Она смеется, звук, который прорезает густое напряжение, окутавшее меня с момента встречи с Санти.
Потирая висок, я выдыхаю, это наполовину вздох, наполовину смех. — Ничего не случилось, Эйвери. Я отказала ему, поэтому он бросил меня и какое-то время болтался поблизости. Технически, это не ложь. Если Санти добился своего, Трой, вероятно, много вешается. — Прошлой ночью я спала в своей постели… одна.
Опять же, технически это не ложь.
— Неважно, — бормочет она. — Мы вытянем это из тебя сегодня вечером, после пары стаканчиков.
Подожди, что?
— Сегодня вечером?
— Только не говори мне, что ты забыла. Девичник? Когда я ничего не отвечаю, она раздраженно стонет. — Мы запланировали это несколько недель назад.
Именно поэтому я и забыла об этом.
У меня никогда не было друзей девушек. У меня никогда не было много друзей, и точка. Носить фамилию Каррера не часто подходит для вечеринок с ночевкой. Вся эта история с сестричеством такая же иностранная, как и сама Америка.
— Мне придется отказаться. Я не в настроении тусоваться после того, как только что надралась, к тому же Санти терял самообладание — и тогда хорошенькие блондинки становились покойницами.
— Ну же, — хнычет она. — Ты в долгу перед нами после того, как бросила нас прошлой ночью.
Что я должна на это сказать? Я не могу сказать ей правду.
Поэтому, чтобы избежать новых вопросов и еще одного возможного убийства, я смягчаюсь.
— Прекрасно. Растягивая это слово со стоном, я поднимаю руку и беру ручку с прикроватной тумбочки. — Где мы можем встретиться? спрашиваю я. Черт возьми, мне нужно на чем-нибудь написать. Я оглядываю свою комнату, но, кроме учебника, вижу только одну вещь.
Один дразнящий листок выброшенной желтой бумаги.
Свесив ноги с матраса, я стискиваю зубы, зацепляюсь ногой за край мусорного ведра и подтягиваю его к себе. Я неохотно поднимаю смятую записку, разглаживаю ее, а затем переворачиваю, стараясь не думать о смертельном обещании, нацарапанном на другой стороне.
— Лисья нора, десять часов. — говорит она, когда на заднем плане ревет двигатель. — И Мария?
— Да?
— Одевайся, чтобы убивать.
Я напрягаюсь, когда связь обрывается. Я медленно переворачиваю записку обратно, перечитывая слова моего врага, когда в моей голове вспыхивает графическое предупреждение.
— Вот об этом-то я и беспокоюсь, — тихо шепчу я.
Я смотрю на свое отражение в зеркале в ванной, на моем лице читается ужас. На одной была изображена искаженная, грубая мозаика, созданная им.
Его запах сохранился где-то глубоко в моем подсознании. Порочный рай из кожи и колючей проволоки.
Одна нога перемещается перед другой, пока я не оказываюсь прижатой к стойке. Протягивая руку, я касаюсь стекла, провожу пальцем по засохшим пятнам.
Может, я и девственница, но не совсем невинная.
Я знаю, что, черт возьми, нарисовано на моем зеркале.
И раковине.
И кране.
Сперма.
— Ты сукин сын, — шиплю я, опуская руку и сжимая кулаки. Вот только словам не хватает убежденности. С моим оскорблением не связано никакой обиды, только огонь.