Тело начало коченеть. Лера задвигалась энергичней и, чтобы отвлечься, принялась размышлять.
Во-первых, очевидно, что время и место не те, то есть не парк и не осень. Во-вторых, стали они «не теми» после странной темноты и тишины. И какой отсюда вывод?
Она могла просто потерять сознание. Ударилась головой и сейчас в больнице. И может даже очнется сразу как дойдет до конца поля. Хорошая гипотеза.
Что еще? Что кроме комы или наркоза может вызвать такие реалистичные галлюцинации?
Смерть… От промелькнувшей мысли Лера сбилась с шага.
— Не, ерунда… — пробормотала она, тронувшись дальше. — Я ведь живая… Мерзну.
Однако мысль не отступала. Лезла назойливой мухой.
«А вдруг я, правда, умерла?»
Что если это поле и туман — персональный ад для нее? Что если век за веком она будет ходить здесь, пока не искупит грехи? Хотя какие у нее грехи? Не накопила вроде еще. Или считаются не только поступки, но и чувства и желания? Например, гнев и зависть. Ведь были же? Были.
Та кукла, например.
Она конечно, была ребенком, и ею двигала обида. Но все же…
Ей исполнилось восемь. За плечами год привыкания к новой жизни, к новой себе, две операции и восстановление дома. И спустя этот трудный год она впервые спустилась к ребятам, во двор. Как сейчас она помнила: мама заплела ей косу, поцеловала и назвала красавицей.
Первой закричала Ленка, бывшая лучшая подружка по песочнице и скакалкам:
— Разбегайся народ — уродина идет! — Ей всегда удавались коротенькие дурацкие рифмы.
С визгом и хохотом все прыскали в стороны, и отовсюду неслось:
— Уродина! Уродина!
В первый раз Лера прибежала к маме, захлебываясь от рыданий. Во второй раз плакала, но кричала в ответ:
— Сами вы уроды! Дураки!
А потом увидела оставленную кем-то куклу и исцарапала найденной тут же стекляшкой ее резиновое лицо. Ленкина мать вечером пришла и орала на всю девятиэтажку. Мама что-то негромко отвечала, а Лера спряталась в спальне за шкаф. Но и туда долетел разъяренный вопль:
— Так не выпускайте ее!
Как будто она дикий зверь.
Мама тогда отдала деньги за куклу. Лере она ничего не сказала, только закрылась в комнате, а когда вышла, глаза у нее были красные и опухшие. Больше Лера к ребятам не ходила.
Дыша на покрасневшие от холода пальцы, она огляделась. Впереди туман, позади туман… Ад, не ад, но следы от волокуши куда-то вели, и значит, мужчина с раненым не пригрезились.
Посреди поля снега стало меньше. Зато, как грибы, отовсюду повылазили пни с обледеневшими шапками. Они будто специально вырастали на пути, вынуждая останавливаться и сворачивать. В конце-концов, Лера решила пойти пешком. Но только ступила на снег, как тонкая корка хрустнула, и нога провалилась по колено.
Пришлось опять надеть лыжи.
А ветер все крепчал. Выдувал остатки сил и поземкой укрывал продавленную волокушей дорожку.
Лера шла, сцепив зубы и размеренно дыша носом. Вперед она почти не смотрела — экономила силы и тепло. Главное — следы. И лыжи. Они идут по следам…
Тело двигалось уже с трудом, как ржавый, не смазанный механизм. Бесчувственные руки прижались к груди и не разгибались, пальцев на ногах будто и вовсе не было. Шаги все замедлялись, и Лере порой казалось, что она стоит на месте. Тогда она глядела исподлобья, выискивая хоть какой-нибудь ориентир. Ничего не находила и снова шла по следу.
В глазах темнело. Хотелось плюнуть на все и лечь. Все равно она уже ничего не чувствовала — что ей снег?
Но немного сил еще оставалось, и Лера шла. Ей обязательно нужно добраться хоть куда-нибудь. Тогда она или очнется, или позвонит родителям. Главное, добраться…