Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

Мы пошли по песку пляжа мимо лежавших людей, туда, где начинался причал, и взошли на него. В самом начале, у берега, было устроено кафе, служащий которого взимал с каждого входящего на причал пятьдесят центов. Я заплатил. Шагая по причалу, Тайсто заговорил о плате за вход сюда и подсчитывал, сколько набегает за год в карман того человека, который догадался взимать плату; он и сам подумывал, как заработать большие деньги, ибо в Америке иначе нельзя, — вся страна устроена так, что человек, в кошелек которого откуда-то все время не брякает доллар за долларом, обречен на бедность и несчастья.

Тайсто сказал еще, что бизнес должен быть таким, чтобы деньги текли к дельцу даже тогда, когда он просто сидит в сортире. Я сказал, что заплатил за него, входя сюда, он достал бумажник, поискал в нем пятьдесят центов, не нашел и дал мне бумажный доллар. Я взял его и сунул в карман.

Мы смотрели, как мужчины удят с причала рыбу на блесну и червя, иногда они забрасывали в воду прикрепленный к бечевке кусок морской сети, в ячейках которой застревали маленькие рыбки; и их использовали потом как наживку для удочек.

Под причалом в воде я видел больших плавающих рыбин, этак с метр длиной. Они не удостаивали своим вниманием ни наживку, ни другие приманки, а рыболовы бегали по причалу и пытались навязать их рыбинам. Иногда лениво, как бы нехотя, пеликан с дрожащим под клювом мешком покидал причал и нырял в стаю мелких рыбешек. Пеликаны — вообще-то хорошие рыболовы — часто ошибались, заглатывали рыбьи приманки и застревали в сетях, барахтались, ныряли и дергали лески, взлетали, и затем их притягивали на причал. У рыбаков были припасены для пеликанов длинные щипцы, два человека держали птицу, а третий доставал из ее горла крючок. Птицы, встряхнувшись, улетали в море и садились на зыбкую поверхность воды; несколько пеликанов, у которых из клюва свисали обрывки нейлоновой лески, сидело на перилах. Мы с Тайсто наблюдали за рыбной ловлей и показывали друг другу рыбин под причалом.

Мы не выдержали слишком долго на солнцепеке и пошли обратно. Рыбаки остались рыбачить. Сойдя на песок, мы вновь ощутили запах подгоревших кремов, который, казалось, распространился по всему берегу, и, пройдя через облако этого запаха, направились на шоссе, тянувшееся вдоль берега.

Решили поесть в каком-нибудь из ресторанов на берегу, но в них во всех были длинные очереди, мы же не привыкли стоять в очередях за едой. Поехали в город и купили гамбургеры. Ели их, сидя в машине, и запивали кока-колой из банок. Мотор машины работал, и кондиционер нагнетал в салон прохладный воздух. Я спросил, неужто и впрямь Тайсто намерен основать тут мастерскую. Он ответил, что обсуждал это с Тапани, Ээро и Тимо; они разобрались в возможностях этой страны и теперь все были полны духа предпринимательства. Основывать фирмы тут было легко: регистрация стоит недорого, и чиновникам достаточно одного только заявления, их не интересует даже, кто владеет фирмой и что фирма делает. Я спросил, что же делала бы фирма Тайсто. Он сказал, что стал бы производителем мебели. Я не помнил, чтобы сам он умел делать мебель, но он утверждал, что люди, в руках которых из дерева рождается мебель, всегда найдутся, сказал, что месяца два присматривался к тому, какая тут у людей обстановка в квартирах, и к мебели, которую продают в магазинах, и верит, что у северного крестьянского рококо тут были бы большие возможности. Такая мебель не похожа на принятый тут стандарт, достаточно стильная и легкая и подходит к жаркому климату. На это я не сказал ничего. Тайсто рассказывал, что и Тапани тоже был уверен в возможностях крестьянского рококо; у Тайсто есть наготове деньги для покупки станков и сырья, а уж рабочие найдутся, к тому же Якобсон обещал найти Тайсто компаньона, какого-нибудь знающего мебельное дело американца, который бы изъяснялся на английском — а это необходимо для торговли — получше, чем Тайсто на своем ломаном, благоприобретенном на курсах. Тайсто утверждал, что тут, если не сумеешь выпустить черенок лопаты из рук достаточно резко, так и останешься держаться за пего.

Нам пора было возвращаться на работу. Подъехав к строительному участку, мы медленно ехали вдоль него, пока не увидели прораба возле катка Отто. Я остановился, открыл окошечко и спросил, можем ли мы теперь приступить к работе. Он разрешил.

6

Когда мы с лопатами подошли туда, где Ринне на бульдозере разравнивал землю, он тут же остановил бульдозер и, высунувшись из кабинки, крикнул, что догадывается, куда мы так поспешили утром и куда поспешили мексиканцы и кое-кто еще. Он обещал это так не оставить.

Мы не стали беседовать с Ринне. Он смотрел, как мы начали разравнивать пылящую землю от края дороги к середине, потом спрыгнул с машины и пошел к прорабу. Они разговаривали долго. Мы с Тайсто, опираясь на лопаты, глядели, как они беседуют. Тайсто сказал, что не огорчился бы, если бы нам пришлось покинуть эту работу, и я тоже сказал, что не огорчусь. Эта работа не очень-то мне нравилась.

Ринне вернулся к бульдозеру, молча залез в кабинку, завел мотор и тронулся с места. Мы тоже принялись за работу. Мексиканцев не было видно весь день. Во второй половине дня Ринне несколько раз останавливал машину и разговаривал с американцами так долго, что прораб подходил напомнить, что ему платят не за перемалывание слов, а за работу на бульдозере. С неграми Ринне не разговаривал.

Конголезец, владевший английским, подошел предупредить меня, мол, наш соплеменник очень резко протестует, что фирма нанимает людей, не состоящих в профсоюзе, и как бы нам не пришлось оставить работу. Я сказал, что уже понял — финн финну худший враг в этой стране. Незадолго до конца рабочего дня прораб позвал нас поговорить. Мы отнесли наши лопаты в будку для инструментов и пошли к машине прораба, он вышел из нее нам навстречу. Из конторы звонили и сказали, что нами интересовались люди из профсоюза. Они уже знали, что здесь, на устройстве дороги, трудятся финны, у которых разрешение на работу не в порядке. Я спросил, пришло ли время нам получить расчет. Прораб сказал, что нам не стоит так сразу пугаться, строительная фирма пока еще сама решает, кому платить жалованье. Я перевел это Тайсто.

Тайсто сказал не задумываясь, что Ринне донес на нас профсоюзным боссам, которые в этой стране все как один гангстеры. С них станется прийти с дробовиками и автоматами проверять, какие у нас документы в кармане. Тайсто был готов уйти отсюда окончательно, не оглядываясь. По мне же, было бы лучше подождать, как решит строительное начальство. Тайсто сказал, что сосчитал, сколько должно быть в кассе денег, которые мы заработали, и если эти деньги выложат ему на ладонь, он больше не будет жадничать и перестанет насыпать американскую землю на полотно дороги.

Я перевел его слова прорабу. Тот приказал нам явиться утром на работу как обычно, днем прояснится, куда гнет профсоюз: может, он и не заинтересован в столь маленьком участке работы в такой большой стране.

Мы пошли к машине. Тайсто сказал, что захотим — сами оставим работу, но прогнать нас никто не прогонит. Я не ответил. Ринне пришел с рабочего участка и спросил, получили ли мы расчет. Я сказал, что о расчете и речи не было. Такие речи, считал Ринне, мы вскоре услышим. Я спросил, что за адское пристрастие у него притеснять нас. Мы ведь не хотим ничего другого, кроме как спокойно трудиться, поскольку мы не умеем убивать время безделием. Ринне сказал, что вокруг полно американских безработных бедняков, строительным фирмам нет нужды держать на работе укрывающихся от уплаты налогов финнов, у которых на банковских счетах долларов хватает.

Тайсто — мужик кряжистый — был на голову ниже Ринне, но подошел к Ринне совсем близко, схватил его за оба предплечья, сжал и спросил, что его мучает. Ринне сказал, что уже объяснил, чем он озабочен. Тайсто спросил: разве Америка не свободная страна? Ринне ответил, что и такие речи он слыхал. С Тайсто слетела шапка, когда он тряс Ринне, и тот поддал ее ногой. Мне пришлось вмешаться. Если бы я не удержал, отпустил Тайсто, он избил бы Ринне, старого человека. Ринне требовал, чтобы я отпустил Тайсто, он, мол, сам привык вытряхивать мальчишек из одежки, и ему уже не раз приходилось усмирять «диких».

Я велел Ринне уматывать, и как можно дальше, пока цел. Мне было непросто удерживать Тайсто, но все же Ринне испугался криков Тайсто, понял, что он не шутит. Ринне удалялся полубегом и ни разу не оглянулся.

Я отпустил Тайсто и сказал, что в такую жару не стоит бороться, а боксировать — тем более, разумнее было бы дождаться ясного, прозрачного осеннего дня, когда и в драке не вспотеешь. Тайсто примирился с этим, хотя не верил, что такой день когда-нибудь настанет в здешнем-то климате. Пока ехали в Лейк-Уэрт, он всю дорогу обдумывал, каким способом показать Ринне, что мы такие люди, с которыми и затевать товарищеский суд не стоило.

Я пообещал вечером поговорить с Тапани и другими: имеет ли смысл дальше смолить свою шкуру на этой работе, раз вышла такая ссора с местными финнами. Тайсто сказал, что придет со мной и расскажет всем о тех пакостях, которые Ринне нам уже устроил; следовало позвонить Отто и пригласить его, поскольку он знал Ринне и других финнов, которые долго жили в этой стране, и мог сказать, можно жить в согласии с этими костяными башками или нет.

Домой мы добрались лишь после четырех. Тайсто пошел в свое жилище, пообещав прийти к нам в семь. Кайсу приготовила еду. Я сходил под душ и поплавал, мы поели. Кайсу сказала, что весь день сидела дома, насморк у нее что-то не проходил. Я велел ей купить в аптеке средство от насморка, но Кайсу утверждала, что такие лекарства могут вызвать очень сильные нарушения развития плода, она вычитала об этом в финском женском журнале. Я сказал, что не знал об этом. Она спросила, уж не хочу ли я ненормального ребенка. Я не говорил, что хочу. Она спросила, чего же я тогда советую ей идти в аптеку за средствами против насморка, которые могут повлиять на плод. Я сказал, что ничего такого никогда ей не советовал. Кайсу считала, что рождение ребенка-уродца дало бы мне хороший повод бросить ее. Я больше не мог ничего говорить.

Я принялся читать финскую газету, вернее, выходящие на финском языке «Американские новости», издающиеся в Лантане, и читал до тех пор, пока Кайсу, вымыв посуду, не села смотреть телевикторину, в которой за ответы на каждый из примитивных вопросов выдавались премии в тысячи долларов. У Кайсу размеры премий вызывали вздохи; суммы в долларах мерцали на экране, пока отвечавший обдумывал вопрос.

Я спросил Кайсу, нужны ли ей деньги, она считала, что иметь собственные деньги было бы удобнее. Я пообещал выписать ей, когда только пожелает, чек на десять тысяч долларов. Она спросила, что ей делать с такими деньгами. Я сказал, может делать что угодно. Некоторое время она не произносила ни слова, затем спросила, хочу ли я, чтобы она вернулась обратно в Финляндию. Я сказал, что она сама этого хочет. Мы замолчали, сидели и смотрели рекламы, которые показывали по телевизору.

Кайсу сменила канал на другой, где шла передача о приготовлении пищи. Она не могла долго смотреть и эту передачу из-за того, что краски у нашего телевизора были грубые, они ее раздражали. Кайсу опять переключила программу: показывали рекламу пива. Я спросил, так ли уж необходимо ей все время смотреть телепередачи. Кайсу сказала, что развлечений здесь весьма мало. Я сказал, что придется вечером пойти посоветоваться с Тапани и другими о нашем будущем. Кайсу не хотела идти со мной, поскольку была сыта по горло разговорами с женами Тапани и Ээро, их бахвальством, зазнайством и их укорами в том, что она забеременела не вовремя. Я сказал, что никто ее тут не укорял, и велел рассказать хотя бы один случай, но такой, который был на самом деле. Она сказала, что Тапани своими советами поставил нас в жуткое положение; если бы я в Финляндии не слушал советов Тапани, о том, как вести денежные дела ковроткацкой фабрики и бухгалтерию предприятия, мы бы теперь не очутились здесь. Я не помнил, чтобы получал советы от Тапани или кого-нибудь другого, и мог обвинять во всем лишь себя. Кайсу спросила, могу ли я обвинять себя в том, что женился на ней.

Пришел Тайсто и спросил, не дам ли я ему машину — съездить в торговый центр. Я разрешил, Кайсу поехала с ним. Я дал ключ от машины и попросил ее выключить телевизор.

Я долго лежал на диване, затем встал и пошел в гостиную. Включил телевизор, но был не в состоянии слушать английскую речь. Позвонил домой, трубку взяла мать. Она сказала, что у них час ночи. Я попросил прощения, не подумал о разнице во времени. Мать сказала, что я мог бы звонить почаще, но лучше в человеческое время; она слыхала, будто Кайсу звонит домой по два раза в день. Я сказал, что в таком случае важнейшие известия до нее доходят, но мать утверждала, что родные Кайсу ничего ей не рассказывают. Я сказал, что, похоже, она все-таки здорова, она спросила, откуда я знаю про ее здоровье. Я сказал, что это слышно по голосу.

Я спросил также и о ковроткацкой фабрике, но мать пожаловалась, что ей ничего о делах на фабрике не рассказывают. Мы еще разговаривали, когда вернулись Тайсто и Кайсу. Тайсто нес большие бумажные сумки, набитые доверху, он поставил их на стол в кухне. Кайсу поблагодарила его, я кончил телефонный разговор. Передал Кайсу приветы из дому. Тайсто поблагодарил, Кайсу ничего не сказала. Когда Тайсто ушел, пообещав прийти к семи, Кайсу спросила, неужто я не знаю более дешевого способа убить время, чем звонить в Финляндию. Напомнила, что минута разговора стоит десять долларов. Я спросил, означают ли ее слова, что мне следовало бы раскладывать пасьянс, но Кайсу утверждала, что пасьянс — дело скучное, уж я-то наверняка придумал бы занятие повеселее. Это рассмешило нас. Я сказал, что мы продержимся до тех пор, пока хватит смеха, и Кайсу пообещала объявить мне сразу же, когда его начнет не хватать.

Она сказала, что Тайсто купил в магазине железную лопату, настоящий финский рабочий инструмент. Он объяснил ей, что ему надоело кидать пыльную землю американской совковой лопатой. Я сказал, что нужда в нас как в землекопах, пожалуй, вскоре отпадет, и Кайсу сказала, что и Тайсто того же мнения, он рассказал ей о вызванных Ринне контролерах, из-за которых нам пришлось скрываться.

Я удивился, зачем Тайсто купил лопату, но Кайсу его об этом подробно не расспрашивала. Кайсу принесла из холодильника ледяного чаю, я плеснул в свой стакан еще немного рома. Кайсу промолчала, и я пообещал сегодня вечером не пить много. Кайсу рома не захотела, вспомнила, чего только эта жидкость со мной ни вытворяла, но вспомнила со смехом, и какое-то недолгое время нам было хорошо и тепло.

7

Когда мы с Тайсто пришли к Тапани, во дворе, кроме него были его братья и Отто. Как нам сказали, должен был прийти и Якобсон. Они знали, что Ринне звонил с работы людям из профсоюза, те — ревизорам, и ревизоры вынуждены были приехать и проверить разрешения на работу. Якобсон договаривался, во что обойдется нам работа без разрешений. Тайсто сразу же объявил, что его желание работать на этой дороге не столь велико, чтобы стоило намазывать смазку слишком толстым слоем. Тапани спросил, желаю ли я там трудиться, и я сказал, что у меня тоже нет большого желания.