Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

10

Дом Суутари стоял на берегу озера, на склоне: под окнами гостиной — хорошо ухоженный сад с кустарником и газонами, за озером виднелись огни города. Мы уселись в гостиной. Сразу же, как вошли, Суутари провел нас по комнатам, похваляясь, как хорошо построен дом, какой он удобный и на каком хорошем месте расположен; он и его семья очень довольны. И мы все похвалили дом и его расположение. Из города вернулась жена Суутари, тихая женщина, посидела с нами минуту и тут же удалилась на кухню, походила по дому, явилась, чтобы сообщить мужу, что сауна готова, что после обеда звонили с фирмы и сын поехал на фирму по срочным делам. Суутари гордился сыном и женой: у него в семье, мол, научились все вместе дуть на один уголек, и, благодаря этому, уголь разгорелся и пылает ярко уже много лет и, похоже, сохранит свое яркое горение и в будущем, если не произойдет чего-нибудь совершенно неожиданного. Сказавши это, Суутари встал и пошел постучать по стене, обшитой панелями из кедра, который был прекрасным материалом не только для внутренней отделки, но и для наружной обшивки, и даже для изготовления лодок, так как это дерево отлично выдерживает воду и не пересыхает на берегу. Кедровое дерево, сказал он, было строительным материалом в этой стране с тех пор, как первопроходцы пришли в чащи Канады; доски из кедра просто тесали топором — легкое дело. Кроме того, это дерево очень красиво. Суутари оставил панели гостиной некрашеными, чтобы всегда, когда грех гордыни овладевает им так, что он начинает хвалиться своим счастьем, сразу нашлось бы под рукой дерево, по которому можно постучать и прогнать вечно подстерегающее у двери дома несчастье. Тимо сказал, что по крайней мере в деловой жизни человек должен использовать против несчастья все существующие средства, хотя предохраниться от него никаких надежных способов нет. От стука по кедру, наверное, столько же пользы, как и от дорогих страховок, которые страховые компании охотно продают предпринимателям, но, случись несчастье, противятся выполнять договорные обязательства.

Суутари сказал, что никогда не заключал других страховок, кроме тех, которые обязательны по закону, а их в этой стране было мало. Лучшая гарантия всегда вложение денег в недвижимость или в золото, которое ни моль не ест, ни ржавчина, а цена на пего неуклонно растет, если иметь в виду долгий промежуток времени. Валтола сказал, что ни у него, ни у многих других трудяг не возникало проблем, как разумнее сохранить добытые деньги; его потерю руки страховое общество, правда, оплатило сполна и платит частичную пенсию по инвалидности, хотя до того, как случилось несчастье, он успел внести страховой взнос только за один год.

По мнению Суутари, нам не имело смысла разговаривать о денежных делах или об имуществе с таким голодранцем, как Валтола. Он подал нам команду идти в сауну, и мы спустились туда по ступенькам. Внизу была большая комната с камином, в котором горел огонь: для настроения, объяснил нам Суутари. Мы скинули одежду в раздевалке и пошли через помывочную в парилку. Это было большое помещение с каменкой посередине, а с трех сторон каменки был полок. Суутари принес из раздевалки простыни для полка и, протянув их нам, велел идти вперед и дать ему возможность занять место хозяина. Мы сели на полок. Над хозяйским местом с потолка свисала веревка, и Суутари дернул за нее. Каменка издала громкое, как крик, шипение. Суутари объяснил нам, как действует приспособление и сколько стоила его установка. Мы не считали цену высокой, Суутари хвалился простотой устройства: чтобы подбросить пару, воду не требовалось носить из раздевалки, она шла на каменку по трубе вдоль края потолка.

Перед тем как войти в парилку, Валтола снял с руки протез и повесил в раздевалке на вешалку, культя напоминала крылышко птенца, на котором еще не успели вырасти перья. Рассказывая нам теперь про все те сауны, в которых он за свою жизнь парился, и объясняя разницу в их устройстве, Валтола взмахивал обрубком руки, словно собирался взлететь. Мы постарались уверить его, что и для каждого из нас эта сауна не первая. Тайсто спросил меня, так же ли хорош пар в этой сауне, как и в той филадельфийской, куда мы ходили с Отто. Эту тему я не поддержал.

Слишком долго сидеть в парилке мне было невмоготу, и я вышел из нее, помылся, взял в раздевалке на полке из стопки простыню, вытерся и, завернувшись в нее, пошел в каминную посидеть. Там на столе стояло пиво, я взял банку и стал пить. Парни тоже почти сразу же вышли из парилки, взяли пиво и ушли продолжать париться. Тайсто и Тимо сказали оба, что нам не следует оставлять у канадских финнов в Садбери впечатление, будто мы не выдерживаем пара; нам нужно доказать сейчас, что мы не слабаки. Я уполномочил их представлять меня в этом испытании на выносливость.

Вскоре Суутари пришел звать меня в парилку. Я сказал, что уже напарился. Он уговаривал долго, подозревал, будто я считаю пар в его сауне плохим. Я уверил его, что сауна хорошая, одна из лучших, в которых мне когда-либо доводилось бывать. Суутари спросил, чего же тогда не хватает в его сауне, если я не хочу больше сидеть на полке. Чтобы сказать хоть что-нибудь, я пожаловался на отсутствие веников, Суутари вспомнил, что он собирался и веники взять в сауну, пошел голый наверх и тут же вернулся, неся охапку веников. Веники были березовые, Суутари сказал, что всю зиму они хранились в морозильнике, сходить наломать веток для новых он еще не успел. Мне пришлось вернуться на полок, мы оттаяли веники в горячей воде и начали хлестаться. От веников в парилке распространился запах мороженой березовой листвы и компоста, который мы все стали превозносить, мол, это дает истинную атмосферу сауны. Нахлеставшись веником до того, что остались одни голые прутья, я вышел из парилки, обдавшись водой, смыл с себя банные листья и пошел в каминную. Было слышно, как парни в парилке громко говорят о Николае Мяки и о тех бракованных цементных трубах, которые он продал Суутари.

Они продолжали разговор о Николае Мяки и в каминной. Валтола рассказывал, что в молодости работал у Николая Мяки батраком, Мяки тогда еще держал «собачью будку» и большой свинарник. Делом Валтолы было кормить свиней и носить пиво и другие напитки в «собачью будку», но Мяки так неаккуратно платил жалованье, что, проработав у него несколько месяцев, Валтола пресытился всем этим и пошел пешком в Садбери. Мяки рассчитывался с Валтолой лишь тем, что кормил его, и Валтола клялся, что ему еще и теперь причитается от Мяки жалованье за два месяца. На эти деньги нарастают проценты скоро уже тридцать лет. Валтола считал, что когда-нибудь стребует с Мяки и жалованье и проценты.

Ребята вытерлись, взяли пива и уселись в кресла в каминной. Валтола надел протез, черное приспособление, никелированные части которого поблескивали ярко и холодно. Он был голым, но прикрыл бедра полотенцем, когда жена Суутари спустилась в сауну сказать, что еда готова и, когда господа изволят одеться и подняться по ступеням в гостиную, будет уже на столе. Все принялись одеваться.

11

Поднимаясь из сауны по лестнице, Суутари громко объяснял, что на столе нас поджидает настоящий бифштекс, не какой-нибудь фарш, будем, мол, есть быка, настоящее мясо, поскольку мы настоящие мужчины и каждый из нас сам бык. Хозяйка дома подавала на стол. Суутари рассказывал, что вино, которым он нас угощает, это добрый напиток с виноградников Ниагара-Фолс, когда пьешь его, можешь не опасаться, что проглотишь заодно и охлаждающую жидкость, или метанол, или кровь животных, с помощью чего европейские виноделы увеличивают срок сохранности вин; этот напиток из чистого виноградного сока и приготовлен тем же способом, который известен человечеству со времен Ноева ковчега, когда людям было даровано вино и благословенное его действие. А еще Суутари утверждал, что все виноградные сорта, культивируемые в Европе, привезены из Америки, поскольку европейские ослабели от тяжкой жизни в Старом Свете и погибли. Вот и были доставлены с Американского континента более выносливые сорта, ведь в Америке все мощнее, и здоровее, и сильнее преуспевает, чем в Европе. Суутари сравнивал жизнь виноградных лоз с деловой жизнью и находил сходство.

Мы уже начали пьянеть. Тайсто ронял на пол то нож, то вилку и лез за ними на карачках под стол. Я опрокинул на скатерть бокал с добрым ниагарафолсским вином. Тим и Валтола спорили о том, интересует ли финнов третьего поколения, родившихся здесь, деятельность Канадской организации финнов и хотят ли они в ней участвовать, и спор уже дошел до крика. Тимо поднял бокал с вином и несколько раз произносил «скоол»[69], желая, чтобы я выпил с ним, и спрашивал, как теперь чувствует себя его помощник шофера. Неохота было заводиться с ним опять на эту тему.

Пока мы ели, хозяйка дома пребывала на кухне. Сын Суутари вернулся из конторы и принялся рассказывать отцу о событиях второй половины дня. Сыну была поставлена тарелка, и он получил бифштекс, который отец принялся нахваливать и ему тоже. Парень ел и пытался толковать отцу про дела, но Суутари был не в состоянии слушать его речи. Они условились, что самое важное сын расскажет Суутари утром заново, если нет ничего столь важного, о чем следовало бы знать сегодня.

Парень сказал, что ему удалось прихватить Николая Мяки, но тот отказывается платить, пока не получит результатов исследования качества труб. Мяки велел привезти трубы обратно в отливочную и обещал послать образцы на исследование в Монреаль, в строительную лабораторию Высшей технической школы. На это Суутари сильно рассердился, закричал, что Мяки пытается выиграть время, чтобы продержать доллары на своем счету, или охотнее оплатит ими другие счета, вместо того чтобы вернуть деньги их законному владельцу. Он, Йорма Суутари, поехал бы и показал бы Мяки, что входит в хорошие деловые отношения и доверие.

Суутари готов был в любой момент доставить Мяки партию бракованных труб, они сложены на заднем дворе его строительной фирмы, а один прицеп с трубами так и стоит неразгруженный, может, его будет достаточно Мяки для образцов. Тимо и Тайсто обещали помочь Суутари, когда он только попросит. Суутари встал из-за стола и сказал, что кофе будем пить в комнате у Николая Мяки во время переговоров, на которые сейчас и отправимся. Он требовал, чтобы Валтола поехал с нами, заодно взыскали бы и не выплаченное Валтоле жалованье, и наросшие на сумму проценты. Я сказал, что мне вряд ли нужно присутствовать при этих переговорах, ибо чувствовал: выпил сегодня столько, сколько требуется мужчине, чтобы отправиться спать. Тим тоже не согласился ехать к Мяки, тогда Суутари, Тайсто, Тимо и Валтола стали обзывать нас трусами и говорить, что в роду Хакала по обе стороны океана все мужчины были боязливыми. Тайсто и Тимо поминали мужчин нашего рода, живших в Финляндии, а Суутари и Валтола ругали живших и живущих по эту сторону Атлантики.

Тогда Тим велел им вспомнить, как его отец в пятидесятых годах в майке местного финского спортивного общества «Садбери войма» выиграл между натянутыми канатами семьдесят боев и мог бы попасть на Олимпийские игры в Мельбурн, где представлял бы Канаду, если бы не проиграл в отборочных соревнованиях какому-то негру, но занял все-таки четвертое место в своей весовой категории. И еще Тим напомнил им, что после отборочных соревнований к Олимпиаде отец снял любительскую майку и клепал победы на профессиональном ринге до конца пятидесятых даже в США. Он выступал на профессиональном ринге, пока «Мульсонское» пиво и «Джонни Уокер» не нокаутировали его столь основательно, что жизнь отсчитывала ему до десяти много раз в год до тех пор, пока он с помутившимся взором не поднялся, протрезвел и сумел устоять. Тим считал, что отцовская «карьера» не дает права называть его трусливым, и Суутари согласился, что на ринге Ильмари выглядел лихо, просто он забыл об этом, он больше видел отца Тима уже в тот период, когда Ильмари отращивал «брюшной мускул».

Тайсто и Тимо считали, что мне с Тимом следовало подтвердить репутацию мужчин рода Хакала, отправившись на помощь нашему доброму другу Суутари, чтобы он получил законно ему причитающееся, но мы не соглашались ехать с ними. Они все на нас рассердились. Сказали, что у них нет времени на пустую болтовню, никчемных разговоров за этот день наслушались уже достаточно. Они велели нам уйти сразу. Суутари вспомнил, как я покинул парилку, когда был самый лучший пар, — мол, настоящие мужчины так не поступают. На такого человека, как я, Суутари не мог бы надеяться в трудную минуту.

Жена Суутари пришла из кухни и запретила мужчинам ехать куда бы то ни было. Суутари приказал сыну отправиться на фирму и привести грузовик с цементными трубами сюда, сказал, тогда посмотрим, у кого хватит смелости требовать полагающееся и кто поможет другу в беде.

Я сказал, что мы сейчас отправимся восвояси. Суутари не хотел отпустить нас без «посошка» на дорогу, и мы, стоя в передней, опрокинули по рюмке. Я спросил у парней, в какой гостинице они остановились. Они сказали, что живут в «Сенаторе». Я пообещал приехать туда завтра утром, узнать, как они провели вечер. Мы поблагодарили хозяев и вышли из дома. Тим вел машину, подсчитывая вслух, сколько алкоголя скопилось у него в крови за день, но, рассудив, что этот подсчет не изменит положения, ехал к дому окольными улочками.

Дома жена сказала Тиму, что заезжал отец, Ильмари, и она рассказала ему о приехавшем из Финляндии близком родственнике, про существование которого никто тут и понятия не имел. Тим спросил, куда Ильмари направился, и предположил, что в кабак, но жена сказала, что Ильмари поехал по какому-то важному делу в город и обещал вернуться сразу же, как только освободится. Тим спросил, на чем уехал отец, жена ответила, что он взял машину и прихватил с собой внука, обещая вернуться до девяти вечера. Часы показывали половину восьмого.

Мы сели и стали смотреть телевизионную передачу. Это была серийная программа, которая шла по многим каналам, и каждый раз мы меняли канал, когда начинали показывать рекламу. Я был не в состоянии следить за этой программой как следует. Тим налил себе и мне пива, но и пить я был не в состоянии. Наступил вечер, сгустились сумерки, зажглись огни в домах и уличные фонари. Жена Тима сварила кофе, и я пил его, но не чувствовал, что трезвею.

12

В девять приехал Ильмари — небольшой кряжистый мужчина, на плечах у него верхом сидел внук, и, нагнувшись, чтобы внук не задел головой притолоку двери, он вошел в гостиную, опустил мальчишку на пол и, улыбаясь, подошел пожать мне руку. Я извинился за то, что мы нетрезвые, Ильмари сказал на это, что ему доводилось видывать гораздо более пьяных. Мне пришлось рассказать и ему о семействе деда в Финляндии и о жизни там. Тим предложил отцу пива, и тот взял банку, говоря, что охотнее пьет самодельные ягодные вина, они гораздо здоровее, чем это пиво — заводская бурда. Он считал чернику лучшей ягодой для приготовления вина, спросил у меня, растет ли черника в Финляндии, и я заверил его, что в финских лесах такая ягода водится. Ильмари никогда не бывал в Финляндии, но сказал, что у него часто возникало желание съездить туда.

Он рассказал о рудниках в Садбери, где раньше добывал никель, и о золотых приисках в Хемлоу, где работал теперь. Я спросил про его боксерство, Ильмари так воодушевился этим, что принес из подвала потертый фибровый чемоданчик, раскрыл его на полу гостиной и стал выкладывать на пол пожелтевшие газетные вырезки. Там были статьи о матчах Ильмари, выцветшие крупнорастровые газетные фото, на которых Ильмари позировал, выставив вперед кулаки. В заголовках его называли Садбериским сражающимся финном. Поглядев на фото, я сказал, что Ильмари пятидесятых годов был более поджарым, чем нынешний.

Ильмари показал мне фото, запечатлевшее его стоящим с Джеком Демпси в Чикаго перед вечером профессионалов с участием боксеров, которых тренировал Демпси. Я просматривал газетные вырезки по мере того, как Ильмари клал их на стол, читал, сколько успевал, что там было написано, и спрашивал о боксерских терминах, которых не понимал. Из пачки вырезок выпала одна статья без картинок, в заголовке которой упоминался Ильмари и говорилось об аресте бывшего чемпиона-средневесовика из Садбери и о судебном приговоре на четырнадцать дней. Ильмари взял у меня из рук эту вырезку и положил в чемоданчик. При этом что-то рассмешило его, Тим тоже засмеялся, и Ильмари сказал, что это сообщение для меня не предназначалось, ибо оно относится к тем временам, когда «Мульсонское» пиво и «Джонни Уокер» уже нокаутировали Ильмари.

Пьяный до беспамятства, он вел машину в Садбери и где-то на развилке дорог так врезался в придорожную насыпь, что не смог оттуда выбраться, хотя пытался извлечь из мотора и всех скоростей, имевшихся в коробке передач, все, что только можно было, и вот там-то его, пытающегося вытащить машину на дорогу, застали полицейские, которым не требовалось проводить тесты, чтобы определить, что Ильмари за рулем делать нечего, настолько он пьян. Полицейские затолкали Ильмари на заднее сиденье и повезли в Садбери, в участок. По дороге Ильмари решил драпануть, открыл заднюю дверцу и на полном ходу сиганул из машины. В темноте полицейские не нашли Ильмари, который убежал в лес, проблуждал всю ночь по безлюдным местам и, добравшись до своего жилья, заснул на полу в гостиной. Утром он проснулся от стука в дверь дома. Полицейские стучали прикладом автомата и требовали, чтобы Ильмари сдавался, кричали, что сопротивление бесполезно — дом окружен. Ильмари пошел к наружной двери, он ничегошеньки не помнил о том, что произошло ночью. Лишь в полицейском участке он услышал, почему за ним пришли вооруженные полицейские. Полицейским он был хорошо знаком, и они знали, куда надо ехать за ним утром. Поскольку посторонним людям не было нанесено телесных повреждений, Ильмари получил лишь четырнадцать суток. За это время он протрезвел, успел о многом подумать и, выйдя из камеры, стал избегать выпивки, поступил на работу и удержался на ней. Но жене Ильмари успели наскучить его долгие запои, и она переехала в Торонто, нашла там себе трезвенника, который никогда в жизни не занимался спортом и заботился о семье. Ильмари не удалось вернуть жену, хотя он и упрашивал ее, она увезла с собой младших детей и оставила Тима, который жил с Ильмари, пока не женился.

Ильмари считал, что у всех у них сейчас дела идут хорошо. Жена Тима погнала сына спать, мальчишка ел бутерброды в гостиной за столом и спрашивал, а какая она — добыча золота. Ильмари рассказывал ему об огромных золотых глыбах, которые ему доводилось возить каждый день. Гастон пообещал сразу же поступить на золотой прииск, как только окончит школу, съев бутерброды, он побоксировал с дедом в гостиной, Ильмари пообещал научить его всему — и боксу, и добыче золота. Жена Тима увела сына в спальню. Тим спросил у отца, по каким делам тот приехал в Садбери.

Меня клонило в сон. Я объявил, что собираюсь эту ночь спать в комнате и на кровати, рассказал Ильмари, как проснулся утром на диване в предбаннике. Ильмари считал диван в сауне — прекрасным местом для сна, заявил, что на нем-то и будет спать ночью. Договорились утром побеседовать еще. Я пошел спать. В комнате открыл чемодан, достал оттуда пижаму и попытался надеть ее, но был еще настолько пьян, что упал, стараясь натянуть пижамные штаны. Это меня рассмешило, я долго сидел на полу и смеялся. Потихоньку перебрался на кровать.

13

В первой половине дня мы отправились в гостиницу «Сенатор», где поселились Тимо и Тайсто. Портье сказал, что ребята пришли лишь утром и теперь спят у себя в номере. Они велели, чтобы их не беспокоили. Я сказал, что мы званы к десяти на деловые переговоры. Портье позвонил, трубку взял Тимо и распорядился, чтобы мы пришли в номер.

[69] Ваше здоровье (швед.).