— Пока из-за этого расстраиваться рано, — успокоил его я.
Собрал в портфель немногие вещи, какие были у меня с собой, и сел в кухне покурить.
— Рассказал бы нам теперь что-нибудь, — попросила мать.
— Я знаю не больше того, что болтают в деревне. Между прочим, хорошо бы адвокату присутствовать, когда дело будет разбираться в окружном суде, неспециалист в таких вещах ничего не смыслит, — сказал я.
— А чем мы будем за это расплачиваться? — беспокоилась мать.
— Сколько-то наверняка найдется, — сказал отец.
Мать сильно сокрушалась из-за расходов, и я пообещал заплатить, если они не раздобудут денег где-нибудь еще. Оделся и сказал, что позвоню, как только управлюсь с делами в городе.
Я вышел из дому. Отец в свитере пошел со мной к машине, металлические застежки его войлочных домашних туфель были раскрыты и болтались; перед тем как тронуться в путь, я протер стекла и, проверяя колеса, обошел вокруг машины. Отец стоял, подрагивая от холода.
— Мне-то скажи все-таки, — попросил он.
— Если никому не проговоришься, даже матери, — предупредил я.
— Я-то не проговорюсь, — пообещал он.
— Карвонен хочет подставить Калерво, поскольку, видимо, его шурин и был тем, кто ударил этого Нурминена. По сути дела, драка-то и начаться не успела, и никто его как следует не ударил — этот Нурминен, сильно пьяный, упал головой на бетонную площадку складского крыльца и ушибся насмерть, — сказал я.
— Ах, вот оно что, — протянул отец.
— Но смотри не проговорись.
— Да уж не проговорюсь.
— Я объясню все в городе адвокату и заеду еще в Пиетарсаари поговорить с Олли. Если полицейский услышит, что я знаю, он сможет еще что угодно подстроить, — предупредил я.
— Все-таки если бы сказать матери, ей бы полегчало, — сказал отец.
— Что бы там ни было — не говори. Она ведь не удержится.
— Ну ладно, не скажу.
Я сел в машину и включил стартер. Аккумулятор был старый, севший, мотор затявкал по-собачьи, но все же завелся, и я, сделав круг по двору, выехал на шоссе.
Возле бара я увидел машину Ээро, поджидающую клиентов, и свернул во двор бара. Вошел в дом через заднее крыльцо. Ээро сидел в кухне и читал комикс о Диком Западе. Когда я вошел, он взял со стола блюдечко и положил его в книжку вместо закладки, на ту страницу, где прервал чтение. Девушка-барменша заглянула в кухню, но тотчас же пошла обратно в бар, за стойку, и закрыла за собой дверь. Стекло двери было покрыто специальным лаком, имитирующим морозные узоры, так что через него ничего не было видно, по краям стекла лак, сползая вниз по рейкам, не кристаллизовался, а застыл, светлыми, коричневатыми потеками.
— Я сейчас поеду в город и договорюсь с адвокатом. Если ты не хочешь неприятностей за дачу ложного показания, то возьми его назад. Во всяком случае, в суде клятвой его не подтверждай, — сказал я.
— Ну что я могу поделать, — сказал Ээро.
— Я просто хочу тебя предупредить. Сам навлечешь на себя еще больше неприятности, если дашь ложную клятву.
— Таких разговоров мы уже наслышались, — сказал Ээро.
— На сей раз просто так не отделаешься, — сказал я.
Девушка-барменша вошла в кухню и налила из стоявшего на плите котла кофе в стеклянный кофейник, я попрощался с Ээро и вышел. Со двора бросил взгляд на окно кухни: Ээро читал под окном комикс, таксистскую меховую шапку он сдвинул на затылок, взглянул разок в мою сторону, но тут же обратил глаза обратно к комиксу.
Я сел в машину, вырулил на большое шоссе и помчался по нему вперед.
V
Ехал больше часа. В город въехал по окольным дорогам через мост мимо катка и табачной фабрики. Вокруг катка еще были высокие сугробы — снежные валы, лед в середине уже растаял, и на хоккейной площадке были лужи, а бортики заляпаны коричневатым песком. Тянуло специфическим запахом с целлюлозного завода, и еще резче воняло сульфидом, за табачной фабрикой дорога вела через проезд пожарного депо к порту и оттуда прямо к заводу, с тех пор как я был здесь в последний раз, старые дороги были закрыты и проложены новые, вот мне и пришлось искать знакомые места; наконец заводские однообразные жилые дома остались справа, я подъехал к заводу.