Читать книгу «Река течет через город. Американский рейс» онлайн.

Мы въехали на автостоянку и оставили машину там. Тапани выставил чемоданы из багажника на землю, взял один из них и пошел впереди нас. Мы шли мимо какого-то дома, мимо теннисного корта. За кортом я увидел бассейн, о котором Тапани распространялся, торгуя мне жилье, людей, лежащих возле бассейна, и детишек, плавающих в нем. Тапани сказал, что баня рядом с бассейном и давайте пойдем туда все вместе, и Кайсу тоже. Кайсу решительно заявила, что не пойдет ни в какую сауну в мужской компании, Тапани велел ей теперь отбросить ложный стыд Старого Света, ибо мы все тут одна большая семья и нам нечего скрывать друг от друга, и части тела тоже. Кайсу спросила у меня, обязательно ли ей идти в сауну, я ответил, что нет.

Наша квартира была за теннисным кортом, от входа до ограды корта тянулась дорожка метров в десять и был газончик величиной с почтовую марку. Я заметил, что во дворике моего дома в гольф не поиграешь. Тапани открыл квартиру и сказал, что я могу заниматься гольфом в любом из городских клубов, если уж меня укусила такая муха и волдырь от укуса так чешется, что мне без этого хобби не жить. Он знал, что гольф — это развлечение таких денежных воротил, как я.

Мы вошли в дом. Тапани сказал, что все имеющееся в комнатах принадлежит нам, даже бутылка виски на столике у софы, осталось только подписать купчую. Мы осмотрели комнаты: наружная дверь открывалась прямо в гостиную, за нею находились еще две комнаты, кухня была отделена от гостиной занавесом.

Чемоданы поставили на пол в гостиной и сели в кресла. Тапани достал из холодильника бутылку содовой, принес из кухни стаканы и налил нам всем виски. Кайсу виски не хотела, она встала и молча обошла комнаты, перетащила чемоданы в спальню, позвала и меня туда и зашептала, что не выдержит долго в этой духовке среди мебели, которая выглядит, как дешевая подделка, и что теперь, когда она увидела эту мебель, она понимает, почему цена была такой низкой. Я сказал, что нам надо осмотреться, и вернулся в гостиную, оставив Кайсу разбирать чемоданы.

В гостиной Тапани поднял стакан с виски, с пафосом произнес: «Добро пожаловать во Флориду, в город Лейк-Уэрт, лучший из всех городов во Флориде и самый приветливый, поскольку в нем живет больше всего финнов, десять тысяч говорящих по-фински на такой маленькой территории, и родной язык слышишь каждый день, так что нет причины скучать по родине!» Я сел. Тапани сказал, что тут ежедневно столько градусов тепла, сколько в Финляндии набирается за целое лето. За это мы выпили. Тапани налил снова. Я пошел в спальню. Кайсу разделась и отлепляла с тела деньги. Она кидала купюры в кучу на кровать, я тоже разделся и отклеил деньги и дорожные чеки. Оделся в летний костюм и вернулся в гостиную. Там парни пили виски. Я тоже взял стакан и выпил.

Пошли посмотреть жилье Тайсто. Это была такая же трехкомнатная квартира метрах в двадцати от нашей; Тайсто отнес кейс и чемодан в спальню, спросил, не опасно ли оставить деньги в комнатах, пока мы будем в сауне. Тапани сказал, что в квартире деньги в такой же безопасности, как во Флоридском банке. В спальне Тайсто разделся и отлепил доллары и дорожные чеки с тела, гримасничая при этом — клейкая лента выдирала волоски на ногах и груди. Я отлепил то, что было у него на спине, Тапани спросил про мои деньги. Я сказал, что с ними все в порядке.

На столе в гостиной тоже стояла бутылка виски, припасенная Тапани, и мы отхлебнули из нее, прямо из горлышка, теплую, резкую на вкус жидкость. У Тайсто уже была такая «грунтовка», что, сделав несколько глотков, он снова опьянел, стал рассказывать Тапани о нашем путешествии сюда и обо всем, что мы пережили в Стокгольме и Нью-Йорке. Он считал, что для мужчин послабее подобное путешествие оказалось бы неодолимым, но мы могли называть себя истинными мужчинами, несмотря на невезение. Теперь, счастливо добравшись во Флориду, мы имели право расслабиться в знакомой компании. Тапани велел ему расслабиться лишь настолько, чтобы не повредиться и не потерять свои деньжонки. Тайсто обиделся на «деньжонки», принялся выкладывать пачки долларов на стол и велел Тапани считать деньги, их должно было быть побольше, чем выручает за день киоск, принадлежащий какому-нибудь инвалиду. Тапани приподнимал пачки, утверждал, что у него самого, когда он приехал сюда, было с собой столько денег, что и тысячедолларовыми купюрами их не удалось бы обклеить вокруг одного человека. Я спросил, как же ему все-таки удалось провезти деньги. Тапани рассказал, что их ввозили несколько лет через банки Западной Германии и Швейцарии, куда они были помещены только на помер клиента, ибо фамилии владельца счета не спрашивали, а часть прошла по безупречным расчетам через Госбанк Финляндии в оплату за сырье, которое он якобы покупал у своих европейских фирм и у фирм друзей. При этих счетах имелись и товарные удостоверения таможни, только сам товар отсутствовал, его никогда и не получали. Из Центральной Европы привозили деньги знакомые, приезжая в Америку, во Флориду; Якобсон, о котором мы читали в Финляндии в журналах-сплетниках, привозил Тапани миллионы; меняя иногда марки ФРГ на английские фунты стерлингов, играя на разнице валютных курсов и меняя валюту других стран на доллары, он заработал для Тапани сумму, примерно равную двум миллионам финских марок. Сначала они спорили о размерах прибыли, потом разделили ее пополам. Тапани уверял, что Якобсон не согласился бы разделить пополам убытки, если бы он их понес, спекулируя чужими деньгами. Рисковал-то Тапани, и ему полагалась бы большая часть выигрыша, однако вся эта деятельность велась на грани законности и беззакония, пожалуй, даже закон нарушался, так что Тапани охотнее согласился на худой, но быстрый компромисс, вместо того чтобы вести долгий и «жирный» спор с Якобсоном.

Тапани объяснил, что рассказывает все это только нам, ибо знает нас как людей, умеющих держать язык за зубами, и делает это для того, чтобы показать нам, в страну каких возможностей мы прибыли. По его мнению, мы были в лучшем положении, чем эмигранты пятидесятых годов, которых заманивали в Канаду на урановые шахты добывать для американских атомных электростанций и атомных бомб уран. И старший брат Тапани тогда поехал в Эллиот-Лейк обогащаться, добывая уран, ведь на урановых шахтах хорошо платили за вредность. Сойдя в Галифаксе с судна и сев в поезд, идущий в Монреаль, он все же почувствовал себя транспортируемой скотиной: не знающий языка, не понимающий ни слова из объяснений местных гидов мужчина. В Монреале он отстал от поезда с иммигрантами, поехал в Торонто, встретил там знакомых парней и устроился на строительство небоскреба, потому что был по профессии строителем. Парнем он был отчаянным, у такого, как говорится, голова никогда не мерзнет, хотя в морозные зимы дул холодный ветер с Великих озер, а на стройке небоскреба приходилось работать на высоте сотен метров, прикрепляя стальные балки одну к другой; в нескольких письмах домой он похвалялся своими заработками, чем возбудил в деревне новую «американскую лихорадку», которая не утихала до тех пор, пока не вернулись из Канады несколько парней и не рассказали на чистом финском языке, сидя в комнате на лавке, сколь «человеческой» была жизнь в Эллиот-Лейке на урановых шахтах и в бараках, куда горные компании селили рабочих, спасая от холода канадских зим. Тапани помнил рассказы брата и не уставал заверять, что мы счастливчики по сравнению с его братом: у нас были деньги, нас окружала теплынь тропиков. Выпили за это, Тайсто оделся. Мы были уверены, что справимся и в этой стране так же, как справлялись всюду, куда забрасывала нас жизнь, и старухам матерям не придется беспокоиться за нас.

Тайсто выбросил немногую свою одежонку из чемодана на пол спальни, сказал, что развесит в шкафу, когда будет время. Сходил в уборную, причесался, вернулся в гостиную с мокрыми приглаженными волосами, схватил со стола деньги, запихнул в кейс, запер его и пошел прятать куда-то в дальнюю комнату, а нам запретил подглядывать, из какой комнаты он вернется. Мы с Тапани пили виски.

10

Пошли обратно к нам домой — Тапани, Тайсто и я. Кайсу успела разместить вещи и чемоданы по шкафам, деньги сложила в кейс и показала мне, куда его спрятала, сама она переоделась в легкое свободное платье и теперь обследовала кухню и утварь, припасенную для нее Тапани.

Она сказала, что нам надо обзавестись продуктами и кофе, прежде чем начнем пьянствовать, поскольку Тапани не припас для нас ничего, кроме виски с содовой. А этого хватит, если хватит, нам на сегодняшний вечер, ио завтра могло бы прийтись по вкусу и что-нибудь солененькое, и безалкогольные напитки. Кайсу спросила у Тапани, можно ли здесь пить воду прямо из-под крана, и Тапани заверил, что всегда ее пьет, особенно когда чувствует жажду. Но нам посоветовал остерегаться расстройства желудка в первые две недели; а то два-три дня спустя из нас начнет вылетать дерьмо, как стаи воробьев, если мы каждое утро не будем травить желудочных микробов глотком коньяка, который, несмотря на возражения врачей, является единственным эффективным средством против поноса в тропиках. Кайсу сказала, что запаслась угольными таблетками, принимать которые гораздо безопаснее для здоровья ребенка, чем постоянно пребывать в коньячном хмелю. Я налил парням виски. Тапани позвонил домой, скомандовал жене прийти к нам. Кайсу крикнула, чтобы жена Тапани захватила с собой пачку кофе, поскольку мы две недели вынуждены были начинать каждое утро какой-то шведской бурдой, которую с кофе роднит только название. Тапани сказал об этом несколько слов по телефону.

Пока сидели в ожидании жены Тапани, он спросил, сколько же денег было в тех пачках, которые мы отклеили из-под одежды, и мы рассказали ему, сколько у каждого из нас было с собой. Тапани прикинул, что нам не прожить на проценты — основной капитал для этого маловат. Я сказал, что приехал сюда не для того, чтобы вести жизнь пенсионера или праздно спать, такого здоровому мужчине долго не выдержать. Сказал, что пойду работать сразу же, как только найдется что-нибудь подходящее, да и Тайсто надо бы присматривать себе работу, хотя у него с собой денег больше, чем у меня: праздная жизнь его обернется бессмысленной тратой времени и пьянством. Кайсу опять же сказала: мы вернемся в Финляндию сразу, как только финские налоговые чиновники от нас отвяжутся. На это надо уже меньше пяти лет, ведь налоговое ведомство медлительно, и ему не успеть докопаться до заказов всех мелких фирм. Если жить по-человечески, денег нам хватит до тех пор, пока сможем вернуться в Финляндию, не опасаясь налогового управления и полиции; да и раньше надо было жить как люди и не ввязываться в предпринимательство, которое вытягивает деньги вместе с бумажниками.

По мнению Тайсто, дух предпринимательства в нас обоих настолько силен, что мы уже не сможем работать только ради того, чтобы прокормиться, мы предприниматели и строители страны, и уж коль скоро прибыли с большим капиталом в государство, где свободное предпринимательство является основой жизни общества, нам не следует обманывать ожиданий американцев, нанимаясь сборщиками фруктов или клубники, вместо того чтобы пустить деньги в оборот, — нельзя же обманывать президента Рейгана в его собственной стране. В каждой стране — по ее обычаям, или прочь за ее пределы, твердил Тайсто. Он пьянел все сильнее и без устали восхвалял Америку — страну, которая предоставила ему убежище и возможность жить, так же как сто лет назад она дала хлеб его бабушке и многим другим финнам.

Жена Тапани пришла и сказала, что видела на краю площадки для машин в траве зеленую змею, они вечно выползают из канала за жилой территорией. Кайсу завопила, что не станет жить в доме, во дворе которого извиваются змеи. Тапани заявил, что зеленые змеи не ядовиты, и ему жаль змею, для которой первым встреченным человеком оказалась его жена. Он не считал свою жену первой красавицей Флориды. Конечно, Леэна за время, проведенное здесь, сильно растолстела и поэтому, как она говорила, очень страдала летом во флоридском пекле. Тапани ни за какие коврижки не соглашался спасаться от жары в северных штатах и жену не отпускал. Леэна, как и полагается, поздоровалась с нами за руку, посмеялась над тем, что Тапани, Тайсто и я пьем виски, и тут же заявила, что виски здесь плохо действует на многих мужчин, ведь из-за жары приходится все время что-то пить, и те, кто пристрастился к виски, через несколько лет замечают, что финская печень этого не выдерживает, лучше сохраняются любители пива. Она принесла с собой пакет финского кофе и чай со льдом в термосе, который в этих широтах был единственным напитком, действительно утоляющим жажду. Леэна налила чаю себе и Кайсу, подняла стакан и сказала, что их напиток по цвету не отличишь от виски. Кайсу принялась варить кофе. Тайсто начал втолковывать Леэне, что мы расположились тут не жажду утолять, а праздновать прибытие из долгого путешествия. Леэна ушла за занавес на кухню, и было слышно, как они разговаривают с Кайсу. Вскоре они принесли кофе на стол. Тапани нахваливал купленный для нас кофейный сервиз и радовался тому, что это обошлось ему дешево, ибо он приобрел большую партию сервизов оптом — во все квартиры Оушен Грин. Кайсу налила кофе в чашечки, разрисованные красными цветами, назвала кофейный сервиз страшилищем; однако приготовленный на финский манер достаточно крепкий кофе и в этих чашках был хорош на вкус.

Леэна попросила у Тапани ключи от машины, сказала, что съездит с Кайсу по магазинам за вещами, которые Тапани и в голову не пришло купить для нас, ибо они продавались без уценки, и спросила, что нужно привезти Тайсто. Он сосредоточенно думал, было видно, что это для него тяжелая работа. Затем он велел женщинам привезти две банки сельди «Ахти», которые понадобятся утром. Леэна сказала, что этой селедки не найти и в центре Лейк-Уэрта, где продаются даже такие финские продукты, как толокно. Тайсто попросил их привезти что угодно, что утром может невзначай облегчить похмелье. Дамы обещали постараться.

Я спросил, есть ли у Кайсу деньги. Она сказала, что взяла из кейса сумму, которой должно хватить и на сегодня, поскольку я определенно решил посвятить этот день выпивке, и на завтра, когда буду валяться на кровати, жалуясь на тяжкую жизнь. Я не стал спорить, виски сделало меня расслабленным и добрым. Тапани велел Кайсу помнить, кто глава нашей семьи, и не зазнаваться оттого, что попала за границу. Здесь, мол, тоже, как и в Южной Похьянмаа, приказы идут сверху вниз, а предложения и просьбы снизу вверх. Кайсу полезно бы помнить, на каком уровне в семейной организации она находится.

Женщины не стали ему возражать. Сказали только, что проедутся по магазинам, но обещали позвать нас убивать змей, если их на стоянке окажется столько, что до машины будет не добраться. Тапани сказал, что мы пойдем в сауну, и велел Леэне, когда вернутся из поездки по магазинам, идти прямо домой и готовить все для большого праздника в честь нашего приезда. Проведение этой вечеринки Тапани стал планировать сразу же, как услыхал, что мы вылетаем во Флориду. Женщины ушли. Мы накачивались виски, Тапани распорядился по телефону, чтобы кто-то там шел в сауну, а после сауны к нему домой посмотреть на людей из Старого Света.

11

Допив виски, Тапани сказал, что сходит к себе в «хижину» за пивом для сауны, а нам велел быть через десять минут у той постройки возле бассейна, которую по дороге сюда он назвал сауной. Уходя, он еще велел нам выкинуть из головы все заботы; заботы нам тут еще предстоят, но сейчас не время думать об этом; он считал, что мы прекрасно преодолели трудности путешествия, особенно если принять во внимание нашу провинциальность и то, что раньше мы по белу свету не путешествовали, а только ходили за бороной. После ухода Тапани мы с Тайсто налили себе еще виски. Тайсто опять завел речь о своем кейсе с деньгами, мол, боится, что мексиканцы и другие эмигранты, которых мы видели за теннисным кортом, обладая инстинктом первобытных племен, догадаются, что у него в квартире много денег, вломятся и унесут все его заработанные тяжким трудом доллары, а разыскивать в этой стране украденное с помощью полиции ему было бы трудно. Он не мог отделаться от этой мысли. Я и сам не испытывал слишком большого доверия к здешним эмигрантам, но не верил, что они решились бы на кражу со взломом в том же районе, где живут.

Тайсто встал с кресла, покачнулся, отпил из стакана и сказал, что принесет деньги; он провез их сюда через полсвета, из самой Финляндии не для того, чтобы позволить международным преступникам украсть их. И не смогут-таки, он не позволит себе небрежности или лени, не оставит деньги в доступном для мексиканцев месте.

Он ушел, но тут же вернулся. У него не было ключа от собственной квартиры, Тапани оставил ключ у себя в кармане. Я вспомнил, что Тапани и мне не дал ключа от квартиры. Мы осушили стаканы и вышли наружу. Я взял стоявший у обеденного стола стул и подпер им наружную дверь, чтобы не закрывалась. Солнце грело жарко, хотя был уже вечер. Мы сели на траву во дворе, Тайсто утверждал, что в воздухе признаки грозы: гнетущая духота и влажность, небо, готовое разразиться молниями и громом. Я сказал, что не уверен в этом. Тайсто разлегся на газоне. По тротуару вдоль теннисных кортов проходили иностранцы, приветствовавшие нас по-английски. Я велел Тайсто сесть, а сам поднялся и стал высматривать Тапани.

Мы увидели его, несущего банки с пивом, когда он приближался к сауне. Стали кричать ему и махать руками. Из домов выглядывали и выходили люди посмотреть, что за крик. Тапани скрылся в сауне и вышел оттуда уже без банок, подошел к нам и попросил не орать. Тайсто пытался встать на ноги, ухватился для этого за Тапани, и оба повалились на землю. Люди, стоявшие в дверях домов, вернулись к себе в квартиры. Я сказал о ключах, Тапани достал из кармана и дал нам наши ключи. Тайсто сразу же пошел за своим кейсом, принес его и сказал, что до тех пор, пока не спрячет деньги в банковский сейф, ни на миг не выпустит их из рук, даже спать будет, подложив кейс вместо подушки; хотя деньги эти, пожалуй, получены не совсем честно, все равно они важны ему и дороги, ведь и уродливый ребенок дорог родителям.

Я запер наружную дверь и проверил, держит ли замок, я не собирался носить деньги с собой. Тапани спросил, захватили ли мы с собой, удирая, полотенца, сказал, что они понадобятся после сауны, съязвил, мол, продукция нашей ткацкой мастерской известна на весь мир, так что не грех было прихватить из дома и банные простыни. Я сказал, что на фабрике ткали половики и у меня не было намерения тащить их с собой. Тайсто утверждал, что может купить в американских универмагах хоть целый грузовик полотенец. Совещание во дворе насчет полотенец длилось долго — ведь мы все уже изрядно захмелели. Я вернулся в дом и нашел пару полотенец в шкафу, куда Кайсу уже уложила наши вещи. Пошли в сауну.

Мы разделись и пили в предбаннике пиво. Тапани сказал, что на этом континенте алкоголь мешает многим нашим парням, но уговор такой, чтобы об этом родственникам в Старом Свете не сообщали, здесь каждый должен заниматься своими делами, а про чужие говорить не след, поскольку там, дома, люди не могут понять обычаев этой страны. Тайсто утверждал, что никогда не имел репутации болтуна, а вот о нем и его делах, которые ему часто приходилось вести, сплетничали, и даже слишком, и бабы и мужики с бабским характером.

Мы еще сидели в предбаннике, когда вошел загорелый, полный мужчина в белых парусиновых брюках и пестрой рубашке «дядюшки Сэма». Тапани сказал, что это Отто, что он родился здесь, но говорит по-фински, поскольку оба его родителя коренные финны. Они одно время жили в Джорджии, в сельскохозяйственной коммуне, где все было общим — вещи и заработки, но участвовали в такой игре недолго, ибо финны тут, как и в Финляндии, оставались завистливыми, косо поглядывали на других и каждому доставляло удовольствие подсчитывать, сколько раз за день сосед сунул вилы в торф и сколько раз он за обедом — ложку в рот. Отто пожал руку мне и Тайсто. Мы рассказали о себе. Тапани старался убедить его, что мы большие преступники и убийцы из Южной Похьянмаа, что в Финляндии. Отто посмотрел на нас и решил, что мы настоящие хярмяские хулиганы[51]. Он взял банку пива. Тапани вспомнил о бутылках виски, которые остались дома у меня и Тайсто, и спросил, придется ли по вкусу Отто что-нибудь покрепче баночного пива, которое лишь гоняет солидного мужчину мочиться. Отто тоже разделся, откупорил банку и долго пил. Потом он объяснил, что находится на принудительном курсе трезвости: прошлый запой длился месяца два, а та женщина, с которой он живет, не любит столь долгих запоев. Отто пообещал полгода не пить и поэтому пробавляется только пивом. Он рассказал, что лишился водительских прав, поскольку во время запоя трижды попадал в сети полиции, будучи в дупель пьян. В первые два раза его только предупредили, оба раза алкоголя в крови оказалось больше двух промилле, в третий же раз права положили сушиться на три месяца, и они все еще сохнут. Тапани спросил, каким же образом Отто добрался сюда. Отто ответил, что приехал на своей машине, в полицейском участке ему выдали временные права. С этими правами ему разрешено ездить, пока не вернут настоящие, к месту работы и обратно, а также по городу по неотложным делам; Отто сказал, что постоянно держит на заднем сиденье машины сумку с грязным бельем. Если полицейские его остановят, он сможет сказать, что едет в прачечную. Но Отто не только лишился водительских прав на три месяца, он был еще приговорен четыре воскресенья собирать во время богослужения пожертвования, так называемый кружечный сбор, в церкви общины Лантана. Отто считал это приятным наказанием, мол, иначе он вряд ли ходил бы в церковь. Взяв вторую банку пива, Отто сказал, что через несколько недель вместе с женой отправится севернее, поскольку тут жара вскоре будет слишком тяжела для его сердца. А позволить этой вещице остановиться — ему не по карману.

Он спросил, явятся ли еще финны в сауну, Тапани ответил, и мы все вошли в парилку.

12

Тапани усадил нас на полок, принес воды в рассохшемся деревянном ведерке и начал плескать на каменку. В сауне сделалось страшно жарко, я спросил, нельзя ли иногда прерывать подачу пара. Отто сказал, что всегда считал финских финнов самыми выносливыми парильщиками в мире. Тапани решил доказать, что так оно и есть, и плеснул на каменку столько воды, что я был не в состоянии больше высидеть на полке. Вышел в предбанник, слышал, как ржали парни в парилке. Я выглянул из двери сауны наружу: в бассейне и возле него людей не было, пошел плавать. Тут же из сауны вышел голый Тайсто, долго стоял на краю бассейна, выяснял, в каком конце глубина меньше, затем спустился в воду. Тайсто сказал, что в юности обучение плаванию прошло мимо него, а как раз сейчас он чувствует себя несколько неуверенно, и ему не хотелось бы испытывать свою способность держаться на воде. Неуверенное состояние, считал он, от разницы во времени, которая составляла семь часов; в Швеции, откуда мы сюда прилетели, уже была ночь. Мы стояли по шею в теплой воде, когда брат Тапани Ээро подошел к сауне из-за кустов и крикнул нам: «С приездом! Добро пожаловать!» Он уверял, что у нас вид людей, довольных новой родиной и здешними условиями. Подойдя поближе, он увидел, что мы голые, и сказал, что бассейном пользуется все население этого района, поэтому у нас может возникнуть в бассейне компания из таких особ, в присутствии которых мы будем чувствовать себя без плавок неловко. Тайсто уверял его, что уж мы-то такую неприятность переживем. Ээро ушел в сауну.

Сразу же из сауны выскочил Тапани. На нем были плавки, и он прыгнул в воду «рыбкой», греб кролем, брызгая во все стороны, и затем встал в другом конце бассейна на ноги. Он сказал, что в сауне Отто пустился разглагольствовать о профсоюзах, то бишь юнионах, Отто — завзятый юнионист, и таким разговорам нынче не будет конца, если мы все вместе не придумаем какой-нибудь другой темы, которая позволила бы Отто забыть на время про профсоюзы.

[51] Община Юлихярмя в Южной Похьянмаа прославилась в 1800-х гг. поножовщиной. От разбоя в период с 1790 по 1885 гг. в Южной Похьянмаа погибло примерно 1500 человек.