Отто считал, что работа все же неплохая и не стоит уступать ее просто так Ринне и его единомышленникам. Строительная фирма и чиновники были согласны за умеренное вознаграждение смотреть сквозь пальцы на отсутствие у нас разрешений, но устроить нас без разрешений в другом месте некому, а Ринне можно вынудить уйти с работы, если мы захотим. Тайсто спросил, не поколотить ли нам Ринне, но Отто считал, что другие средства будут лучше. Тайсто не верил, что тут помогут уговоры.
Тапани угощал нас виски, он купил в магазине самообслуживания две бутылки по полгаллона: дешевое питье, противное на вкус. Для Отто он запасся пивом: водительские права его все еще «сохли». Отто говорил, что ему обрыдла работа, на которой он и приблизиться не мог к привычным заработкам, здесь водитель катка вкалывал в одной упряжке с другими, и поэтому не от него зависело, сколько он получит. И вообще его что-то стало тянуть на север: приближалось лето и с ним такая жара, что ни одному белому, как он утверждал, не следовало оставаться во Флориде. Вскоре здесь останутся лишь ненормальные финны да туземцы, организм которых приспособился за тысячи лет к здешней жаре. Себя Отто сравнивал с диким карибу, который кочует со сменой времен года. У него уже и прицеп-вагончик к машине полностью подготовлен. Он бы уехал, как только ему вернут водительские права, ведь в других штатах он не мог водить машину с временным удостоверением, полученным от здешнего шерифа.
Тимо рассказывал о Канаде, куда он ездил договариваться с горнопромышленными компаниями о финских установках и машинах, которые ему было поручено представить. Они славятся в Канаде своей надежностью, и трудностей в торговле ими не предвидится, товар станут вырывать из рук по цене, которая будет содержать и приемлемую компенсацию в оплату за труды Тимо. Я стал расспрашивать об этом, но он не согласился рассказать больше.
Тайсто завел разговор о мебельной фабрике и о возможностях крестьянского рококо на американском рынке. Парни считали идею основания мебельной фабрики отличной, поскольку у Тайсто имеется необходимый для этого свободный капитал. Тапани и Ээро спросили и у меня, когда я намерен всерьез пустить в дело свои деньги, чтобы они приносили настоящий доход. Я сказал, что пока старался жить спокойно и не вынашивал мечты внезапно разбогатеть. Это они все считали глупостью. Я сказал, что, пожалуй, и никогда не был слишком умным, ибо умный тут не оказался бы, а сидел бы себе в Похьянмаа и смотрел, как девушки ткут на фабрике половики. Жены Тапани и Ээро не выходили из дома за все время, пока мы беседовали во дворе, даже не поздоровались с нами. Я тоже не стал спрашивать, дома ли они.
У Тапани было полное ведерко клубники, он днем ходил собирать ее на плантации крупнейшей в мире клубничной фирмы неподалеку от Лейк-Уэрта. Там вроде бы можно есть клубнику сколько влезет, пока собираешь, плату взимают только за ту, которую уносишь с собой; Тапани утверждал, что съел не меньше трех литров. Он рассказывал, что клубника здесь очень дешевая и совсем иная на вкус, чем та, которую в это время года импортируют в Финляндию самолетами из Израиля и продают безумно дорого. Он посыпал клубнику сахаром и съел несколько тарелочек, пока мы беседовали, и мы все ели клубнику и запивали виски.
Тимо отвел меня в сторону и сказал, что, если я хочу заработать, у него есть предложение. Я спросил, что это за работа, заметив, что уж скучнее того, чем мы занимались на строительстве дороги, ничего быть не может. Тимо сказал, что купил омаров в Майами-Бич и кому-то надо отвезти их в Канаду, в Монреаль — полную машину, а там у него уже есть покупатель, и за омаров можно выручить хорошие деньги. Отто обещал отвезти этот груз сразу же, как только ему вернут водительские права, впрочем, права не проблема, их можно было бы получить в полиции за несколько сотен «подмазки» в любой момент, но Отто нужен напарник в такую долгую дорогу. Я сказал, что подумаю, спросил, разве напарнику не требуется разрешение на работу. Тимо считал, что официально я могу поехать как пассажир, но буду помогать Отто ночами. Он сказал, что подыскивает груз на обратную дорогу из Монреаля, ибо гонять пустую машину через весь материк невыгодно. Он уже взял напрокат автопоезд с холодильной установкой, и мы могли бы отправиться сразу, как только появится груз на обратный путь; омары-то уже сварены и заморожены в Майами-Бич. Я велел Тимо держать меня в курсе дела и пообещал подумать.
Якобсон пришел поздно вечером. Он рассказал, что договорился и мы можем остаться на работе, если хотим. Тайсто был уже так захвачен мыслью о мебельной фабрике, что отказался платить те двести долларов, которые Якобсон, как он утверждал, уже дал чиновникам, чтобы оставить нас на работе. Я сказал, что и у меня нет большой охоты платить за свой же труд, я привык, чтобы за работу платили мне. За сотню долларов мне приходится долго махать совковой лопатой под обжигающим шкуру солнцем. Якобсон рассердился и сказал, что он отнюдь не забавы ради бегал и улаживал наши дела: всякий раз из-за этого он бросал собственные дела, хотя и они все тоже требуют положительного отношения чиновников.
Я пообещал съездить на работу и хотя бы посмотреть, что за ветер дует там теперь, и даже смог уговорить на это Тайсто. Но мы все-таки не согласились отдать двести долларов ранее чем завтра. Якобсон повторил, что уже успел уплатить эти деньги. Я считал, что такой расход при его-то капиталах незаметен, но он и слышать ничего не хотел. Он требовал деньги немедленно. Тапани, и Ээро, и Тимо велели нам заплатить и удивлялись, какой стала бы тут наша жизнь, если бы не придерживались уговора.
Я пообещал, что мы сможем уплатить Якобсону завтра вечером, если будем еще тогда числиться на работе, в ином случае Якобсон смог бы получить причитающиеся нам деньги из кассы строительства дороги и вычесть свою долю. Он удовлетворился этим. Он не хотел ни виски, ни клубники, хотя Тапани предлагал ему и то и другое несколько раз. Якобсон сидел, покуривая маленькие сигарки, и рассказывал, что через несколько дней отправится на Ямайку, где приобрел большой участок земли на берегу моря и начнет теперь сооружать там настоящий рай для пенсионеров. На Ямайке все уже подготовлено и ждет начала работ; о подряде на постройку договорено, разрешения получены, и все помещения уже проданы, хотя еще ни один кирпич на кирпич не положен, деньги ждут в банке. Он говорил, что затем атакует солнечное побережье Испании, где начнет строить для пенсионеров — финнов и скандинавов — апартаменты, поскольку в северных странах сейчас много непристроенных денег и людей, сильно желающих сбежать от зимы, но скандинавы охотнее покупают жилища в Европе. Они чувствуют себя в большей безопасности по ту сторону океана и верят, что и деньги их там в большей безопасности. Якобсон ушел, велел еще нам завтра позвонить, рассказать, что слышно на работе.
Мы до полуночи пробыли в саду у Тапани. Хотя солнце село уже в семь вечера, прохладнее не стало. Женщины так и не показались из дому, за окнами виднелся сквозь занавески нечеткий, голубой светящийся экран телевизора. Пил я немного, слушал парней. Предостерегал Тайсто, чтобы он не воодушевлялся каждой идеей, которую ему подкидывали. О своих-то планах ни Тапани, ни Ээро, ни Тимо детально не рассказывали.
Тимо дал Отто деньги и написал на бумажке фамилию, адрес и номер телефона юриста, которому надо было эти деньги передать, чтобы полиция вернула Отто права. А еще Тимо велел Отто продержаться трезвым хотя бы то время, которое ему вскоре придется провести за рулем. Тимо пообещал сообщить сразу же и Отто, как только обратный груз из Монреаля будет организован. Отто спросил, водил ли я когда-нибудь автопоезд. Я сказал, что водил и у меня были финские права на вождение грузовика. А тут я получил американские права почти по одному лишь устному заявлению, что они мне нужны.
Весь конец вечера Тайсто не говорил больше ни о чем, как только о мебельной мастерской, и слушать это никто уже не был в состоянии. Тапани унес клубнику в дом, после того как обнаружил в каждой ягоде больших белых червей, которые, похоже, успели завестись там. Тапани утверждал, что ни в одной ягоде не было ни червяка днем, когда он собирал клубнику на ферме. Я сосчитал, что литр — это примерно сорок ягод, и если в каждой ягоде было по четыре червя, то Тапани за день съел их триста шестьдесят штук. Тапани на миг задумался об этом, но все же не сомневался, что то количество виски, которое он за день влил в брюхо, наверняка убило большую часть червей, а об остальных позаботится желудочная кислота. Но его не очень-то все-таки развеселили эти мысли о червяках.
Я отвел Тайсто в его жилище. Кайсу уже спала, когда я пришел домой, она проснулась и жаловалась, что я оставил ее на весь вечер одну смотреть телевизор. Она считала, что телепрограмма была неинтересная, просила, чтобы я купил приставку для кабельного телевидения, по которому передавали много кинофильмов. Я обещал подумать, сидел в гостиной и пробовал все те каналы, по которым еще шли телепередачи. Потом я взял банку пива — неразбавленное виски, выпитое у Тапани, жгло желудок, и я знал, что не засну. Лег спать, но долго лежал без сна. Утром, когда проснулся, думал, что бодрствовал всю ночь.
8
У Тайсто с утра было похмелье, когда он, держа на плече свою лопату, пришел звать меня на работу. Он стоял у нас возле двери, опираясь о стену. Я спросил, неужто американские инструменты ему больше не годятся. Тайсто сказал, что теперь нам предстоит такая сдельщина, для которой надо иметь с собой инструменты покрепче, если мы вообще собираемся туда. Он положил лопату в машину на заднее сиденье. Когда мы выходили, я взглянул на термометр, он показывал восемьдесят два градуса, в пересчете по Цельсию выходило больше тридцати, и мелькнула мысль, что день будет жарким и трудным. Я запасся ледяным чаем в термосе, у Тайсто было с собой пиво, которое он переложил на строительном участке в дорожный холодильник Отто, но одну банку все же захватил с собой — выпить перед началом работы.
Пришел прораб и рассказал: господа из фирмы звонили ему в пять утра и сообщили, что мексиканцам дан окончательный расчет, и теперь на участке не должно быть, кроме нас, никого из тех, кто не имеет разрешения на работу, так они договорились с Якобсоном. Однако предостерегали все же насчет контролеров из профсоюза: нам следовало быть готовыми уехать с участка сразу же, если о проверке документов сообщат по телефону из конторы. Я сказал, что мне надоело прятаться и выжидать, и Тайсто сказал, что больше привык работать, чем скрывать, что работает. Прораб заметил, что пришел лишь передать то, что ему было велено.
Как только мы поднялись на дорожную насыпь, к нам подошел Ринне и спросил, собираемся ли мы приступить к работе, ему вчера сказали, что «дикие» землекопы не будут больше размахивать лопатами на этом участке. Я спросил, как он себе представлял нас без разрешения на работу, ведь такая работа здесь запрещена. Ринне посмотрел на меня минуту, но ничего не сказал. Тайсто заметил, что мексиканцы получили окончательный расчет, Ринне вынудил людей уйти и теперь может быть доволен.
Ринне сказал, жаль, что Тайсто остался таким низкорослым мужичонкой, а то бы он с ним подрался и выставил бы с участка. Я спросил, может, я больше гожусь ему в противники. Ринне пообещал подумать. И Тайсто пообещал, что постоит за себя, если Ринне все же захочет помериться с ним силами. Отто встал между ними и подтолкнул Ринне к бульдозеру, сказав, что все подряды пропадут, если сейчас не начнем укладывать землю в основу дороги, поливальные машины вот-вот покажутся, и катку нужна работа. Ринне посмотрел на часы, пообещал, что будет разравнивать землю до тех пор, пока не придут на работу те, кто в Америке и в штате Флорида защищает интересы организованных трудящихся и получает за это жалованье, которое и он, Ринне, частично оплачивает вот уже скоро тридцать лет. Отто сказал, что и он тоже оплачивает часть их жалованья, но ему скоро будет нечем платить членские взносы, если он немедленно не начнет работать. Ринне ушел. Отто велел нам не обращать на Ринне внимания. Я взял совковую лопату, а Тайсто свою, купленную в торговом центре, и мы зашагали туда, где самосвалы ссыпали землю, которую Ринне теперь начал разравнивать бульдозером.
После восьми Ринне остановил бульдозер и сошел на дорогу. Он сказал, что теперь нам лучше уйти, иначе ему придется вызвать по телефону таких мужчин, которые заставят нас убраться; если ничто другое не поможет, строительство остановят и оно будет закрыто до тех пор, пока неорганизованных, не имеющих разрешения на работу людей здесь больше не останется. Я спросил, имел ли он в виду парней из Конго. Ринне сказал, что имеет в виду нас с Тайсто. Он стоял перед нами — злой, прожаренный солнцем мужчина, в одних шортах и сандалиях на босу ногу. Не было охоты спорить с ним целый день о таких ясных вещах, я сказал, что до меня, так он может звонить хоть в Белый дом и рассказывать там об этом.
Пока мы с Ринне препирались, Тайсто не сказал ни слова. Но он вдруг оттолкнул меня в сторону и встал прямо перед Ринне, и когда Ринне принялся кричать об уклоняющихся от уплаты налогов, о том, что, как он знает, Тайсто не платил налоги в Финляндии, и о деньгах, которые теперь у Тайсто на банковском счету, Тайсто приподнял лопату и ткнул ею Ринне в ногу. Появилась глубокая рана. Ринне заорал жутким голосом, из раны сильно текла кровь.
Отто соскочил с катка, подбежал, сказал, что хорошо видел все случившееся и пойдет, если надо, клясться, что это был несчастный случай: лопата просто выскользнула из рук Тайсто. Ринне прыгал на одной ноге и орал благим матом, африканцы прибежали из-за машины и спрашивали, что случилось. Отто велел привести прораба, один из негров побежал его искать и сразу же вернулся с ним. У прораба был с собой чемоданчик с медикаментами для оказания первой помощи, он сиял сандалию с ноги Ринне и сноровисто приступил к перевязке. Ринне сел на обочину и поднял ногу, зажав обеими руками, а прораб обматывал ее бинтом. Ринне ругался и клялся, что он Тайсто еще покажет, что у него в этой стране такие друзья, которые не позволят безнаказанно рубить ему ногу лопатой. Тайсто считал, что мы свой наряд на этот день и на долгое время вперед выполнили. Отто перевел слова Тайсто прорабу, и тот тоже считал, что по крайней мере Тайсто на этом участке делать больше нечего. Да и мне, наверное, теперь было бы разумнее некоторое время держаться от Форт-Лодердейла подальше. Он сказал, что мы можем получить причитающиеся нам деньги в любой час завтра в кассе фирмы в Уэст-Палм-Бич.
Мы пошли прочь. Отнесли инструменты фирмы, Тайсто сказал, что свою лопату возьмет с собой на память, да может и пригодиться. В машине Тайсто стал вспоминать, какая была рожа у Ринне, когда из ноги потекла кровь, и его разбирал смех. Мне было не до смеху, по я велел Тайсто смеяться, пока может, и вытереть кровь с лопаты, пока не перепачкал машину. Тайсто взял лопату на переднее сиденье и вытер кровь носовым платком. Окровавленный платок он выкинул в окошко и утверждал, что заработал так пятьсот долларов, поскольку полиция нас не остановила и не оштрафовала за загрязнение обочин. Мы доехали до Лейк-Уэрта и пошли выпить пива, просидели там всю вторую половину дня и затем поехали домой.
Когда я пришел домой, Кайсу уже знала все, потому что Отто сразу позвонил Тапани и рассказал, в какую переделку попал Ринне на участке, а жена Тапани тотчас побежала к нам рассказать о звонке, Кайсу встревожилась и, лишь увидав меня трезвым, немного успокоилась. Я сказал, что и для меня дорожные работы окончились навсегда. Тайсто начал было рассказывать, как ударил лопатой Ринне по ноге, но я велел ему прекратить. Он ушел.
Кайсу приготовила еду, и мы молча поели. Я заметил, что потеря мною работы тревожит ее довольно сильно, хотя она об этом не обмолвилась ни словом. Вечером она спросила, что я теперь собираюсь делать: играть в карты и опять пьянствовать с другими и тратить наши деньги? Я сказал, что собираюсь вести праздную жизнь. По мнению Кайсу, такой жизни мне долго не выдержать. Я сказал, что опять стану забрасывать сети в несколько речек, может, в какой-нибудь из них рыба начнет попадаться. Ничего более точного я не сказал, хотя Кайсу и спрашивала о моих планах еще не раз.
9
Полицейские приехали в первой половине дня — двое больших мужчин, мясистых, сильно потеющих, — и сказали, что я должен явиться в бюро шерифа дать показания о случившемся вчера на строительстве дороги несчастье, которое, как утверждает пострадавший, было намеренным. Я сказал, что вполне могу дать показания. Они спросили, поеду ли я на их машине. Я спросил, привезут ли они меня потом обратно домой, поскольку в Оушен-Грин добраться из города без машины трудно. Они приказали, чтобы я ехал на своей машине, тогда я смогу отвезти домой и мистера Матсомпи. Он уже с утра в полиции.
Полицейские поехали впереди меня. Один из них всю дорогу сидел обернувшись, чтобы видеть — следую ли я за ними. Я обдумывал, не потребовать ли мне, чтобы вызвали адвоката, прежде чем я хоть что-нибудь скажу. Интересно, что рассказал полицейским Тайсто и на каком языке?
В полицейском участке меня отвели в помещение для допроса. Туда пришли двое мужчин, ознакомили меня с моими правами и спросили, понял ли я по-английски. Я сказал, что и с этим языком в ладах. Они объяснили, что им пришлось искать переводчика для допроса Тайсто, который уже дал показания, и Отто дал тоже. Я спросил, зачем им нужен еще и я. Они приказали мне объяснить, что случилось вчера на строительстве дороги с Ринне. Я рассказал, что лопата Тайсто попала на ногу Ринне. Они записали все и дали мне подписать, спросили еще, была ли ссора у Ринне с Тайсто перед тем, как он получил травму. Я сказал, что ссоры не видел, да и не интересуют меня чужие дела, видел только, как лопата упала Ринне на ногу и из раны потекла кровь. Они спросили, почему лопата Тайсто была острой, как мачете. Я не знал, как это объяснить, сказал, что Тайсто, очевидно, хочет, чтобы работа шла лучше, и потому содержит инструмент в таком состоянии. Полицейские сказали, что, как выяснилось, лопата была не казенная, а собственная, Тайсто принес ее утром с собой на работу. Я сказал, что приехал утром в Форт-Лодердейл в машине вместе с Тайсто и что у него лопата была уже тогда.
Меня задержали в участке недолго. Я опасался, как бы полицейские не спросили про разрешение на работу, но они не знали, что это интересовало чиновников. Тайсто и Отто ждали меня в машине Отто, когда я вышел из участка. Договорившись, что Отто поедет впереди, мы тронулись и двумя машинами направились на берег пролива к опушке парка. Там мы вышли из машин, прогуливались по травке и они рассказывали мне, а я им, какие показания дали. Отто утверждал, что дела против Тайсто не заведут, поскольку у полиции лишь одно заявление Ринне против наших трех показаний, да и нет у него таких связей, которые бы заставили полицию поднимать шум; Ринне успокоится, получив возмещение от страховой компании. Отто находил все происшедшее забавным, пытался посмеяться над этим, Тайсто как-то затих, заметил только, что небось и Ринне чему-нибудь научился, будет знать, как устраивать товарищеские суды и притеснять соплеменников в чужих краях.
Потом Тайсто сел в мою машину и мы поехали домой. Отто отправился на стройку дороги — править катком, посулил вечером прийти и сообщить, что сказали стройфирма и профсоюз. Дома, поджидая нас, уже сидели Тапани и Якобсон и, разомлев от жары, пили кофе, который сварила Кайсу. Сначала они ничего не говорили обо всей этой истории, и я думал, что они пришли к нам по другому делу, но затем Якобсон начал тихим голосом о трудностях, на которые мы обрекли весь его бизнес, ударив лопатой члена профсоюза, находящегося в списках получателей зарплаты строительной фирмы, мол, мы подвергли опасности работу ста пятидесяти человек, не имеющих разрешения; устроить, чтобы их держали на работе, обошлось бы ему подороже двухсот долларов, которые он вчера сунул какому-то взяточнику, чтобы нас держали на строительстве.