Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

Отцу Отто как-то все же удалось взять доллары взаймы у тех приехавших из Америки финнов, которые не сказали об имевшихся у них при себе долларах и таким образом сохранили их, но эти люди заключили с Амторгом договор не на год, а на более долгий срок и не могли уехать, пока срок договора не истек. Отцу Отто велено было положить доллары на счета в американских банках, откуда эти люди смогут взять деньги, когда их одиссея окончится и они вернутся обратно на американский берег.

Отец Отто через Лондон и Нью-Йорк добрался до Джорджии и начал работать на ферме. Из уехавших в Россию вернулись в Америку немногие, рассказывали, что большинству удалось-таки участвовать в тридцатых годах в настоящем строительстве, сооружая Сталину каналы, и в лагерях для заключенных, куда американские финны угодили как за принадлежность к финской нации, так и за то, что жили в Америке, — все были осуждены как шпионы и враги Советской власти. Отец Отто выплатил долг за билеты на суда, везшие его обратно в Америку, но в конце тридцатых годов снял все деньги со счетов тех людей, о которых ему было доподлинно известно, что они покоятся в вечной мерзлоте Сибири и никогда больше не явятся в банк проверять свои сбережения.

Еще в начале тридцатых годов отец Отто женился на девушке-финке, которую нашел, наезжая в Атланту, и привез на ферму хозяйничать. Они построили дом, родился Отто. О своем пребывании в России отец рассказывал редко, но иногда, набравшись достаточно кукурузного виски, пел русские песни — «Ямщика» и «Наш паровоз вперед летит...», но потом начинал смеяться и ни за что не хотел предаваться воспоминаниям о России.

Отто слышал от отца много про Сойнтулу, про идеальное общество коллективного труда, которое финны строили в начале века на острове Малкосаари, вблизи Ванкувера в Канаде, и об идеалах, к которым стремились там люди. Отто слышал также и о Матти Курикке[58]. Во время Сойнтулы и после того, как Сойнтула обанкротилась, Курикка странствовал по собраниям американских финнов, проповедовал учение о достойной человеческой жизни и о теософии, и многие слышали его выступления.

3

Я увидел на карте, что в Джексонвилле скрещивается много скоростных магистралей и разных дорог, пересекающих город, и спросил, по какой дороге проложить наш путь. Отто сказал, что знает все перекрестки в Джексонвилле лучше, чем я свою жизнь, и может провести машину через город даже с завязанными глазами и впотьмах. Он принялся напевать, утверждая, что поет по-русски «Степь да степь кругом...». Русского языка я не знал, но заметил, что русский язык Отто звучит по меньшей мере как выученный на слух. Он сказал, что это и есть единственный способ изучения языка, ведь и дети овладевают родным языком таким же способом. Отто велел мне вспомнить, как говорят по-английски Ээро, и Тапани, и Тайсто; которые учили английский по книге, даже их учитель на курсах не мог ничего понять, когда они пытались что-нибудь произнести. Отто сказал, что отец так пел «Ямщика», сидя на террасе их дома на кооперативной ферме, у него была привычка сидеть там теплыми вечерами и, принявши достаточно виски, петь песни, выученные им в России.

Отто сказал, что мечтает съездить в Финляндию, посмотреть на родительский дом. Я спросил, из какого места в Финляндии отправился странствовать по белу свету его отец. Отто долго подыскивал название: Алаярвеский Паалоярви. Он спросил, знаю ли я, что за город Паалоярви. Я сказал, что бывал там молодым парнем на танцплощадке, но уже лет пятнадцать не заезжал больше в ту деревню. Отто был уверен, что паалоярвисцы должны быть очень бедными, что еще и теперь они замешивают в хлеб хвою и курят смолу, и этим, по рассказам отца, они зарабатывают себе на приправу. Я сказал, что смолу в Финляндии уже не курят лет восемьдесят, с тех пор как использование деревянных судов и парусников на морях мира прекратилось, смолу сейчас в Финляндии курит лишь музейное управление и лионс-клубы, выкачивая деньги из туристов, а паалоярвисцы знамениты теперь по всей стране свиньими бегами, которые там устраиваются каждое лето. Отто полагал, что земляки его отца разбогатели, раз свиней хватает даже для бегов. По рассказам отца Отто, в той деревне частенько на хлеб нечего было положить, кроме собственной верхней губы.

Отто еще в начале семидесятых годов был готов отправиться в Старый Свет со своей первой женой, родители которой были финнами, а она родилась в Нью-Йорке, в Бруклине, и ей тоже хотелось бы взглянуть на берега Вяхякюрё, о которых в детстве слышала от матери, но это путешествие не состоялось, ибо брак распался, когда жена разозлилась на Отто, который был в долгом запое. Тогда запои случались у Отто удивительно часто. Во хмелю у него всегда возникало желание странствовать, и он, бывало, просыпался далеко от дома, на другой половине материка. Жена этого не выдержала. Десять лет она ожидала Отто из его запойных путешествий, но в конце концов разозлилась и бросила его. В путешествии, из-за которого жена с ним рассталась, Отто очухался в Канзас-Сити, куда приехал с какими-то мужчинами — болельщиками родео, которых он по сути дела и не знал, спрашивал, как их зовут, хотя они рассказывали ему, что уже недели две на общие деньги странствуют вместе и пьют, и когда Отто позвонил из Канзас-сити домой, в Нью-Йорк, жена сказала, что она как раз упаковывает свои вещи. Отто спросил, разве она не собиралась съездить в Финляндию вместе с ним, жена ответила, что в Финляндию ехать надо было два дня назад. Когда Отто вернулся домой, там не было ни жены, ни ее вещей. В следующий раз Отто услышал о своей жене от ее юриста: жена отсудила квартиру и мебель. Вторая жена Отто была ирландкой и ехать в Финляндию не хотела, зато звала Отто с собой в Ирландию, однако там не было ничего привлекательного для Отто: дожди, туманы и холод. Он считал, что страдать от плохой погоды можно с таким же успехом и в Нью-Йорке. Вторая жена вскоре нашла себе «италиано», который, по ее мнению, более подходит ирландке, чем монголоидный Отто, и хотя Отто показывал ей «Новый энциклопедический словарь», где было сказано, что финны не относятся к монгольской расе, жена не верила, поскольку в той американской школе, где она училась в детстве, финны во всех учебниках были отнесены к монголам, и все школьники-финны бывали ежедневно биты по дороге в школу и на переменах из-за своей монголоидности; все детство ирландка благодарила отца небесного за то, что родилась не финкой. Итальянец увел вторую жену Отто, но терпел ее недолго, и тогда она попыталась вернуться под крылышко Отто, однако хозяйством Отто уже занималась другая женщина. С этой женщиной Отто жил и теперь, он нашел ее во Флориде, в Дейтон-Бич. Она была дочкой мексиканца и индианки, и ее не интересовало происхождение Отто, даже если оно и было монгольским, но и она не желала тратить лето на поездку в Финляндию, ей хотелось лишь в Нью-Мексико, в город Альбукерк, где она провела свое детство и юность. Женщина восхваляла свежий ветер возвышенностей и холодные, солнечные зимние утра Нью-Мексико, необыкновенные краски неба и слышать даже не хотела рассказов о лесах Паалоярви, и гребле на лодке по маленькому озеру, и о плакучих березах, под которыми на берегу топилась сауна. Две прежние женитьбы научили Отто жизни настолько, что эту женщину он не хотел вести под венец, хотя она как-то и спросила об этом осторожно.

Перед Джексонвиллем Отто свернул к пункту взвешивания, куда все автопоезда направлял специальный указатель. Там была очередь. Я вылез из кабины и обошел вокруг прицепа. Закурил сигарету, Отто перекрикивался из открытого окошка кабины с другими водителями. Я шел рядом с машиной, когда Отто медленно вел ее через весы. Он получил отметку в бумагах, и мы влились в череду автопоездов, направлявшихся на девяносто пятое шоссе. В Джексонвилле мы были в полночь. Я не стал подсказывать Отто дорогу, он сам знал, как ехать через город. Посреди города был мост, за проезд по которому взимали плату, Отто подъехал к тем воротам на мост, куда направляли автопоезда, и заплатил. Он сказал, что мы предъявим Тимо счет за каждый цент, который вынуждены будем уплатить за проезд, записал размер пошлины на этом мосту в календарик, вспоминал, сколько пришлось заплатить на «Флорида Тёрнпайк». В Джексонвилле мы только и видели, что освещенный мост, да скоростную магистраль, да огни в окнах домов.

Отто рассказал, что на северной окраине города есть мотель для водителей автопоездов и кафе, которое работает всю ночь. Мы подъехали к нему и выпили кофе. Хотя оплата у нас и была аккордной, надрывать пупок из-за омаров Тимо нам не стоило. Я сказал, что как насчет пупка — не знаю, но эта езда действует мне на почки. Отто пообещал, что дорога станет лучше, когда мы доберемся до красивого штата Джорджия; он предложил мне после кофепития залезть на постель в задней части кабины и поспать, он разбудит меня, когда понадобится. Я сказал, что подумаю над его предложением.

Отто показал на освещенную вывеску мотеля, видневшуюся над лесом. Он вывел машину с площадки, проехал по скоростной магистрали через мост и въехал во двор мотеля. Там стояли автопоезда в ряд. За двухэтажным мотелем на отлогом склоне, напротив бара — бензиновые колонки. Мы заперли машину, гудение холодильной установки слышно было снаружи. Отто сходил в конец прицепа и подергал задние двери, сказал, что ко многим парням забирались в грузовую часть на таких стоянках ночью. Он поставил машину так, чтобы мы видели ее всю, сидя в баре. Мы поглядывали в окно на двор, машины приезжали и уезжали. Кофе казался жидким, я заказал гамбургер, и мне принесли горячий, как огонь, подогретый в микроволновой духовке бифштекс, обложенный сверху и снизу булкой, и полную тарелку салата. Девушка, принесшая гамбургер, дважды подходила и спрашивала, доволен ли я им, довольны ли мы кофе и все ли о’кей. Она улыбалась так, как ее научили на курсах обслуживания покупателей. Мы заверили ее, что все великолепно. Я сказал Отто, что дружелюбие девушки чисто внешнее. Отто считал, что и это приятнее, чем недружелюбие, которое он познал в барах, или высокомерие обслуживающего персонала, проявляющееся, когда замечают, что после двух недель в камере для пьяниц человек больше не может постоять за себя. Я согласился с ним.

Было видно, как на стоянку заехал большой синий «додж». Из него вылезли двое мужчин. Они постояли чуток возле машины, поглазели на автопоезда во дворе мотеля, затем вошли в бар.

Проходя мимо нашего столика, один из них спросил, все ли в порядке, Отто ответил, что так и есть. Я удивился, неужто мужчина — знакомый Отто, но Отто утверждал, что просто американцы по характеру общительные и доброжелательные люди, они хотят, чтобы всем было хорошо, спрашивают у совершенно чужих людей о здоровье, и тогда вежливость требует отвечать столь же дружелюбно.

Я смотрел, как мужчины заказывали еду, подкреплялись и пили кофе. Они закурили, и я тоже закурил. Отто рассчитывал, где бы мы могли быть утром, смотрел на часы, сколько миль в час автопоезд делал до сих пор. Мы ушли из бара, когда я докурил сигарету.

4

Во дворе я сказал, что мог бы повести машину, если Отто научит, как вернуться на девяносто пятое шоссе. Отто сходил проверить заднюю дверь автопоезда, мы попинали ногами шины и поднялись в кабину. Я сдал назад и стал разворачивать автопоезд, длинная задняя часть поворачивалась медленно, и мне пришлось смотреть внимательно, чтобы не наехать на стоящие позади в ряд машины. Я сказал Отто, что в Финляндии не смог бы никогда вести столь тяжело груженный и длинный автопоезд, и мне было чему поучиться в кабине. Самый большой автопоезд, какой позволено водить в Финляндии, поместился бы в кузове нашего автопоезда. Отто сказал, что дороги и законы в Америке создаются исходя из потребностей перевозок на большом материке, как нужно промышленности и торговле, а не какому-то сидящему за письменным столом инженеришке. Отто видел в Канаде, как возят такие большие поклажи леса, что впереди грузовиков приходится пускать полицейскую машину, останавливающую все остальное движение, например, при въезде на мост, иначе мосту не выдержать нагрузки. Отто считал это хорошим примером отношения чиновников к хозяйственной жизни.

Мне удалось развернуть машину, и мы выехали со двора мотеля на дорогу. Отто давал советы на перекрестках, и я вырулил вниз на скоростную магистраль и покатил по ней. Равномерное гудение мотора и ощущение, что большая машина тебе послушна, вызвали хорошее настроение, управление казалось легким и точным; машина подчинялась малейшему движению руки, и, ведя автопоезд, я чувствовал, я знал каждый миг, что происходит в моторе, в коробке скоростей, в грузовом отделении, во всех восемнадцати шинах. Я увеличил скорость до пятидесяти миль в час и держал ее. Отто считал, что ночью я могу держать и семьдесят, полиция вряд ли станет в такое время следить за скоростью, но я хотел сперва привыкнуть к вождению и к машине. Я спросил, разве мы на такой скорости не доедем до Монреаля. Отто на это не ответил, поискал радиостанцию, которая передавала бы западные песни, но не нашел. Он сказал, что сыт роком. Вдруг я увидел в стороне от дороги табличку: опять все автопоезда направляли на взвешивание и проверку груза. Не имея лицензии, я не хотел ехать туда, но останавливаться на скоростной магистрали Отто мне запретил. Я стал замедлять ход, от таблички до весовой станции было всего три мили, Отто приказал мне оставаться за рулем. Я спросил, не проехать ли мимо пункта взвешивания, но Отто сказал, что именно за такими автопоездами полиция и охотится. Он велел мне править к весовому пункту. Я медленно вел машину. Отто поднялся, стал позади водительского кресла, взял руль обеими руками, приказал мне пересесть на место помощника, но жать на педаль газа до тех пор, пока он не усядется на место водителя. Я передвинулся, не снимая ноги с педали газа. Отто ловко уселся на кресло водителя, поставил ногу на педаль газа и повел машину дальше. Усаживаясь, он нечаянно включил дальний свет, и когда мы въехали на весы, мужчины со станции взвешивания крикнули, что у нас включены большие фары. Отто переключил свет, подал из окошка бумаги чиновнику, который принялся их изучать. Нам велено было выйти из машины. Вышли. Чиновники спросили про груз, Отто объяснил. Приказали открыть задние двери. Отто взял ключи от навесных замков задней двери, и мы вдвоем открыли их. Из холодного грузового отделения повалил пар, чиновники осветили груз фонариками. Они не полезли осматривать ящики, позволили закрыть дверь.

Мы медленно проехали через весы, получили бумаги и мимо полицейских машин выехали на главную дорогу. Отто велел мне взять из ящичка для перчаток книгу, в которой указаны все пункты взвешивания в США, и посмотреть, где будет следующий. Я взял книгу, она была новехонькой. Отто сказал, что совсем позабыл о ней, Тимо купил ее для нас в Майами. В книге были указаны все пункты взвешивания и высота всех мостов, а также наставления, как сворачивать к ним и объезжать дороги, где взимается пошлина за проезд.

Отто довел машину до следующей дорожной развязки, съехал с трассы и остановился. Велел мне вести ее дальше. Я пересел на место водителя и вырулил обратно на магистраль. Проехав сравнительно немного, я въехал на низкий мост, другой конец которого уже находился в штате Джорджия. Отто открыл боковое окошко и приказал мпе вдохнуть приятные запахи его родного штата. Я не ощутил особой прелести, ночь была жаркой и сырой, и откуда-то несло затхлым болотом и илом. Было очень темно.

Отто сказал, что темные теплые летние ночи — лучшее время для охоты на аллигаторов в Финнтауне, он рассказал, как мальчишкой сидел у болота с винтовкой в руках, неподвижно, час-другой, прислушиваясь к звукам, и когда аллигаторы были достаточно близко, включал фонарь, глаза аллигатора начинали сверкать, между ними и следовало безошибочно всадить пулю. Я спросил, часто ли ему это удавалось. Отто уверял, что десятки раз, а самый крупный трофей был более трех метров, за их кожу и мясо Отто выручил хорошие деньги. Я не поверил ни одному его слову. Отто пообещал показать мне во Флориде бумажник, сделанный из кожи аллигатора, которого он застрелил.

Я сказал, что такие бумажники продаются в каждом магазине от Кей-Уэста до Джексонвилла. Отто не хотел со мною спорить, поскольку я, как он считал, недостаточно знал животный мир южных штатов и не имел понятия, какие приключения могут случиться в нем. Он спросил, видел ли я автомобили, с которых охотятся на аллигаторов на болотах, хотя это и запрещено законом. Я сказал, что видел: такие высокие джипы с широченными колесами, но существование этих машин еще не доказывает, что слова Отто про его стрельбу в аллигаторов — сущая правда.

Отто полез на постель спать. Он спросил, смогу ли я не сбиться с курса. Я обещал постараться. Отто собирался бодрствовать до тех пор, пока не доедем до поворота на Джесуп, потому что оттуда начиналась дорога к его бывшему дому в Маккинноне. Он попросил разбудить его, если заснет, чтобы он мог предаться воспоминаниям. Я обещал. Вскоре за спиной у меня раздался храп. Я рулил в свое удовольствие. Когда увидел у дороги указатель, на котором было обозначено, что до поворота на Джесуп три мили, я закричал и разбудил Отто. Он приподнялся на локте и спросил, где мы едем. Я сказал, что приближаемся к развилке, и позволил Отто предаваться воспоминаниям. Он снова лег, сказал, что его детство прошло в беспросветной нужде и нищете, ему приходилось учить уроки при свете керосиновой лампы, колоть дрова, как только научился держать топор в руках, и жизнь состояла из таскания воды в дом и вкалывания в поле; в школе он вынужден был говорить по-английски, учитель — строгий и придирчивый — часто драл Отто за волосы. Отто сказал, что хотел бы забыть все детство. Я спросил про тех аллигаторов, которых он застрелил. Отто считал, что и их бы лучше было оставить в живых ради продолжения рода: какое право имеет человек ради кожаных бумажников и жесткого мяса приканчивать невинных диких зверей? Лучше было бы всегда есть мясо хороших, выращенных на Среднем Западе быков. Недолго он бормотал там, позади меня, вскоре опять послышалось равномерное похрапывание.

Я был уверен, что движение ночью стихнет и на дороге станет посвободнее, но везущих грузы автопоездов, и легковых машин, мигавших нам огнями при обгонах, и длинных колонн жилых вагончиков, которые мне приходилось обгонять, было достаточно. Окошко я держал открытым, сквозняк чуть-чуть охлаждал кабину.

Я проехал мимо Саванны, которая осталась справа невидимой, и достиг границы Южной Каролины. Я не знал, следовало ли на границе этого штата делать заявление о грузе, пришлось разбудить Отто. Он очнулся лишь после того, как я потряс его за плечо, сел на постели, ударился головой о крепление крыши и грубо выругался. Он пролез между креслами на место помощника, сказал, что все еще не проснулся. Я не сомневался, что на жесткой скамейке помощника он враз проснется, и спросил, как будем переезжать границу штата. Отто велел мне остановиться лишь в том случае, если полиция выстроит на дороге баррикаду или протянет колючие дорожки поперек шоссе. Я попросил его посмотреть в путеводитель, что там сказано о переезде границы. Отто читал сонно, я уже ехал по мосту через реку Саванна, когда Отто вдруг закричал, что сразу за мостом в Южной Каролине предстоит опять взвешивание груза и проверка лицензии. Я не мог остановиться посреди моста. Отто опять принялся перелезать на место водителя, при этом скорость нашего автопоезда замедлилась, шедшие позади нас машины издавали недовольные гудки, Отто ругался, наконец я вылез из-под него на место помощника, и он повел машину.

Мы увидели указатель, который направлял машины на станцию взвешивания, но поверх него было наклеено объявление, что эта станция теперь закрыта. Отто, не снижая скорости, проехал мимо нее. За станцией у дороги большой рекламный плакат обещал водителям автопоездов лучшие в штате завтраки по самой низкой в штате цене. Отто вспомнил, что он и в этой забегаловке бывал, и свернул к ней. Было пять часов утра и совсем темно. Отто остановил машину перед забегаловкой, в которой кроме сонных официанток было несколько клевавших носом водителей автопоездов. Здесь официантки не подходили узнать, пришелся ли нам по вкусу завтрак и как понравился простоявший всю ночь в кофейнике кофе, да нам и не требовалось. Яичницу с беконом я запил кофейником теплого кофе, и меня клонило в сон. Отто обещал вести машину, хотя и он поспал ночью всего несколько часов.

Пошли в машину, я забрался на постель позади сидений. Постель пахла потом, пылью и застоявшейся водой, в которой варили омаров. Я заметил, что мне доводилось спать в постелях почище и поудобнее. Отто сказал, что спать на койке в машине все же приятнее, чем в финской тюрьме, и тронулся с места. Я спросил, откуда он знает, какие койки в финских тюрьмах. Отто сослался на свой большой опыт ночлега в полицейских камерах Штатов, ему, мол, нетрудно представить себе, какими могут быть подобные учреждения и в Финляндии. Я сказал, что в Финляндии заключенным полагается отпуск из тюрьмы, чтобы освободиться от сексуального напряжения и поддержать семейные отношения, и чтобы наладить деловые связи на будущее, чего в стенах тюрьмы не сделаешь. Отто не поверил. Я посоветовал ему отправиться в Финляндию и совершить там преступление посерьезнее, чтобы получить возможность познакомиться с финскими тюрьмами. Отто был уверен, что его, американского гражданина, в финскую тюрьму не посадят, а если его там и попытались бы упечь в тюрьму, вопреки всем международным соглашениям, Соединенные Штаты сразу же вмешались бы в это дело твердой рукой. Отто считал возможным, что президент Рейган послал бы даже отряд морских пехотинцев вызволять его. Я попросил пощадить меня и кончить разговор, я сильно устал от вождения.

Отто вел машину и тихонько насвистывал. Мотор гудел монотонно, и звук катящихся по дороге шип тоже был убаюкивающим. Кажется, я недолго лежал в ожидании сна.

5

Я проснулся. Спросил, где мы едем. Отто сказал, что я проспал целый штат, что мы в Вирджинии и уже приближаемся к Ричмонду. Было двенадцать часов дня, и Отто сокрушался, что я проспал всю Северную Каролину. Он пообещал показать ее мне на обратном пути.

Я сказал, что проголодался. Отто пообещал накормить меня сразу же после Ричмонда, он знал один хороший ресторан для водителей автопоездов, где мы могли бы остановиться и размять одеревеневшие от неподвижности члены. Я встал с постели и пересел на место помощника водителя, дорога здесь была из бетонных плит, и на каждый шов между плитами жесткое сиденье реагировало сильной отдачей. Отто рассказал, что Атлантический океан остался у нас позади и мы увидим его снова лишь после Балтимора. Океан меня не интересовал. Отто сказал, что там, под водой, лежит целое государство, давным-давно исчезнувшая Атлантида, тысячи лет назад погрузившаяся в волны в наказание за грехи ее жителей, и с этого материка перекочевали на запад те расы, которые дали исконных жителей Америки — индейцев, а на Восток другие — давшие европейцев и азиатов. Я спросил, какой же великий грех надо было совершить, чтобы из-за этого утонул целый материк, погибли населявшие его люди и все их имущество. Рассказу Отто я не поверил, а он говорил, будто водолазы уже находили неподалеку от Американского материка остатки древнего государства Атлантиды, а на снимках, сделанных со спутников, видны на дне океана длинные окаменевшие шоссе, которые были проложены когда-то жителями Атлантиды. Отто сказал, что сам видел фотографии в журнале «Нэшнл джеографик магазин», который считается безусловно авторитетным изданием. Континент утонул потому, что его жители развили до невиданных размеров силы продолжения рода. Управлять этими силами они оказались не в состоянии, что и привело в конце концов к гибели людей, городов, целого континента. Отто утверждал, что об этом событии рассказывалось в старинных преданиях всех народов, начиная с библейского Ноева ковчега, о котором я, возможно, еще помнил со школьных времен. О продолжении рода я, по-моему, кое-что знал, как-никак — жена ждала ребенка, но я не мог взять в толк, какие такие колоссальные силы требовались для этого процесса и как эти силы могли погрузить под воду целые народы и материк. Я сказал, что мы занимались продолжением рода дома на двуспальной кровати, в спальне, и хотя там при этом раздавались вскрики, земля от этого не поколебалась.

[58] Курикка, Матти (1863 — 1915) — финский писатель, журналист и общественный деятель, один из зачинателей рабочего движения в Финляндии.