— А ты тварей чувствуешь, что ли, до сих пор? — спросил я, кивнув на лошадь.
— Н-наверное. Я же с ними тут не часто сталкиваюсь. Домовой у нас живёт, но он не тварный, хороший. Я ему молока на ночь оставляю, а он мне, когда сплю, волосы расчёсывает.
— Захар-то знает?
— Нет, зачем ему. Взревнует ещё. Горяч он.
Угу, горяч. Не буду спрашивать, где именно. В охотничьем деле, мягко скажем, видали и погорячее.
Марфа показала дорогу к конюшне. По пути быстро посвятила в нюансы дела.
— Барышня у себя в спальне были, книжку читали — оне завсегда поздно засиживались. Все прочие спать легли. Мы с Захаром — ну, тоже… легли.
— Суть понял, можно не разжёвывать.
— И тут — грохот. Такой, будто земля раскололась. Никогда так страшно не было! Но сверху. Захар меч схватил, да как бросится туда!
Мысленно я таки начислил Захару дополнительные баллы для Гриффиндора. Молодца, не потерян для нашего дела, так держать, но не возгордиться!
— Я — за ним. Тут уже слышно стало, что барышня кричат страшным голосом. И вот Захар в спальню ейную вбежал и замер на пороге. Я за ним. Холод — вот, холод сильнее всего запомнился, как по полу, по босым ногам потянуло. Там стены, что с окном, почитай вовсе не было! Потому оно и грохотало… Сюда вашу лошадку, вот. Конюх где-то спит, наверное, я его будить не стану, сама накормлю. Потерпишь немного, лошадка?
— Ну, не знаю, — поводила носом Тварь. — Не чувствую должного уважения.
— Ох, — сказала Марфа и рассеянно погладила кобылу по боку. Видно было, что ей совсем не до того, но Тварь сменила гнев на милость.
— Яйца неси обязательно, там посмотрим.
— Принесу, — пообещала Марфа, и мы пошли к дому. — Вот, видите, — указала она вверх, — где досками заколочено? Там-то комната барышни и есть. Беда, конечно, большая, но жить-то надо, дом выстывает. Вот и заколотили. Уж потом, по весне, сделают как полагается… Да о чём я болтаю-то, прости Господи! С ночи сама не своя.
— Вы с Захаром вбежали в комнату барышни, — напомнил я. — Дальше что?
— А дальше — стоит посреди спальни эта орясина страшная. Скелет огромный, выше Захара раза в два. Там потолки высоченные, но он всё равно согнувшись стоит. И Катерину Матвеевну держит… Смотрит на нас — и говорит. А говорит-то как будто не сам даже! Как будто из-под земли гул такой доносится, что аж голова кругом. У меня кровь носом пошла.
— И что он сказал?
— Сказал: «Охотнику Владимиру передайте, что если захочет своё забрать — знает, где искать. Только пусть на коленях приползает, а не то разгневаюсь».
Вот про этот нюанс Захар умолчал. Побоялся, наверное, что разгневаюсь я и сгоряча зашибу гонца. А я, кстати, мог. После битвы с чертями-то и за меньшее мог бы врезать каким-нибудь Знаком. Например, свежепрокачанным Мечом.
— Понял. Отведи-ка меня в комнату барышни, — я кивнул на заколоченную стену. — Желательно так, чтобы никого в доме не побеспокоить. Я сегодня не в настроении вести светские беседы.
— Да нету никого дома, — успокоила Марфа. — Барин с барыней в церковь поехали, к службе. О здравии барышни молиться будут.
— Это они молодцы. Очень вовремя.
Мы вошли в дом. Марфа провела меня в спальню Катерины Матвеевны.
Миленько. Изящная резная мебель, цветочки, салфеточки, картинки в рамках, кровать под балдахином. Кровать, впрочем, выглядела так, будто на ней ударно отработала смену порнобригада. Сотню дублей сняли, не меньше.
Всё измято, перевёрнуто, одна из подушек вспорота. Пухом обильно присыпало пол.
— Я хотела прибрать, да Захар не велел, — прошептала Марфа. Войдя в комнату, она понизила голос. Видимо, всё ещё боялась. — Сказал, что вы непременно появитесь и осмотреться захотите. Наказал ничего не трогать, оставить всё, как есть.
— Правильно сказал, соображает. Не зря его воспитываю.
Я шагнул в комнату. Сапоги погрузились в пух, будто по свежему снегу иду. Столик, стоявший у кровати, был опрокинут. Я присел на корточки, принялся изучать то, что лежало на полу.
Книжка на французском, гребень для волос, флакон с духами, какие-то коробочки.