Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

Тайсто сказал, что Якобсон ведь выложил эти деньги не из своего кармана, что он уже разобрался в якобсоновской системе посредничества по трудоустройству: не имеющим разрешения платят ниже всяких тарифов, и часть дохода от этого идет в карман Якобсона. С таких доходов, считал Тайсто, приличествует и оплачивать смазку. Тапани рассердился и закричал, что он помог нам перебраться сюда не для того, чтобы у него были лишние трудности, и не для того, чтобы испортить столь старательно налаженные отношения. Он хотел помочь старым друзьям, дать им возможность подготовиться к новой жизни тут, но теперь понял, что никому помогать не стоит. Тайсто спросил, какова его доля в посредническом бюро Якобсона по трудоустройству. Тапани не хотел говорить об этом, особенно Тайсто, которого, по мнению Тапани, следовало отослать в наручниках обратно в Финляндию выяснять его грязные делишки. Тайсто спросил, насколько чистым оставил свой стол в Похьянмаа Тапани. Тапани не нашелся что ответить. Якобсон приказал им прекратить крик, которым делу не поможешь, тут нужно все спокойно обсудить и достичь договоренности, которой бы все придерживались. Я удивился, какая еще договоренность может быть у нас с таким человеком. Якобсон сказал, что в течение двух недель выяснится, сколь велики будут его убытки, тогда он и предъявит нам счет. Я велел Якобсону написать счет на такой мягкой бумаге, чтобы можно было им подтереться.

Кайсу ушла в спальню и закрыла дверь. Якобсон спросил у Тайсто, о чем его допрашивали в полиции и что он там ответил. И у меня тоже. Мы рассказали. Якобсону не верилось, что нам придется предстать перед судом, поскольку Ринне был известным склочником и его слова не могли перевесить показания троих человек, да и прораб утверждал, что не заметил никакой ссоры между Ринне и Тайсто. Якобсон был уверен, что полиция не станет проверять, имелось ли у нас разрешение на работу, похоже, ведущие расследование люди исходят из того, что иначе и быть не может.

Якобсон ушел, пожелав нам спокойного дня и счастья в работе, он-то не собирался больше помогать нам трудоустраиваться; он не желал иметь с нами никаких деловых отношений, мы теперь могли заботиться о себе сами. Я сказал, что он сделал нам достаточную прививку. По моим подсчетам, всего за несколько недель мы заработали ему не по одной сотне долларов каждый. Якобсон напомнил мне о квитанциях и счетоводческих книгах, сожженных в Лулео, мол, и он мне в жизни помог. Я сказал, что если в чем и помог, так это совершить преступление. Он ушел.

Кайсу вышла из спальни и спросила, что было в полиции. Мы сели и повторили все заново. Даже Тапани стал посмеиваться, слушая рассказ Тайсто, какой вид был у Ринне, когда лопата вонзилась ему в ногу. Тапани сказал, что это послужит Ринне хорошим уроком, который тому не забыть до конца жизни, да и пресечет попытки всех других живущих тут финнов помыкать новыми приезжими и считать их хуже уроженцев Америки только из-за того, что, как говорится, в мешках, которые мы, покидая Похьянмаа, взвалили себе на плечи, мука была, пожалуй, не совсем чистой.

Тайсто воодушевила похвала Тапани. Но Кайсу не правились такие высказывания, да и мне тоже. Никогда не требовалось большого ума, сказал я, чтобы делать глупости. Тайсто и Тапани изумились оба: какие глупости я имел в виду и кто их делал?

10

Тапани сказал, что включит электрокаменку и через полчаса сауна будет готова. Тогда мы с Тайсто можем прийти и смыть с тела пыль дорожного строительства, а с рук — кровь, оставшуюся после несчастного случая. Мы заверили его, что так и сделаем. Тапани велел Кайсу пойти к ним на то время, пока мы будем в сауне, сказал, что жена удивляется, почему это Кайсу больше не заходит. Тапани подозревал, что Кайсу рассердилась на его жену, но, по его мнению, долго злиться, да еще на чужбине, не имело смысла. Кайсу сказала, что из-за беременности ей лень двигаться, к тому же она гриппует и еще у нее сап, который не проходит, хоть лежи, хоть двигайся. Тапани считал, что если была ссора, то все же стоит помириться, он знал свою жену и ее злой язычок и то, что она охотно говорила такие вещи, которые потом сверлили душу человека. Тапани утверждал, что жена его отнюдь не всегда думала плохо, привычка язвить и говорить с издевкой досталась ей в наследство от матери. Тапани заверял, что жена его в основе своей — теплый и добросердечный человек.

После ухода Тапани Кайсу принялась говорить о «добросердечности и теплоте» его жены так долго, что мне надоело и я пошел на улицу. В дверях меня обдало жаром, я сел в тени перед домом и смотрел на мексиканцев, бивших на корте по мячу. Они, похоже, не страдали от жары, а жены подбадривали их криками из-за ограды. Я сидел неподвижно и старался не потеть. Слышал из дома монотонный голос Кайсу и редкие ответы Тайсто, но не мог различить ни слова в их разговоре.

Вспомнил, что Ринне рассказывал о лесоразработках в устье Миссисипи, где он лет двадцать назад был на лесоповале, то были жаркие и сырые места, — финны страдали от жутких болезней, ранее им неизвестных, — болотной лихорадки и поноса, который вызывала вода; больные с высокой температурой лежали неделями в наспех сколоченных бараках, и к ним не привозили врачей. Я думал: придется ли мне попасть на такие работы здесь? Сделалось не по себе при мысли о Ринне, нога которого была теперь забинтована, и он наверняка думал о нас нехорошо. Я вспомнил и посещение полицейской части — не был уверен, что разговор там пошел нам на пользу.

Тапани вышел из сауны в плавках и сел на другой стул в тени перед дверью. Я спросил, придется ли нам платить Якобсону еще в придачу к уже присвоенной им прямо из кассы строительной фирмы части нашей зарплаты. Тапани пообещал поговорить с Якобсоном. Он считал, что никому не пойдет на пользу, если мы станем спорить о таких сомнительных и неопределенных вещах, как жалованье случайных рабочих Якобсона. Я спросил, вложены ли деньги Тапани в это предприятие Якобсона. Он отрицал, утверждал, что никогда не хотел зарабатывать деньги за счет других, он находился во Флориде еще слишком недолго, чтобы успеть принять участие в создании какой-либо фирмы, использующей случайных рабочих, ибо это было делом, требующим времени на обзаведение знакомствами и поиск людей, не имеющих разрешения на работу. Многие из них говорили на таких языках, которыми Тапани владел недостаточно хорошо.

Тапани рассказал, что вложил деньги в дома, на которые Якобсон взял подряд, и получал от этого хорошие доходы, и продолжал знакомиться тут с людьми и с системой обращения денег. Получение доходов здесь у него было связано с небольшими трудностями; имею маленькие затруднения и большое удовольствие, — утверждал Тапани.

Я сказал, что Тимо предложил мне быть помощником водителя автопоезда, который повезет груз омаров из Майами-Бич в Монреаль, водителем будет Отто. Тапани сказал, что дал Тимо денег, поскольку ему не удалось привезти много денег из Финляндии. Там все деньги были положены на имя Тапани, поэтому ему приходится и здесь тоже содержать Ээро и Тимо. Возможности торговли с Канадой, которые теперь изучает Тимо, пока оборачиваются только расходами на поездки, посредников и юристов и сложностями с чиновниками; все же Тимо рассчитывал заработать на транспортировке омаров столь большую сумму, что имело смысл взять напрокат автопоезд и прилично заплатить мне и Отто за доставку груза в Канаду, если мы довезем его не испортившимся. Тапани долго распространялся про омаров, хотел убедить меня в рентабельности этого дела. Я слушал его не слишком внимательно, было очень жарко, к тому же я пытался услышать, о чем говорят в доме Тайсто и Кайсу.

Тапани считал, что сауна уже готова принять желающих париться, отправился звать братьев и захватить банные принадлежности, а мне и Тайсто велел лезть на полок, не дожидаясь других. Он открыл дверь и спросил у Кайсу, пойдет ли она к ним, и так долго уговаривал, что Кайсу согласилась, но уже в дверях, на выходе, повернула обратно, когда на нее пахнуло жаром с улицы, Тапани взял ее за локоть, и они пошли под ручку вдоль стены сауны под пальмами — толстая Кайсу и загорелый Тапани. И вскоре они скрылись за цветущими кустами.

Я стал искать в доме банные простыни и белье, а Тайсто сходил к себе за вещами. Мы вышли в одних плавках и по дороге в сауну окунулись в бассейн. Тайсто долго стоял в мелком конце бассейна и уверял меня, что здорово наслаждается жизнью здесь: даже жара не кажется утомительной, если находишься не на строительстве дороги, а у освежающей воды бассейна. Я подбирал с поверхности воды листья, и паучков, и слепней.

Тапани, Ээро и Тимо подошли к бассейну и с криками попрыгали в воду, поплыли в другой конец, схватили Тайсто и стали его топить. Тайсто сопротивлялся, ругался, отбивался. Они отпустили его и хотели приняться за меня. Я вылез на берег и сталкивал их с края бассейна обратно в воду. Они дурачились, вспоминали моих брательников и их проделки. Я пошел в сауну.

Сидел на полке и в одиночестве плескал водой на каменку. Из-под полка неприятно попахивало засохшими обмылками. Я открыл дверь парилки, плеснул воды на каменку и дал пару выветриться. Запах ослабел. Я закрыл дверь, поддал еще пару и лег. Парни пришли в сауну, полезли на полок, стали толкать меня, пришлось сесть. Тимо сказал, что в Монреаль надо ехать на днях, сумку в дорогу лучше уложить заранее. Он спросил, говорил ли я Кайсу о поездке в Канаду. Я ответил, что не имею обычая кричать о своих делах наперед. Если поездка состоится, расскажу об этом Кайсу перед отъездом, чтобы избежать долгих слез и упреков, иначе придется слушать об этом неделями, а я был бы не в состоянии выслушивать еще и это в придачу к другим упрекам. Парни сочли, что это хороший метод, пообещали им воспользоваться.

Я вышел в предбанник и надел плавки, в бассейне были люди из других домов — матери семейств, приведшие детей поплавать. Ребятишки перекрикивались. Женщины разговаривали между собой. Я не мог понять, наканом языке. Бросив взгляд в сторону своего дома, я увидел, что у двери стоят мужчина и женщина. Мужчина был в белом костюме, а женщина в поплиновом жакете с длинными рукавами, рядом стояли два чемодана. Эти люди звонили в нашу дверь. Я вылез из бассейна, и вода текла с меня, пока я шел по выложенной плитами дорожке к нашему дому. Дворник подстриг газон и вымыл плиты из шланга, но всю траву с плит смыть не удалось, так что на мои подошвы сразу налипли травинки и песок; идти босиком по газону я не хотел — дня за два до этого Кайсу видела там змею, которую не удалось убить.

У двери стоял мой старший брат с женой. Я был изумлен, но, видя, как они потеют в своей толстой одежде, сказал им шутливо: «Добро пожаловать в замечательный климат юга». Брательник пожал мне руку и сказал, что, по его мнению, жизнь здесь не такая уж скверная. Я велел им подождать, пока схожу в сауну за ключом; когда я вернулся, они стояли впритык к стене, скрываясь в узкой полоске тени, падающей от дома. Брательник посмотрел на висячий термометр и попытался перевести его показания на более знакомые. Я впустил их в дом. В квартире с кондиционером было прохладно, они никак не могли перестать восхищаться этим. Я предложил им сесть, позвонил Кайсу, которая сильно обрадовалась, она всегда была в хороших отношениях с женой моего старшего брата, пообещала прийти немедленно.

Брат рассказал, что прибыл в Нью-Йорк на конференцию инженеров, жену захватил с собой, чтобы она случайно не ударилась в загул. Я спросил, неужели они не могли предупредить о своем приезде. Брательник сказал, что они хотели преподнести нам приятный сюрприз. Я спросил, что бы они стали делать, если бы мы в это время оказались в другом конце материка, ведь могло же и так случиться. На это он спросил: что мне там делать, в другом конце материка?

Невестка стала рассказывать, как трудно им было найти нашу квартиру; таксист, к которому они сели в аэропорту, никогда не слышал о таком адресе. Невестка подозревала, что водитель не понимает по-английски, и на плохом испанском пыталась объяснить, что им надо в жилой район Оушен Грин. Водитель спросил, откуда они приехали, и когда услыхал, что из Финляндии, повез их в город к какой-то таксофирме. В той фирме работали таксистами финны, и девушка-диспетчер вызвала одного из них по телефону. Водитель-финн и доставил их на место; брательник жаловался, как дорого ему встала эта езда взад-вперед и как он обливался потом, сидя в такси, из его одежды можно было бы выжать несколько литров жидкости. Я сказал, что Тайсто и остальные сейчас в сауне, брат с женой могли бы пойти туда, если она не очень стесняется соплеменников. Но она сказала, что охотнее приняла бы душ. Я показал ей ванную, брательник внес в комнату чемоданы и стал искать в одном из них плавки.

Кайсу вошла, когда он натягивал плавки, бросилась его обнимать и твердила, как она рада встрече. Я сказал, что мы идем в сауну. По дороге брат рассуждал, что температура в сауне не могла быть выше, чем температура воздуха на улице. Я не стал возражать.

В сауне все заорали, увидев гостя, Тапани приветствовал его приезд в эту страну белого хлеба, где есть спрос на ученых инженеров и его способностям нашлось бы применение, не то что в Финляндии, где, по мнению Тапани, у инженеров жизнь собачья. Брательник утверждал, что белого хлеба ему пока и в Финляндии хватает. Они оставили его в покое. Он недолго лежал на полке, пошел в бассейн и все еще мок там, когда мы — все остальные — напарились, наплавались, вытерлись и оделись. Мы сели на скамью позади бассейна и пили пиво. Брательник стоял по горло в воде и рассказывал, что происходило в Финляндии в последнее время и что там говорили и писали в газетах. Тапани считал, что на родине все мы знаменитые люди, брательник утверждал, что самый знаменитый — Тапани, ибо он самый большой преступник среди нас. Тапани это не огорчало.

11

Нам пришлось выманивать брательника из бассейна. Он плавал там, лежал на спине, покачиваясь, и кричал, что тоже приехал бы во Флориду отбывать наказание за преступления, если бы сбился в Финляндии с прямого пути, но, стоило ему вылезти из воды, принять душ и сесть с нами на скамью, как он опять начал жаловаться на жару. Он выпил несколько банок пива. Тапани, Тимо и Ээро уверяли, что в зимние месяцы флоридский климат был умеренным и приятным, напоминавшим лучшие летние дни в Финляндии, и тогда жизнь здесь была сплошной радостью, но у них не возникало желания уехать отсюда и в летние месяцы, напоминавшие дождливую и холодную Финляндию. Брательник сказал, что слышал о нашей поездке в Швецию и о том, чем мы там занимались. Я спросил, сколько человек в Похьянмаа знают об этом. Он уверял, что о сожженных бумагах известно лишь нескольким родственникам, да и те не считают уничтожение документов таким подвигом, разговоры о котором повысили бы репутацию семейства. Я полагал, что если об этом деле слыхали наши старухи, то о нем знает уже вся деревня, брательник утверждал, что даже жене не рассказывал, и ему не верилось, что парни могли протрепаться своим женам. Я сказал, что кое-кому пришлось бы давать показания под присягой в суде и процесс не был бы тихим. Тайсто просил, чтобы мы говорили о чем-нибудь другом, ибо о налоговых преступлениях и о сокрытии следов их он здесь, во Флориде, уже наслушался.

Брательник спросил, нашли ли мы здесь себе работу, — дома об этом никто не знал. Тапани, Ээро и Тимо засмеялись. Брат не понял, что такого смешного он сказал, удивился, чему они смеются. Тапани поведал ему, как закончилось вчера наше хождение на работу. Брательника это не рассмешило. Он спросил, куда еще мы удерем, если нас не станут терпеть в Америке. Он подозревал, что Америка не позволит иностранцам рубить лопатами ноги своих граждан, Тайсто утверждал, что на ноге у Ринне только кожа поранена, а из-за такого пустяка не станут беспокоить полицию Штатов. Брательник сказал, что слышал от многих, какие трудные люди эти американские финны, что они не останавливались ни перед чем и были действительно завистливыми, вечно ссорившимися между собой, потому что не владели другими языками настолько, чтобы хватило для ссор с иноплеменниками.

Я сказал, что нам пора идти развлекать жен. Тапани требовал, чтобы мы все вечером пришли к ним, брательник не возражал. Я отказался, полагая, что Кайсу доставит удовольствие видеть родственников в первый вечер своими гостями. Я спросил, долго ли брательник намерен пробыть здесь, он ответил, что должен вылететь из Нью-Йорка через три дня, когда кончится конференция. Здесь они смогут пробыть еще два дня, а на третий утром улетят в Нью-Йорк и сразу же в Финляндию. Я сказал, что в таком случае он еще сможет провести в компании Тапани два вечера. Мы пошли к нам домой.

Жены вовсю чесали языки, я взял в холодильнике пива и угостил брательника. Он удивлялся, что алкоголь, похоже, ничуть на него не подействовал, он уже вроде бы выпил четыре банки пива, но все еще трезвехонек. Он был уверен, что в любой момент может прыгнуть за руль автомобиля или начать поднимать спички с полу, стоя на одной ноге, и считал, что жара подействовала на него отрезвляюще. Кайсу заметила, что, если выпить достаточно, алкоголь и в этой стране ударяет в голову, и рассказала, как в первый же вечер по прибытии во Флориду я был в таком разобранном состоянии, что подписал бы любую бумагу, которую подсунул бы мне Тапани, просто тогда у него не нашлось ничего, кроме купчей на часть рядового дома и движимость, которую в подтверждение нашего великого братства я купил у Тапани в тот вечер, несмотря на возражения Кайсу. Если бы Тапани тогда попросил у меня право распоряжаться всеми имеющимися у меня деньгами, я бы наверняка согласился подписать такую бумагу. Брательник помнил, что я всегда слабо переносил алкоголь, он, дескать, предупреждал меня об этом все то время, пока я числился его служащим. Я сказал, что помню кое-какие случаи и из его жизни, когда он бывал не слишком трезв, и жена брательника сказала, что и она может кое-что вспомнить.

Я расспрашивал про домашних, они рассказывали. Кайсу готовила еду, хотя брательник и уверял, что проживет два дня на одном пиве в столь жарком-то климате. Кайсу сожалела о том, что не запаслась порядочным угощением, ведь они явились неожиданно, но обещала завтра съездить в магазин и обзавестись кое-чем получше: южными деликатесами, о которых они могли бы потом рассказывать дома. Брат с женой стали отговаривать ее, спорили с Кайсу об угощении целых четверть часа.

Кайсу накрыла на стол. Принялись за еду. В это время пришел Тайсто, Кайсу и ему поставила тарелку. Тайсто держался скованно, он был моложе брательника и не слишком хорошо с ним знаком, к тому же брательник был дипломированным инженером, а жена его магистром, и Тайсто не решался при них выпить ни пива, ни вина, поевши, он ушел в свое жилище и вернулся оттуда с бутылкой виски. Он требовал, чтобы пили его виски, а то у гостей, чего доброго, возникнет впечатление, будто мы его тут кормим и поим и он живет на нашем иждивении.

Мы сидели до поздней ночи и рассказывали, как живем тут. Женщины устали слушать и ушли спать еще до полуночи. Мы же просидели над бутылками далеко за полночь. Был уже третий час, когда я выпроводил Тайсто за дверь. Брательник утверждал, перед тем, как мы улеглись спать, что убедился теперь, до чего у нас тут все хорошо, а то, мол, мать дома сильно о нас беспокоилась, она знала об Америке только по письмам деда и рассказам отца. А в них финны тут всегда мерли как мухи.