Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

12

Утром женщины хотели поехать в город и походить по магазинам. Я сказал, что меня не слишком прельщает идея таскаться с ними по универмагам и смотреть, как они вертят так и сяк женскую и детскую одежду, удив­ляются изобилию продуктов и количеству мясных кон­сервов на полках универсамов. Было до того жарко, что не хватило бы сил даже пройти через парковочные пло­щадки универмагов. Кайсу слушала утром радиопередачу на финском языке — прогноз погоды, к вечеру обещали дождь. Это освежило бы воздух ненадолго, но по магази­нам безусловно следовало прошвырнуться до этого. Не­вестка, правда, уверяла, что небольшой дождичек ее не напугает — она не сахарная, не растает от нескольких капель. Я рассказал, что вечерние дожди тут бывают очень сильные, они могут смыть изящную женщину в море, и труп ее поплывет в струях Гольфстрима к Северной Ев­ропе, в фиорды Норвегии или до Земли Франца-Иосифа.

Я дал Кайсу денег и ключи от машины. Женщины уехали. Мы с брательником пошли к плавательному бассейну и долго лежали в тепловатой воде. Брательник предложил вызвать по телефону такси и поехать в город осматривать достопримечательности. Я сказал, что с достопримечательностями тут туговато. Он хотел увидеть океан, да с такого места, чтобы насупротив был Африканский континент. Он никогда еще не имел возможности кинуть взгляд так далеко, это было бы приятно вспоминать дома. Я уверял, что отсюда ему Африку не увидеть, ко ему было достаточно одного только знания того, что впереди через тысячи морских миль есть целый материк, миллионы людей со своими мыслями и судьбами, и он никогда ничего об этих людях не сможет узнать, и они о пом тоже, но он мог бы стоять на берегу и думать, что все это где-то прямо, впереди. Если бы он мог пойти в этом направлении, пришел бы туда. Я пообещал доставить ему эту радость сразу же, как только женщины вернутся с покупками.

Брательник объяснил, что второй финн — делегат конференции — сидит как раз сейчас в зале и слушает доклад о последних достижениях электротехники. Я спросил, не беспокоит ли его совесть, когда он лежит вот так в плавательном бассейне; он сказал, что получит доклады, размноженные на ксероксе, от второго представителя «Стрёмберга» на обратном пути в Финляндию, и сомневался насчет того, что доклады содержат что-нибудь новенькое; зарубежные докладчики всегда только хвалят себя и бахвалятся успехами своих фирм.

Мы вылезли из бассейна и пошли домой, в ожидании возвращения жен слушали передачу местного радио на финском языке. Брательника смешила реклама, которую читали по-фински, но с американским пафосом, особенно сильно он смеялся над рекламой дома для престарелых в Лейк-Уэрте, где освободилось много мест по причине смертности, и людей призывали записываться туда заранее в очередь. Брательник читал также «Америкен Уутисот» — «Американские новости» — и смеялся над их финским языком. Я спросил, разве статьи в «Похьялайнен» написаны лучше. Брательник утверждал, что «Похьялайнен» еще отобьет всех читателей у «Илкки»[56], ибо рассказывает обо всем так, как нравится похьянмаасцам: в патриотическом духе и с уважением к авторитетам, а в «Илкке» публикуют сплошные сказки. Брательник скапал, что собирается выдвинуть свою кандидатуру на следующих выборах в муниципальный совет города Вааса, он начал посещать местную организацию коалиционной партии в Вааса и верил, что однажды допрыгнет до государственной политики. Я пожелал ему успеха. Он сказал, что сокрытие мною доходов от обложения налогом вряд ли поможет ему добиться успеха на политическом поприще, — остальные кандидаты могут использовать это в предвыборной борьбе, наверняка станут распускать слухи, которые трудно будет пресечь. Я посоветовал ему не лезть в политику, спросил, что за охота у него вмешиваться в чужие дела, ведь за это никто на свете не получил благодарности, я подозревал, что брательником двигало вовсе не желание исправить мир, а что-то другое. Он пожаловался, что работа на фабрике стала такой рутинной, как и семейная жизнь, вот он и подумал, что занятие политикой освежит жизнь; в таком городке, как Вааса, он не хотел заводить романов, деятельность же спортивных обществ всегда казалась ему чем-то ненормальным — в футболе и хоккее ваасасцы уже много лет не могли добиться успеха, а легкая атлетика до того переполнена гормонами и стимуляторами, что обычный любитель пива или виски не годится больше для тренировок.

Я спросил, хочет ли он банку пива, он задумался, не был так уж уверен, что хочет. Я принес банку, откупорил и поставил на стол перед ним. Он спросил, выпью ли я тоже пива, я отказался, он уверял, что не привык пить один. Я велел ему все-таки пить пиво, пока оно не выдохлось и не нагрелось, и он отхлебывал из банки, продолжая беседовать. Я спросил, выпьет ли он еще банку, он отказался. Я посоветовал ему вступить в мужской хор, это, как известно, успокаивающее занятие для мужчин среднего возраста, там предавались порокам умеренно, и прошлое родственников не оказалось бы помехой для участия в хоре. Он утверждал, что для пения у него нет голоса. Я полагал, что отсутствие голоса — не помеха, в большой мужской компании будет незаметно, когда они все в торжественных случаях начнут кричать: «Сыном леса хотел бы я быть!»

Вернулись женщины и уже в дверях закричали, что жуткая жара и что кондиционер в машине не действует. Брательник просил, чтобы теперь я повез его и показал ему Атлантический океан, а жены пусть готовят обед. Кайсу сказала, что пока сложное и вкусное блюдо, которое она задумала приготовить, окажется на столе, мы успеем даже вплавь достичь другого берега и вернуться. Они купили вина, показали бутылки, но обещали нам стаканчик, лишь когда сядем за стол. Я сказал, что брательник уже начал утро пивом, его жена тут же запретила ему продолжать в том же духе. Я спросил про их детей, они ответили, что дети здоровы и хорошо успевают в школе.

Когда мы вышли из дома, брательник вспомнил о Тайсто, хотел, чтобы он поехал с нами. Мы прошли вдоль ограды теннисного корта к дому Тайсто и позвонили в дверь. Тайсто, в одних трусиках, вышел и сказал, что он еще спит. Мы приказали ему взбодриться и отправиться с нами странствовать по свету. Он впустил нас в дом и стал одеваться. Квартира была точно такой же, как у нас с Кайсу, и осматривать было нечего. Я спросил, убирал ли Тайсто тут хоть раз с тех пор, как поселился. Он признался, что убирал редко. Мы не пошли дальше гостиной, где валялись пустые бутылки из-под прохладительных напитков, скомканные бумажки, огрызки хлеба и позеленевшие обрезки ветчины. Я сказал, что Тайсто следовало бы обзавестись женщиной, которая позаботилась бы о нем, и брательник был того же мнения. Тайсто утверждал, что тут нелегко найти свободную женщину, финские матроны годятся по возрасту ему в мамаши, а молодые — не свободны. Брательник посоветовал ему разрушить чей-нибудь брак, увести чужую жену и половину имущества. Тайсто обещал постараться, огорчался, что я уже успел обрюхатить Кайсу. Кайсу была бы подходящей для него молодой и пригожей невестой, но с большим пузом она не годилась для тех работ, для которых ему нужна женщина. Я поторопил его в дорогу.

Наконец мы вышли из дома и зашагали к машине. Тайсто еще и на улице продолжал говорить о Кайсу, оценивая ее как женщину и кандидатку в жены. Я велел ему прекратить, не было сил в такую жару шутить о собственной жене. Когда подошли к машине, я взял в багажнике две бутылки френола и вылил в кондиционер под приборной панелью. По дороге в город Тайсто чертыхался на заднем сиденье и совал руку в решетку вентилятора, все проверял, действует ли охлаждение. Я сказал, что холодный воздух идет на заднее сиденье из трубки между передними креслами, Тайсто откинулся назад и стал держать руку перед трубкой. Оттуда шел неприятный запах. Тайсто ругал мою машину, но купить себе собственную не соглашался, хотя я и просил. Он поинтересовался, куда мы его везем, брательник сказал, что на банановую ферму — следить за качеством продукции, сменить «горилл» — надсмотрщиков. Тайсто не был уверен, стоило ли ради этого вставать с постели в такую нечеловеческую рань. Было уже около одиннадцати часов.

13

Мы подъехали к общему пляжу, оставили машину на стоянке на берегу, за рестораном и магазинами. Я нашел двадцатипятицентовые монетки для счетчика на стоянке, и мы пошли к воде. На песчаном просторе лежало множество людей, жарившихся на солнце, и мы уловили знакомый запах крема для загара; над морем была легкая дымка, и линии горизонта мы не видели. Море было тихим, лишь у границы берега можно было увидеть набегающую из открытого моря зыбь, которая разбивалась о песок; вода накатывалась на берег, замирала на миг и откатывалась обратно в океан, унося с собой песчинки, маленькие камешки и ракушки.

И здесь на пляже был причал, и мы шли к нему вдоль границы прибоя. Тайсто сказал, что вход на причал платный, брательник заявил, что у него есть деньги, чтобы уплатить. Мы смотрели, как люди загорают на пляже, брательник был недоволен тем, что женщины тут не обнажали под солнцем грудь, хотя это стало уже обычным на другом берегу, и брательник сказал, что с удовольствием изучил бы мимоходом местную грудеоснащенность.

Тайсто сказал, что нам следовало бы отвезти брательника посмотреть стриптиз, там девочки сбрасывают с себя все одежки, да еще под музыку, и там брательник сможет убедиться, что у них имеются не только сиськи, но и кое-что промеж ног, он даже сможет заняться с девочками более углубленными детальными исследованиями, лишь бы у него нашлись на это доллары в кармане. Брат не был уверен, что осмелился бы дотронуться до таких женщин. Тайсто убеждал, что женщины там все чистые и ухоженные и у каждой из них есть справка о здоровье, да и применение защитных средств обязательно. Брательник спросил, уж не постоянный ли клиент там Тайсто. На это Тайсто ничего ему не ответил.

Мы поднялись по ступенькам на причал. Я заплатил за вход за всех троих, и мы пошли в конец причала. Около воды жара не чувствовалась, но пока мы шагали по причалу из конца в конец, стояли, наблюдая за рыбаками, и смотрели в сторону Африки, брательник успел сильно обгореть. В машине я дал ему красную бейсбольную шапку и велел спустить завернутые рукава рубашки. Предплечья у него сильно покраснели, он постанывал и удивлялся, что на море не заметил, как жарит солнце. Я сказал, что ему еще предстоит многому научиться в жизни, Машина стояла на солнце, и в ней было жарко, как в духовке, но кондиционер быстро охладил воздух в салоне.

Я сказал, что мы поедем теперь на ярмарку, хочу купить набор инструментов, который видел там несколько дней назад. Брательник стал расспрашивать про ярмарку, я объяснил, что кто угодно может пойти туда продавать подержанные вещи и даже новые: инструменты, обувь и одежду, фарфоровых зверюшек. Брательник сомневался, стоит ли в такую жару ехать смотреть именно эти вещи, но я уже направлялся в сторону ярмарки.

Мы оставили машину в тени под большим эвкалиптом, от ствола которого полосками отделялась кора, и пошли на торговую площадь, вход туда стоил доллар, и я опять заплатил за всех. Того мужчины, у которого я в прошлый раз видел инструменты, теперь не оказалось, хотя мы обошли всю территорию. Мы разглядывали товары и людей, сидевших за прилавками.

Брательник внимательно рассматривал молодых женщин, на которых из-за жары одежды было немного, и фантазировал вслух насчет того, что скрывалось под этой одежонкой. Я спросил, давно ли у него такое беспокойное состояние и отказывает ли ему жена в супружеских утехах. Брательник сказал, что жена стареет гораздо быстрее, чем он, и стала поговаривать о предстоящей старости и новой, более спокойной жизни, которая наступит тогда, но к которой она еще не готова. Я велел брательнику сообщить в женскую организацию коалиционной партии. Тайсто сказал, что следует повезти брательника смотреть голеньких девочек теперь, когда нам удалось вырваться в город одним. Нам следовало бы показать ему таких американочек, которые потом будут сниться ему в Похьянмаа еще лет пять. Мы обошли всю территорию ярмарки во второй раз. Продавцы не предлагали нам своих товаров, они сидели под зонтиками или в дверях автовагончиков и старались оставаться неподвижными.

Пошли к машине. Я спросил, ехать ли к девочкам. Тайсто считал, что с удовольствием посмотрит на смуглых девушек, развлечется в день отдыха; чего хочется брательнику, мне казалось, было ясно еще на берегу моря. Я сказал, что теперь, когда мы покинули работу, все дни для Тайсто — дни отдыха. Машина тронулась.

Тайсто с заднего сиденья всунулся между нами и объяснял брательнику, куда мы едем, и про девушек, и про холодное пиво, которое нам подадут, а то и чего покрепче, если будет охота; хотя мы и живем тут в маленьком городке, но для ловкого мужчины здесь тоже найдутся утехи, о существовании которых на берегах Лайпайоки и понятия не имели. Но об этих утехах все же не стоило кричать на родине; там даже при выжигании маленькой межи между канав может легко вспыхнуть бог знает какой лесной пожар. Брательник успокоил, он, мол, не первый раз за границей.

Я подъехал к заведению, где были девочки. Этот белый оштукатуренный дом находился в стороне от главной дороги, и сейчас, в полдень, вокруг него не было ни одного тенистого места. На парковочной площадке стояло несколько машин, я поехал туда, оставил машину, и мы пошли под палящим солнцем к двери дома. Войдя, мы прошли через двустворчатые двери и оказались в большом помещении, где десяток мужчин сидели с пивными стаканами. У них у всех были на голове бейсбольные шапки, и они повернулись посмотреть, когда мы вошли. Мы сели, и нам подали пива. Девушка, принесшая пиво, знала Тайсто и погладила его по щеке, отдавая стакан. Брательник спросил, часто ли мы сюда ходим, я ответил, что нахожусь тут впервые. Он этому не поверил, подозревал меня в том, что я наведываюсь сюда раза два в неделю. Посреди помещения была танцплощадка величиной с почтовую марку, на ней-то, рассказывал Тайсто, и происходило представление.

Пришлось долго сидеть и ждать. Я выпил пиво, и парни тоже выпили, им принесли по второму стакану. Наконец из задней двери вышла смуглая девушка, прошла через комнату к нашему столу и попросила у меня монету в двадцать пять центов. Я спросил, что она с нею сделает. Тайсто велел мне выполнить просьбу девушки. Я нашел монетку, девушка взяла ее и, подойдя к музыкальному автомату, опустила в щель. Музыка заиграла громко, хрипло. Девушка вышла на середину и стала сбрасывать с себя одежки в такт музыки. Сбросив все, она изгибалась под музыку, пока пластинка не кончилась, но как только замер последний звук, собрала с полу свои вещички и, покачивая бедрами, удалилась. Тайсто спросил у брательника, видел ли он когда-нибудь раньше мулатку голой. Брат сказал, что в этом мире для него ничто не ново. Тайсто спросил, не позвать ли выступавшую мулатку за наш стол. Брательник этого не хотел. Я сказал, что жены уже ждут нас обедать, было уже час дня.

Следующую девушку мы ждали долго, она появилась и удалилась так же, как и первая. Я заплатил за пиво и увел парней. На улице начался дождичек — пока мы добежали до машины, успели намокнуть. По дороге домой Тайсто спрашивал у брательника, что он думает об американских девушках, но тот не захотел говорить о них.

Обед еще не был готов, женщины спрашивали, какие зрелища предлагал нам город Лейк-Уэрт. Брательник рассказал про пляж, и море, и про ярмарку. Кайсу пригласила Тайсто отобедать с нами, для него тоже был прибор на столе. Тайсто пошел переодеться, а мы с братом вытерлись и переоделись в сухое. Жена брата стояла у окна и говорила: до чего сильный ливень — домов за кортами не видно. Она вышла на улицу, когда ливень прекратился, и, вернувшись, рассказала, что он не освежил воздух, снаружи теперь жарко и сыро, словно большим ковшом подбросили пару в этой сауне, называемой Флоридой.

С приходом Тайсто мы сели за стол. Очень хвалили еду, уж женщины постарались. Мы назвали их великолепными поварихами. Брательник восхвалял свою жену и свой брак, в котором он живет долго и счастливо, познав радости и печали супружества, не забыл и детей. По мнению брата, все, что было, было хорошо. К тому времени мы уже выпили две бутылки. Все сочувствовали Тайсто, вынужденному вести на чужбине одинокую, холостяцкую жизнь. Мы не находили в холостяцкой жизни ничего хорошего и все спорили — брат, его жена, Кайсу и я. Невестка подавала на стол, она не позволила Кайсу встать из-за стола ни разу, пока мы ели, и сказала, что я небось позволяю жене выполнять тяжелую работу, а такое отнюдь не полезно женщине, находящейся в благословенном положении. Я стал припоминать, приходилось ли Кайсу выполнять тяжелую работу в последние месяцы; пожалуй, самым трудным делом было встать с дивана.

14

Поевши, мы сидели в гостиной. Жена брата рассказывала, каково быть учительницей в Финляндии, в Вааса, и каково проводить уроки, если большая часть времени в классе уходит на поддержание хотя бы такой дисциплины и тишины, чтобы те ученики, которые хотят учиться, смогли услышать голос учительницы, заглушаемый криками и хлопками. Я не прислушивался к тому, что она говорила, думал о своем. А она рассказывала о каком-то ученике, родители которого были явно сумасшедшими, вот и сын сильно повредился, умственно он все еще оставался на детском уровне, несмотря на то что был ростом уже в сто девяносто сантиметров.

Посреди всего Кайсу спросила у меня, обещал ли я Тимо поехать вместе с Отто, отвезти какой-то груз из Флориды в Канаду. Я спросил, где она это слыхала. Она велела мне отвечать на прямо поставленный вопрос. Я сказал, что подумывал об этом, Тимо ищет груз на обратный путь. Кайсу спросила, а чем ей заниматься в то время, поездка небось продлится не меньше недели. Я полагал, что она пока поживет тут, ей останется машина, на которой можно ездить по всему штату. Кайсу молчала.

Тайсто стал рассказывать, что у меня есть правило — ни о каких делах, в которых не уверен, особенно о таких, которые могут стать причиной ссоры, не говорить женщине слишком рано, чтобы не пришлось выдерживать две ссоры. Рассказанное в последний момент вызовет лишь одну ссору, которая и полагается. Тайсто считал, что этому меня научил мой большой опыт обращения с женщинами. Кайсу его объяснения не понравились. О поездке в Канаду я больше ничего не сказал.

Жена брата принялась уговаривать Кайсу лететь с ними в Финляндию; Кайсу, мол, успела бы вернуться оттуда к моему возвращению из Канады. В Финляндии Кайсу могла бы развлечься и показаться врачам, невестка считала уровень финских женских консультаций высшим в мире. Во Флориде визит к хорошему врачу-специалисту обошелся бы во столько же, сколько стоило слетать в Финляндию и обратно, да и дома все были бы рады повидать ее. Кайсу промолчала. Я сказал, что нам сейчас надо не решать вопрос о поездке на родину, а развлекать родственников. Невестка утверждала, что все время, сколько мы женаты с Кайсу, я обращаюсь со своей женой будто опекун, и это, мол, типично для Похьянмаа, и особенно для нашего рода.

Я угощал парней виски, но сам не пил, сказал, что мне, пожалуй, придется еще везти сегодня наших феминисток в город. Тайсто и брательник хлебали виски и произносили тосты в мою честь, говорили, что в моем лице они имеют преданного шофера, если захотят отправиться кое-куда, и поездка в длинном американском кабриолете, бесспорно, удалась бы на славу.

[56] Газета, издающаяся в городе Сейнайоки, орган партии центра; выражает, в основном, интересы сельского населения и некоторой части городской буржуазии, тираж — около 55 тыс. экз.