Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

Отто хотел, чтобы в Массине, маленьком городке перед границей, мы сделали остановку: выпьем кофе, и он пересядет за руль. Я повел машину к станции обслуживания, где должно было находиться кафе. Отто заправил машину горючим, мы долго сидели в баре и потом еще сходили посмотреть, что продается в магазинчике позади бара. Отто неторопливо примерял кожаные ковбойские сапоги, широкополые техасские шляпы и бейсбольные шапки с длинными козырьками, но ничего не купил. Он сказал, что имеет смысл дать рассосаться самому большому скоплению машин, которое бывает на границе в послеобеденные часы; на пограничном пункте в Корнуолле нам и без очередей придется проторчать достаточно долго, поскольку там будут внимательно проверять наш груз и выяснять, зачем мы едем в Канаду. Я спросил, разве на маленьких пунктах пересечения границы не должно быть все гораздо проще и легче, чем возле больших городов, где собираются лучшие и рьяные таможенники. На это Отто ничего не ответил, он смотрел в зеркало, как сидит у него на голове техасская шляпа.

Он захотел еще выпить кофе, и я поглядывал, покуривая, как он его пьет.

11

Со станции обслуживания мы тронулись только после шести. Отто сел за руль полный решимости доехать до пограничного пункта, где мы скажем, что я еду лишь за компанию как помощник и не буду вести машину в Канаде. Так придется платить только за одно водительское разрешение: Отто следовало получить такое на пограничном пункте.

Мы свернули к реке Святого Лаврентия. Мост через нее был длинный и такой высокий, что под ним могли проходить большие суда. На северной, канадской стороне дымил деревообрабатывающий завод, и ветер нес оттуда запах сульфата целлюлозы. Отто открыл было окошко кабины, но я сказал, что при такой вони лучше держать их закрытыми. Отто поднял стекло, но запах остался в кабине. Я спросил, как насчет таможни, Отто ответил, что мимо нее нам на территорию Канады никак не прошмыгнуть. По мосту ехали долго, спускаясь на канадский берег, видели справа низкий город, за ним далеко — холмистые просторы, а под мостом быстро текущую голубую воду. Таможня находилась на канадской стороне за мостом, и туда, согласно указателям, следовало вести автопоезда. Подъехав, мы взяли свои документы, документы на машину и груз и пошли через двор в помещение таможни.

Нам дали анкеты, которые мы заполнили. Таможенники изучали накладные на груз, а меня направили в глубь комнаты — выяснять цель моего прибытия в страну. Иммиграционный чиновник в форменной одежде оказался стройным блондином с хорошо ухоженными рыжеватыми усиками. У стойки возле его стола я увидел пожилую супружескую пару, объяснявшуюся с чиновником по-французски. Я не понимал ни слова из того, о чем они говорили, чиновник по-английски приказал мне отойти от стола подальше. Я пошел к окну и увидел задний двор таможни, волкодавов в клетках, а за клетками густые прибрежные заросли.

Разобравшись с парой, говорившей по-французски, чиновник подозвал меня, взял мою анкету и внимательно прочел. Затем спросил, когда я собираюсь возвращаться в США. Я сказал, как было условлено, что завтра, если груз в Монреале будет готов. Он велел мне предъявить обратный билет, я указал на Отто, который стоял у двери, и сказал, что приехал с ним на автопоезде. Чиновник крикнул Отто, чтобы он подошел. Отто подтвердил, что мы везем омаров в Монреаль. Чиновник спросил, есть ли у меня лицензия на вождение автопоезда. Отто сказал, что ведет машину только он. Чиновник спросил, есть ли у меня деньги, и я ответил, что есть. Он захотел взглянуть на мой бумажник, и я показал его. Паспорт он изучал долго.

Отто с другим таможенником вышел во двор. Иммиграционный чиновник сказал, что мне придется пройти с ним, приподнял доску между стойкой и столом, и я проследовал за ним в заднюю комнату.

Там был еще один чиновник в униформе. Он велел мне раздеться, я спросил, какого черта. Ничего не объясняя, они сказали, что мне нечего делать в Канаде, если не согласен на осмотр. Я стал раздеваться. По мере того как я раздевался, второй чиновник внимательно обследовал все мои вещи, отворачивал швы и ощупал воротник. Когда я был совершенно голым, они приказали мне повернуться, поднять руки на голову. Я спросил, что их больше всего интересует в голом человеке. Они оставили мой вопрос без ответа. Чиновник, сидевший в задней комнате, достал из шкафа пакетик, разорвал его, вынул тонкие резиновые перчатки, надел одну на правую руку и велел мне опереться руками о стол, чтобы он смог проверить задний проход. Я послал его к черту. Чиновник, разговаривавший со мною первым, спросил, хочу ли я в Канаду или мне больше нравится ждать в таможне, пока машина съездит в Монреаль и вернется. Пришлось подчиниться. Чиновник, натянувший перчатку, подошел ко мне, сунул палец глубоко в задницу и пошевелил там. Я ничего уже не мог сказать. Он кончил свое исследование, и мне было велено одеваться. Пока я одевался, чиновник снял перчатку, кинул ее в черный мусорный мешок и долго мыл руки с мылом под краном над раковиной в углу комнаты.

Первый чиновник приказал мне идти с ним, когда я оделся. Вышли в переднее помещение, я искал глазами Отто, но его в помещении не оказалось. Я увидел, что Отто во дворе, он ходил с таможенником вокруг автопоезда, и таможенник сунул под машину длинную металлическую коробку.

Иммиграционный чиновник протянул мне паспорт, но когда я взял его за уголок, он выдернул паспорт обратно и спросил, собираюсь ли я выполнять какую-нибудь работу, находясь в Канаде. Я не понял, что он имел в виду, и он переспросил: будет ли у меня в Канаде работа. Я. сказал, что не позаботился о работе на один-то день пребывания в Канаде. Он спросил, есть ли у меня в Канаде родственники. Я ответил, что дедушка жил в Канаде. Чиновник заинтересовался этим, стал расспрашивать, где дедушка жил, и что делал, и как долго он находился в Канаде. Я сказал, что дед приехал в Канаду в двадцатых годах на строительство, но уже восемь лет, как покоится на кладбище в Коппер-Клифе. Чиновник держал паспорт, пристально смотрел на меня и затем спросил, неужели я думаю, что они задают вопросы ради развлечения и что им приятно копаться в задницах людей на границе. Я сказал, что никогда еще в жизни не бывал в Канаде, поэтому развлечения канадцев кажутся мне странными.

Он наконец отдал мне паспорт и велел убираться. Я был очень зол, не стал дожидаться повторного приказания, вышел и направился к машине. Таможенник как раз возвращал Отто документы. Отто спросил, как прошел мой въезд в страну. Я рассказал, как меня осматривали, выругался и заверил, что нипочем не нанялся бы Отто в помощники, если бы знал, что на пограничном пункте в этой стране человека обследуют вплоть до содержания прямой кишки. Отто перевел наш разговор таможеннику, которого моя злость рассмешила, и они посмеялись над обстоятельностью осмотра. Отто спросил, сколь детально иммиграционным чиновникам удается осматривать пересекающих границу женщин, таможенник улыбнулся и сказал, что, будучи джентльменом, не хотел бы отвечать на такой вопрос, к тому же служебный долг обязывает его помалкивать. Это опять развеселило обоих.

Я сел на место помощника и слушал, как они разговаривают у машины. Я спросил, уж не придется ли нам ночевать на этой таможне, и сказал, что сразу лягу спать, если Отто намерен задержаться тут на всю ночь. Отто пожал таможеннику руку на прощание и поднялся в кабину. Мы тронулись в путь, Отто был в прекрасном настроении. Он напевал и насвистывал, говорил, что таможенный осмотр прошел легче, чем он ожидал. Я сказал, что все еще чувствую холодный и скользкий палец в заднице и что никогда в жизни не подвергался такому обследованию, хотя и пересекал границы на своем веку много раз.

Мы выехали с таможни на круговой разъезд, где был указатель на ведущую к Монреалю скоростную магистраль; я посмотрел карту; до Монреаля оставалось меньше восьмидесяти миль. Уже совсем стемнело, когда мы выехали на магистраль. Она тоже была четырехрядной, и движение было слабое. Здесь морозы повредили дорожное покрытие, и выбоины заставляли меня подскакивать на жестком сиденье, и удары отдавались в позвоночнике и в голове.

Так продолжалось миль двадцать, затем свернули на шоссе, ведущее через деревни. Потом дорога сделалась пустынной, жилищ поблизости не было, фары высветили указатель к площадке для отдыха. И Отто свернул туда. Он сказал, что здесь нам надо подождать, и подал автопоезд назад, к самому краю площадки. Там широкий ручей тек вниз к реке Святого Лаврентия.

Мы вылезли из машины и стали смотреть на ручей и реку. По обоим берегам рассыпались огни города, вечер был теплый и тихий. Я спросил, неужто нам придется торчать тут до самого утра, и заявил, что гораздо охотнее спал бы ночью в гостинице, в Монреале. Отто сказал, что долго мы тут не задержимся.

12

Я курил, стоя возле автопоезда, когда подкатила легковая машина. Из нее вылезли двое мужчин и направились к нам. Фары их машины были погашены, и я не мог разглядеть этих мужчин как следует; один из них тут же велел мне потушить сигарету, другой спросил у Отто, все ли в порядке. Отто заверил, что все о’кей. Они осветили автопоезд карманным фонариком, Отто попросил их погасить его. При свете фонарика я сразу же признал тех двоих, которых мы видели еще в Джексонвилле и Филадельфии, и приехали сюда они в том же самом синем «додже». Но я ничего не сказал.

Мужчины пошли к задку автопоезда и попытались открыть там дверь. Отто сказал, что замки заперты. Они приказали ему открыть их поскорее. Я спросил у Отто, что происходит. Он велел мне не волноваться, мы с ним пошли в конец автопоезда, и Отто стал отпирать висячие замки. Ему велели поторапливаться. Отто отпер замки, и мужчины резко раскрыли двери, я ощутил лицом и руками, как пахнуло холодом. Оба приехавших на «додже» влезли в прицеп и принялись вытаскивать из машины ящики, в которых были омары. Отто принимал ящики и велел мне помогать. Я сказал, что не понимаю, чем они занимаются. Отто запретил мне задавать вопросы, велел молча принимать ящики. Я отказался, и они сгружали их долго.

Отто складывал ящики высоким штабелем рядом с автопоездом, я пытался выяснить, что же происходит, Отто обещал объяснить потом. Один из разгружавших спрыгнул на землю и закричал сердито, что я должен был помогать Отто, мне платят не за безделье и пустую болтовню. Я велел ему заниматься своим делом и пошел на берег ручья, закурил сигарету. Тот, что кричал, подошел ко мне и больно ударил по руке, сигарета полетела на землю, он затоптал ее и сказал, что сейчас не время освещать берег даже огоньком сигареты. Было видно, что мужик сильно нервничает. Я спросил, что за шторм в нем бушует. Он угрожал показать мне признаки этой бури, если я сейчас же не приду помогать им разгружать автопоезд, у него, мол, нет времени заниматься разговорами.

Мы с ним пошли к автопоезду, мужчина поднялся в кузов, а я начал принимать ящики с омарами. Ящики были холодные и тяжелые, и я бегом относил их к штабелю, который Отто нагромоздил возле машины.

Подойдя в очередной раз от штабеля к задней двери машины, я увидел, что мужчины включили в прицепе карманный фонарик, вытащили из одного ящика пластиковый мешок и осматривали его. Затем они вскрыли мешок и достали оттуда маленькие мешочки из прозрачной пленки, наполненные белым порошком, вскрыли один мешочек, проверили, что в нем, закрыли и сунули обратно в большой мешок. Один из мужчин вылез с мешком из кузова и побежал к «доджу». И другой тоже вылез из прицепа, пожал Отто руку, сел в легковушку, и машина со страшной скоростью рванула со стоянки. Фары они включили только на шоссе.

Половина груза из прицепа-холодильника стояла штабелем возле автопоезда. Отто сказал, что нам надо быстренько грузить омаров обратно, прежде чем они успеют оттаять и испортиться и станут непригодными для продажи. Я сказал, что омары как раз меня сейчас и не беспокоят. Отто уверял, что если мы не повезем омары с собой, а бросим здесь, нам придется отвечать на вопросы, которые станет задавать канадская полиция. Я сказал, что это его забота. Отто принялся грузить ящики обратно в прицеп. Холодильная установка работала теперь с таким гудом, что его, казалось, должны были слышать в городах на другом берегу.

Я смотрел, как Отто брал ящик, тащил к машине, взваливал на край прицепа, поднимался сам в прицеп, уносил ящик внутрь и укладывал там. Казалось, что погрузка одного ящика длится сто лет. Я сказал, что в Монреале ему не быть и через неделю. Он стал просить меня залезть в прицеп и принимать у него ящики.

Деваться было некуда, я влез в грузовую камеру и стал укладывать ящики, которые Отто бегом таскал к двери. Возились долго, ни разу не передохнули, пока все ящики не оказались снова в автопоезде и двери его не были заперты. Затем мы сели на землю возле машины и отдыхали, заводить разговоры не хотелось.

Все же я сказал Отто, что больше не желаю подвергаться риску заодно с ним, в списке моих прегрешений и без того так много всякого, что контрабанда наркотиков туда не поместится. Отто считал, что волноваться не о чем, ведь все обошлось. Я спросил, как скоро «товар» поступит в продажу на улицах Монреаля и сколько затем потребуется времени полиции, чтобы дознаться, кто перевез его из Америки через границу в автопоезде. Отто уверял, что к тому времени мы уже будем в безопасности, в Америке. Я спросил, чем нас нагрузят на обратный путь. Только мясом, уверял Отто, но я ему не поверил. В прицепе опять могли оказаться пакеты, не указанные в накладной.

Отто засмеялся, я спросил, что его смешит. Он сказал, что вспомнил Корнуолл, где иммиграционные чиновники даже мою задницу проверили, и какое выражение лица было у меня после этого, а ведь во дворе таможни стоял автопоезд, в котором среди омаров было спрятано пять килограммов кокаина. Я сказал, что Отто, Тимо и вся шайка Тапани — все они сумасшедшие, но пусть больше не считают меня принадлежащим к их компании. Отто спросил, неужто я и впрямь думал, будто есть смысл тащить одних только омаров через весь Американский континент в Канаду, где их и без нас можно наловить для местных нужд из Атлантического океана. Я признался, что представлял себе дело именно так.

Мы поднялись в машину и тронулись в Монреаль. Город Отто знал плохо, и ему приходилось поглядывать на карту, чтобы проехать в центр. Я не стал помогать ему читать карту, хотя он и просил. Когда подъехали к железнодорожному вокзалу в центре города, я попросил остановиться, взял свои вещи и пожелал Отто счастья в жизни. Он не понимал, зачем мне теперь-то бросать его. Я сказал, что именно теперь не могу остаться.

Отто уехал, а я с сумкой в руке пошел дальше по улице. Вскоре за вокзалом я увидел отель «Рамада Инн» — престижной гостиничной компании. В таком отеле наверняка не грабят приезжих. Я пошел туда и получил номер.

Под окном моей гостиничной комнаты я увидел большую плоскую крышу, на которой поместились бы рядом два теннисных корта, а за крышей высился брандмауэр, поверх которого видны были огни города, высокие небоскребы возле станции, и сразу же за стеной старые дома с так называемыми французскими балконами, и свет в окнах этих домов. Я стоял в номере у окна и смотрел на огни города.