшие при этом из кармана бумажник, записная книжка в синей обложке и очешник так и валялись на полу. Почиркав спичками перед камином, он наконец поджег виток бересты, и дым, огибая карниз камина, поплыл в комнату. Пихлая вскочил, открыл вьюшку и снова присел разводить огонь.

— Я однажды подал заявление, чтобы государство назначило мне художническую стипендию, да ничего не вышло, — сказал он.

— На что же ты живешь? За такую картину небось много не отвалят? — спросил я.

— Там, на верхнем этаже, спит моя постоянная стипендия. Он меня содержит, и этот дом его. Мой отец, ты с ним не знаком?

— Он тот самый профессор?

— Тот самый.

— Он что-то у нас печатал. Правда, я не читал, — сказал я.

— Он мой источник средств к существованию. Когда занимаешься таким делом, как я, надо или родиться в богатой семье, или жениться на богатой бабенке, иного выхода нет, — сказал Пихлая.

Он наконец разжег камин, сел перед камином на пол, неожиданно лег навзничь, сделал несколько плавательных движений, потянулся, потом встал на ноги и, подойдя к столу, сел на стул. Я пил пиво из стакана, потом хлебнул водки прямо из горлышка. Водка теперь шла получше, Пихлая задремал, сидя на стуле, и бормотал во сне что-то нечленораздельное, я не мог разобрать ни слова. Было четыре часа. Я заглянул в другие комнаты и посмотрел в окно. Снял туфли и лег на диван, водка в животе мешала уснуть. Странные, давние вещи, которых я вроде бы и не мог уже помнить, возникали в памяти, и до того живо, словно я только о них всегда и думал: различные мелочи на работе и детали домашней жизни.

Когда я встал, Пихлая проснулся, но тут же задремал снова в неудобной позе, свешиваясь со стула, я попил пива из бутылки и стал трясти Пихлая, но не смог его разбудить и потащил в соседнюю комнату на кровать. Потом пошел обратно, лег на диван и накрылся покрывалом, которое взял с кровати в соседней комнате.

V

Я проснулся и посмотрел на часы. Было почти десять. Лежа на диване и не поворачивая головы, я видел картины на стенах и на мольберте, и освещенные солнечными лучами бутылки на столе, и стаканы, и их содержимое. Вспомнился вчерашний вечер, я сел, голова была тяжелой и во рту — противный вкус. Сперва хотелось закурить, но тут же вроде бы расхотелось, я походил по комнате, пошел в другую, попал в кухню, напился воды прямо из-под крана, прополоскал рот и потер зубы указательным пальцем, посмотрел из окна во двор.

Когда на верхнем этаже послышались шаги, я вернулся в мастерскую. Глянул через дверь в соседнюю комнату. Художник за ночь успел снять брюки и сорочку, остался в кальсонах и рубашке, без одеяла он озяб и спал на боку, скрючившись.

Кто-то спускался по лестнице со второго этажа. Дверь передней отворилась, и в комнату, где был я, вошел Пихлая-старший — невысокий старик в халате и шлепанцах, на голове черная вязаная шерстяная шапочка.

— Тут еще спят, — сказал он.

— Засиделись немного, — сказал я.

— А ведь мы встречались, ты ведь из типографии, Аутио, если не ошибаюсь? — сказал он.

— Да, это я.

— Сеппо, этот не может не пить, хотя ему следовало бы налечь на работу. Взялся за такой заказ, который ему нипочем не осилить, и в Придачу связался со старой девой — она одна из заказчиков. Известно, что из этого выйдет. Ничего не выйдет. Она каждый день прибегает сюда и клянчит, чтобы он на ней женился, она магистр, обещает его содержать и всякое такое, — сказал старик Пихлая.

— Ты не верь, что он тут тебе заливает, — подал голос из кровати Пихлая-сын. Мы подошли к двери взглянуть на него, он, приподнявшись, сел, но Тут же снова опустился обратно на подушку, постанывая и держась за голову обеими руками. — Дайте пива, скорее! — стонал он.

Я принес из большой комнаты бутылку пива, откупорил ее и дал художнику. Он пил полулежа, прополаскивал горло и, сделав несколько глотков, остался лежать на спине, ожидая, чтобы пиво подействовало.

[9] Сделано в Англии (англ.).

[10] Сярестёниеми, Рейдар (1925 — 1981) — известный финский художник.