Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.
Кайсу помалкивала. Позже, после обеда, мы вышли из дому, парни захотели поиграть в теннис на корте. У нас не было ни ракеток, ни мячей, но Тайсто сходил за ними к Ээро, который, переселившись сюда, обзавелся теннисными причиндалами и частенько колотил по мячу. Тайсто никогда не играл в теннис, но как бывший бейсболист утверждал, будто обладает столь хорошей игровой хваткой, что сразу овладеет любой игрой. Парни крепко выпили, и из игры ничего не вышло. Жена брата упрашивала их покинуть корт, пока они не вывихнули ноги и не осрамились публично на весь жилой район, но брат заявил, что окончит игру лишь в том случае, если порвет связки так, что не сможет больше бегать. Тайсто утверждал, что он выиграл. Они долго спорили об этом.
Тапани и Ээро с женами остались посидеть у нас. Кайсу весь вечер помалкивала. Тапани подмигивал мне и говорил, что в деле замешан Тимо, Кайсу тоже сказала, что знает, чем занимается Тимо, и про его омаров, которые я собираюсь везти в Канаду. Тапани и Ээро — оба принялись уверять, как, мол, хорошо теперь, что и Кайсу уже знает о моем отъезде, по их мнению, в хорошем браке ничего нельзя скрывать от жены, они уверяли, что всегда в жизни были вообще сторонниками честности.
Нам удалось выпроводить их лишь ночью. Тайсто ушел последним, когда брательник уже заснул в кресле и свалился оттуда на пушистый ковер, опрокинув при этом на пол виски с содовой. Я подтер пол и отнес кусочки льда в раковину. Женщины давно ушли спать. Я провел брата в спальню, невестка и не слыхала, как я раздел ее мужа и уложил рядом с нею на узкую кровать. Брательник стал доказывать мне, что всегда добирался до постели только на своих двоих, позаботившись прежде о других, тех, кто не выдерживал приличной дозы алкоголя. Я соглашался со всем, что он говорил, накрыл его одеялом. В нашей спальне было тихо. Я лег на кровать совершенно трезвым. Спросил разок у Кайсу, спит ли она, но ответа не получил и решил оставить ее в покое. Из другой спальни какое-то время слышался разговор — желчные, словно звуки наждачной бумаги, упреки невестки и вялые ответы брата. Вскоре и там стало совсем тихо. Я лежал, стараясь уснуть.
15
Я проснулся от звонка в дверь и пошел открывать. Было семь часов утра. За дверью стояли Тимо и Отто, я спросил у них: разве в такую рань будят нормальных людей? Тимо сказал, что как раз в такую рань автопоезд уже стоит в Майами-Бич под погрузкой, а с Монреалем ему вчера удалось сговориться о мясе, которое мы доставим сюда обратным рейсом, мясо хорошо везти в машине, оборудованной холодильной установкой. Мне теперь следовало натянуть штаны, взять паспорт, деньги, водительские права и отправиться с ними — Тимо и Отто — в Майами-Бич. Я сказал, что к нам приехал мой старший брат из Финляндии и мне неудобно уезжать, Тимо спросил, намерен ли я вообще отказаться от этого подряда; я сказал, что просто хорошо бы отложить отъезд на день. Тимо не был уверен, что это удалось бы, поскольку омары вот-вот будут все погружены в машину и о времени погрузки обратного рейса договорено с Монреалем: рассчитано, что выезжать надо сегодня.
Кайсу в ночной рубашке вышла из спальни, увидела в дверях Тимо и Отто, но не сказала им ни слова. Ушла в кухню и осталась там. Тотчас же из кухни послышалось бульканье кофейного автомата. Я пригласил Тимо и Отто войти и посидеть. Они не хотели. Не верил я, что несколько минут за чашкой кофе задержат отъезд. Я пообещал им кофе и, заманив их в комнату, закрыл дверь; кондиционер с шумом включился, когда мы стояли в раскрытых дверях. Я спросил у Отто про его водительские права. Он достал из кармана бумажник, показал права и сказал, что ему вернули их вчера в полицейском участке, вернее, вернули юристу, которому Отто отнес деньги, полученные от Тимо. Отто показал и специальное разрешение на вождение автопоезда, лицензию, которая была оплачена до самой канадской границы. Тимо стал просить меня не подводить его, он сильно рассчитывал на аферу с омарами. Я принес всем нам кофе из кухни, Кайсу сидела там за занавеской и не ответила на мое «доброе утро!». Я сказал, что мне, видимо, придется сейчас поехать в Майами — забрать груз, но во второй половине дня вернусь взять вещи, и тогда обсудим, как Кайсу справится тут одна в эту неделю. Кайсу считала, что она и дольше одна справится. Я предложил поговорить, когда я вернусь за вещами, Кайсу спросила, с чего я так уверен, что застану ее тогда здесь. Я полагал, что за один-то день она далеко не уедет, но она утверждала, что хочет лететь со скоростью девятьсот километров в час.
Я пил с парнями кофе в гостиной. Сходил на кухню сделать бутерброды и попросил Кайсу составить нам компанию. Но она не желала находиться в нашем обществе, велела мне пригласить девиц из стриптиза развлекать нас, если нам уже с утра так скучно. Она сказала, что слыхала, как Тайсто и брательник вечером во хмелю обсуждали отдельные части тела девушек из увеселительного заведения, куда мы ходили вчера. Я спросил, есть ли у нее замечания относительно моего поведения. У нее не было уверенности, что они не появятся в скором времени. Я велел ей идти досыпать и встать в другом настроении, но она осталась на кухне.
В гостиной Тимо начал рассуждать, что, пожалуй, я им в Майами и не нужен. Отто сможет и сам выяснить все, что надо знать для управления автопоездом и холодильной установкой, а потом и мне расскажет, когда уже будем ехать на север. К тому же Тимо хотел лично проверить груз, посмотреть и убедиться, заморожены ли омары как следует и качественный ли это товар, прежде чем мы повезем их аж до самого Монреаля. Отто может подъехать, на автопоезде сюда, а я весь день смогу провести с родственниками. Я поблагодарил Тимо за это.
Брат вышел из спальни и направился в ванную. Судя по его голосу, чувствовал он себя худо, но, выйдя из ванной, выступал уже весьма бодро. Я предложил ему пива, но он сказал, что в этой поездке пива с него достаточно. Я не стал спорить. Брат пожал руку Отто и Тимо и сел за стол. Я принес ему чашку кофе. Он спросил у Тимо, что слышно и откуда взялся Отто. Я рассказал, что мне теперь предстоит поездка на север, но они могут переночевать здесь и без меня, а Кайсу или Тайсто отвезет их утром на аэродром. Брат был недоволен, что нам. приходится расставаться так скоро. Я пообещал провести в его обществе весь сегодняшний день, ведь парни приедут за мной в Лейк-Уэрт только вечером. Брат осторожно пил кофе и жаловался, как ему сейчас все не по вкусу, даже жизнь. Отто утверждал, что эта болезнь знакома, но от нее мой брательник не умрет, банки две холодного пива наилучшим образом прочистят застывшие кровяные сосуды в тех этажах мозга, где обычно мелькают мысли, и уравновесят кислотные показатели в пузе, но брательник все же пива не захотел.
Парни выпили кофе и направились к выходу, я пообещал быть дома вечером готовым к старту. Когда они ушли, Кайсу вышла из кухни, села на диван в гостиной, не отвечала на вопросы, и шутки брательника ее не смешили.
Кайсу была неразговорчивой и всю первую половину дня, и за обедом, который мы ели в ресторане на берегу и за который заплатил брательник. Кайсу не очень-то разговорилась и после обеда, когда мы опять сидели в Оушен Грин с моим братом, его женой и Тайсто, не выдержавшим одиночества в своей квартире. Я рассердился и велел Кайсу прекратить молчанку. Она попросила меня оставить ей денег. Я спросил, сколько она хочет. Опа напомнила, что я предлагал десять тысяч долларов. Брат, невестка и Тайсто тут же стали расспрашивать, что Кайсу станет делать с такой кучей денег. Я подписал чек, сказал, что за такую сумму тут можно приобрести собственный дом или роскошную машину. Кайсу взяла чек и ключи от автомобиля и уехала с невесткой в город. Я упаковал свои вещи.
Брат и Тайсто уверяли меня, что Кайсу скоро запросит мира. Когда женщины вернулись из города, я сказал Кайсу, чтобы она оставила ключ от машины у себя и отвезла родственников завтра утром на аэродром. Кайсу ответила, что всегда подчинялась указаниям, но произнесла это тоном, сразу отбившим у меня охоту говорить еще что-либо.
Парни приехали вечером. Я попрощался с братом и невесткой и попросил передать привет всем. Велел Кайсу беречь себя. Пошли на автостоянку, куда Отто привел автопоезд. Тимо показал мне накладные на груз и другие документы, сказал, что Отто знает о них все. Мы осмотрели автопоезд, обошли вокруг него, Тайсто и брат считали, что он огромен, как пароход. Отто поднялся на водительское место, я тоже полез в кабину. Сиденье помощника было жестким, покрыто синтетикой, и Отто считал, что, пока доедем до Монреаля, ягодицы превратятся на этом сиденье в хорошие отбивные. Позади сидений я увидел грязную постель, поперечные нары, на которых лежала войлочная подстилка, там мне предстояло спать, пока Отто будет вести машину. Отто начал разворачивать автопоезд, пришлось несколько раз то сдавать назад, то продвигаться немного вперед, наконец нос машины повернулся к выезду с площадки и мы тронулись по дорого через жилой район к большому шоссе. Сидя в кабине высоко над землей, я увидел еще раз между домами стоящих на площадке Кайсу, и брательника, его жену, Тайсто и Тимо, и все они махали нам, даже Кайсу, когда мы повернули, выезжая с территории Оушен Грин. Отто спросил, расстался ли я с женой поссорившись, я сказал, что какая-то неясность между нами осталась. Отто считал, что маленькие ссоры забываются; через неделю, когда вернемся, я буду для жены еще любимее. Отто уверял, что настоящую любовь разлука только укрепляет.
Часть III
1
Возле Лейк-Уэрта Отто вырулил на девяносто пятое шоссе, и мы двинулись на север. Я сказал, что буду пока штурманом, за руль сяду лишь ночью, под утро, но сначала, когда движение станет потише, Отто придется объяснить мне, как управлять этой махиной. Я спросил также и про специальное разрешение на вождение машины с прицепом. Отто сказал, что мне такую лицензию они не выправили. Эти лицензии стоят так дорого, что Тимо раскошелился лишь на одну, надеясь, что у меня права и не спросят. Это мне не понравилось. По словам Отто, исполнять штурманские обязанности мне будет несложно: все указано в атласе. Отто достал из карманчика на двери водителя атлас автомобильных дорог и дал его мне. Я открыл карту «Флорида», на ней шариковой ручкой был прочерчен наш рейд. Отто сказал, что мы поедем по девяносто пятому шоссе до Филадельфии, примерно тысячу миль, там свернем на девятое и восемьдесят первое; если запомню эти пересечения и мы свернем с них на правильную дорогу, будем в Канаде через несколько дней. Путь был прочерчен в атласе на картах всех штатов, через которые нам предстояло проехать: маршрут посоветовали парням те люди в Майами, у которых взяли напрокат автопоезд.
Я изучал карту. Спросил: почему бы нам не махнуть по девяносто пятому мимо Филадельфии до Нью-Йорка, а оттуда прямо на Монреаль? Отто сказал, что когда-нибудь я это еще пойму. Но мне хотелось знать теперь, Отто сказал, что с таким грузом разумнее пересекать границу через небольшой пункт, где таможенные формальности не займут много времени, очереди автопоездов покороче и нас не заподозрят в том, будто мы хотим переехать в Канаду на постоянное жительство, особенно меня, путешествующего с финским паспортом, в котором лишь туристская виза на въезд в США. Отто и Тимо не хотели, чтобы у меня возникли неприятности на границе, откуда людей, заподозренных в незаконном въезде в страну, часто отправляли обратно. Я удивился, почему на небольшом пограничном пункте подозрительного типа легче пропустят в страну. Отто утверждал, что это происходит оттого, что там чиновники менее компетентные, все компетентные стремятся на большие пункты поближе к крупным городам, поскольку там жизнь более оживленная и доходная.
Отто спросил, когда Кайсу пора рожать. Я сказал: в середине июля. По мнению Отто, лето во Флориде было не самым подходящим для беременности и родов. Я сказал, что обдумываю, не отослать ли Кайсу в конце июня в Финляндию, поскольку ей-то ничего не препятствует вернуться на родину, ей ведь не надо опасаться чиновников, ей было бы удобнее находиться дома, среди своих, да и в больнице, где все говорят по-фински. Я сказал также, что пока не обсуждал это с Кайсу, чтобы она не начала раньше времени волноваться из-за предстоящей разлуки и тревожиться о том, как будет идти тут моя холостяцкая жизнь.
Отто сказал, что жизнь финских женщин и мужчин — это сплошная разлука с тех пор, как финны начали уезжать в Америку[57], семейные мужчины уезжали без семей на заработки, а жены и дети сидели дома, в Финляндии, ожидая те выковырянные финкой из скал глыбы золота, которые отец семейства должен был прислать из Америки. Отто не сомневался, что этих золотых глыб было мало. Я сказал, что и у нас никогда их не видели, дед порой присылал сырые кофейные зерна, которые мать с отцом жарили на специальной сковороде с мешалкой, отец иногда вспоминал деда, но редко по-доброму: для уроженца Южной Похьянмаа отъезд в Америку частенько становился и разводом; поскольку официально разводиться не хотели из-за пересудов в деревне, многие мужья и жены договаривались между собой, в своих четырех стенах, что одному из пих надо уехать, и чаще всего уезжал хозяин.
2
Отто рассказывал, что здесь эти мужчины находили себе новых жен, хотя и не были разведены в Старом Свете; до войны никто здесь не проверял ни эти прежние браки, ни разводы. Достаточно было, если мужчина, идя под венец, говорил, что у него нет обвенчанной с ним жены, и церемонию вершил какой-нибудь мировой судья или городской прокурор, не имевший ни малейшего желания запрашивать из какой-то непонятной страны в Старом Свете официальную справку. Здесь достаточно было слова мужчины. Однако в конце двадцатых годов жертвам катастрофы, произошедшей на золотом прииске в Тимминсе в Канаде, назначили выплатить компенсацию, и когда владельцы прииска стали выяснять, кому положена компенсация, оказалось, что у многих из погибших при катастрофе финнов имелись, кроме жены и детей в Тимминсе, и в Финляндии дети и венчанная жена, развод с которой никогда оформлен не был. Поэтому в Онтарио и по всей Америке распространилось представление, будто финн может иметь несколько жен, как мусульманин, и такое представление сильно ухудшило здесь репутацию финнов, объяснял Отто. Он сказал, что читал об этом в издающейся канадскими финнами газете, которую приехавшие из Канады люди выписывали на ту кооперативную ферму в Джорджии, где Отто провел свою юность. В этой газете просили финнов навести в семейных делах порядок по закону, чтобы не подрывать репутацию всех соотечественников на этом материке, ибо до тех пор к финнам повсюду очень хорошо относились, благодаря их трудолюбию, усердию и чистоплотности.
Я рассказал, что наш дед ушел из дома, хлопнув дверью, в двадцатых годах, да так и не вернулся, а теперь покоится в земле Канады. В кабине машины шум мотора был таким сильным, что, разговаривая, приходилось кричать; мое сиденье, не имевшее пружин, встряхивало на малейших выбоинах и бугорках, и я вынужден был держаться обеими руками, чтобы не упасть и чтобы почки уже в самом начале пути не оторвались от позвоночника. Здешние дороги казались гладкими, как столешница, пока я ездил по ним в легковой машине, да и тут, в грузовике, если сидеть в водительском кресле, все было терпимо, но на жестком сиденье помощника ощущалась малейшая неровность. После Уэст-Палм-Бич мы свернули на платную дорогу «Флорида Тернпайк»; что означает ее название, я не мог понять, а спрашивать у Отто не хотелось. По этой дороге мы доехали до Форт-Пирса и оттуда поднялись вновь на девяносто пятое шоссе. Отто заплатил за проезд по дороге девушке в будке на развязке, сказал что-то о ее глазах и красоте, девушка засмеялась и заметила, что Отто и сам неплохо выглядит. Поехали по девяносто пятому через лес, где было полно длиннохвойных южных сосен и много диких пальм, земля была ровной, и в лесу бродили стадами большерогие животные. Отто утверждал, будто во Флориде скотоводческие фермы столь велики, что приходится пасти скот с помощью вертолетов. Я сказал ему, чтобы не врал. В лесу часто встречались большие черные участки выгоревшего кустарника, а также доски с объявлениями, запрещавшими вход на частные территории под угрозой быть пристреленным на месте.
Вскоре стало темнеть, и было видно лишь то, что высвечивали фары машины на четырехрядной скоростной магистрали, да еще огни городов — ровными светящимися цепочками справа на побережье.
Отто объяснял мне, как управлять автопоездом и какие особенности его «поведения» были замечены еще в Майами и в пути между Майами и Лейк-Уэртом. Я намеревался пересесть за руль сразу же, как только движение стихнет или если Отто устанет. Отто сказал, что еще ведет с удовольствием, поскольку другие на шоссе относятся к такому большому автопоезду с почтением, держат дистанцию и уступают дорогу при обгонах. Отто выжимал большую скорость. Он сказал, что хочет поскорее покинуть Флориду и ощущает уже знакомые с детства запахи Джорджии, и если бы мы не спешили теперь на север, он показал бы мне Маккиннон и ту финскую кооперативную ферму, где он провел детство, поскольку о детстве у него сохранились лишь теплые и светлые воспоминания, помогающие ему терпеть эту взрослую жизнь. Я спросил, где находится Маккиннон, и смотрел на карту, когда Отто объяснял, что он расположен южнее Джесупа, милях в двадцати. Городок этот раньше все называли Финнтауном, но позднее его почему-то переименовали в Маккиннон, Отто предполагал, что какой-то Маккиннон был сенатором от штата Джорджия и решил таким способом увековечить себя на карте родного штата. Отто сказал, что леса кооперативной фермы были проданы еще в пятидесятых годах лесокомпании. Сам он в конце сороковых, после смерти родителей, совсем переселился из Джорджии, но всегда тосковал по тем местам. Мне не верилось, что кооперативная ферма подходит характеру финна, который всегда завидует соседу. Отто утверждал обратное.
Отто рассказывал, что его отец приехал в Америку во время первой мировой войны — не хотел быть мобилизованным в царскую армию, — и сперва работал на сталеплавильном заводе в Питтсбурге, но ему наскучила жизнь среди газов и ядов металлообогатительных установок, и он стал искать здесь такую жизнь, при которой американские капиталисты не грабили бы рабочего человека.
Услыхав, что в Джорджии финны организуют кооперативную ферму, отец Отто продал в Питтсбурге все свое имущество и отправился на крышах товарных поездов и в товарных вагонах через всю страну в Джесуп. В финскую кооперативную ферму его приняли в качестве холостого акционера, и он вложил туда все, что имел. Вскоре он, однако, заметил, что и на ферме жизнь не малина, работать приходилось на жаре с утра до вечера, земля была бедной, и на ней пытались выращивать совсем непригодные для этих условий растения, которые гибли от жары и ливней, да и бытовые удобства на ферме были совсем примитивными даже для мужчины, привыкшего к холостяцким домам Питтсбурга. Услыхав в конце двадцатых годов, что финны-коммунисты и люди левых убеждений отправляются в Советский Союз строить новое общество, отец Отто тоже постарался продать свою часть акций фермы, по ни у кого из живших там не было тогда денег, чтобы выкупить его часть, а все остальные финны, которым отец Отто пытался сторговать свою долю в ферме, охотнее вложили бы свои деньги в инструменты и профессиональный инвентарь, ибо это отправлявшимся в Россию рекомендовалось взять с собой, поскольку в России тогда был большой недостаток инструментов. Отец Отто все-таки обзавелся слесарным инструментом и подписал с Амторгом соглашение, дававшее право на въезд в Россию. Пока плыли через Атлантический океан, на корабле царило большое веселье, еще бы, ведь они ехали строить такое общество, какого в истории человечества никогда еще не бывало; там отсутствуют эксплуататоры и эксплуатируемые, это страна свободы, братства и равноправия. Воодушевление было велико еще и на том русском пароходе, на котором плыли из Лондона в Ленинград, город-колыбель революции. На пароходе учили русский язык, и гармонисты разучивали русские мелодии, которыми собирались порадовать братьев по убеждению в Ленинграде. До упаду танцевали на палубе парохода и в салонах, гадали, как сложится жизнь на новой родине, и вспоминали ужасы, которые приходилось переживать в Америке.
В Ленинграде на причале играл духовой оркестр, и встречающие произносили красивые речи, которые тут же переводились на финский. Среди встречавших было много финских коммунистов из числа тех, кому революционной весной восемнадцатого года удалось проскочить мимо армии белофинских мясников в Россию, и все они утверждали, что именно здесь финские товарищи из Америки найдут идеальное общество и свободу, которую напрасно искали за океаном. Отца Отто считали героем, поскольку он в свое время не согласился идти в царскую армию убивать трудящихся других стран, и все были уверены: восстание в Финляндии научило, что мир на земном шаре невозможен до тех пор, пока люди не откажутся брать в руки оружие и поднимать его против братьев. В Ленинграде праздновали несколько дней, пили водку, гуляли и в финских семейных домах, и в общественных местах, где веселье было организовано для всех финнов за государственный счет. Там русские товарищи утверждали, что в строительстве этой страны хватит работы для всякого, кто хочет работать, ибо здесь экономика не знает спадов.
После этих праздников и торжественных речей из американских финнов организовали ударные группы, которые повезли в дебри Карелии, в коммуны, валившие лес. В той лесной коммуне, куда попал отец Отто, не было построено еще ни одного дома или даже барака, всю зиму пришлось жить в наскоро выстроенных трехстенных избах, обогревавшихся с открытой стороны долгогорящим костром, сушить одежду там и готовить еду на открытом огне было чертовски трудно. Работали с рассвета до темноты. Отец Отто еще в Ленинграде пытался объяснять, что он высококвалифицированный водопроводчик и слесарь, и показывал инструмент, который привез с собой из Америки, но его никто не слушал. Говорили о планах, которые были составлены заранее, и их больше нельзя было изменить; если бы каждый стал действовать по собственному хотению, все строительство общества сильно бы запуталось и затормозилось. Инструменты отобрали в Ленинграде и передали на какой-то завод, где в них была нужда, но позднее у отца Отто возникли подозрения, что их продали на черном рынке, ибо на такие вещи в Ленинграде конца двадцатых годов был огромный спрос. В лесной коммуне женатые мужчины тосковали по семьям, с которыми их разлучили, в Ленинграде, многие из этих мужчин никогда больше и не слышали о своих семьях. Отец Отто прознал о каком-то колхозе на Волге, куда прибывшие из Америки финны привезли с собой машины и семенное зерно и распахали степь, как в свое время прерии, и отец Отто написал туда и просил принять его в члены колхоза, но ответа на его письмо так и не пришло. Отец Отто мерз в лесах Карелии всю ту зиму и видел во сне теплые ночи Джорджии.
Когда срок договора с Амторгом следующей весной истек, ударники имели право возвратиться обратно в Америку, если они еще не получили советского гражданства. Все двести мужчин лесной коммуны были собраны на площадке, которую они сами зимой расчистили от деревьев, и партийный работник и представитель Амторга зачитали им бумагу о том, что права уехать у них есть, однако никто не верит, что кто-либо из них отвергнет новую родину. В бумаге признавалось, что борьба за построение нового общества тяжела и ее могут выдержать лишь самые закаленные и убежденные, но и выражалась вера в то, что в этой лесной коммуне именно такие люди и есть. Никто не осмелился отказаться продолжать там работу, кроме отца Отто, который объявил, что уедет сразу же. Ему пришлось оставить свои доллары и заработанные за зиму деньги, а также инструменты и все вещи и подписать бумагу, которой он передавал свое добро коммуне в дар для построения будущего. Пройдя пешком сотню километров и выпрашивая у людей еду, отец Отто добрался до Петрозаводска, нашел там знакомых американских финнов, впервые за много дней досыта наелся, получил справную одежду, занял денег на дорогу и, достав билет на поезд, приехал в Ленинград.
В Ленинграде отцу Отто сказали, что он может уезжать обратно в Америку, если купит билет на пароход, но продают билеты только на доллары или какую-нибудь другую находящуюся в обращении иностранную валюту, и оплатить дорогу нужно до самого Нью-Йорка. Отец Отто объяснял, что оставил все деньги лесной коммуне в Карелии для построения будущего. Ему пришлось бегать неделю по чиновникам. Через неделю из Карелии пришло письмо, в котором говорилось, что отец Отто добровольно пожертвовал доллары коммуне; это письмо показали отцу Отто и тому финну, который был переводчиком. А до отхода судна оставалось лишь несколько дней, и говорили, что те, кто не попадет на это судно, останутся в Союзе.
[57] Финские и шведские переселенцы впервые высадились на Американском континенте (в нынешнем штате Делавэр) в 1638 г. 350-летие этого события отмечалось широчайшим образом в 1988 г. в США, Финляндии и Швеции.