Ворота замка открылись, и на здоровенном чёрном коне (Тварь бы присела от зависти) мне навстречу выехал сам Кощей. В руке он держал меч высотой с меня. Конь полыхал глазами, сыпал искрами из ноздрей.
Когда весь этот ужас добрался до меня, Кощей натянул поводья, уставился пустыми глазницами. И я услышал его голос. Как и говорила Марфа: словно из-под земли доносится.
И этим громоподобным, землетрясящим голосом Кощей провозгласил:
— Есть три пятьдесят?
Я сунул руку в карман за мелочью и проснулся.
— Блин… — сказал, сев в постели. — Надо меньше работать. Двадцать лет такой фигни не снилось.
Было какое-то утро. Ближе к дню, а может, к вечеру. Я потянулся и с наслаждением осознал, что выспался, причём очень хорошо. Готов вкусить плодов творчества тётки Натальи. И вообще, настроение, несмотря на дебильный сон, было преотличнейшим.
Оно, правда, немного омрачилось мыслью о том, что Катерина Матвеевна в плену у Кощея Бессмертного. Бедная девочка, аристократка, за что ей такое? Психика же вообще не подготовлена. Хотя… Я припомнил, как Катерина Матвеевна реагировала на превращение Захара в упыря в карете. Не, зря я её так уж жалею. Девушка одназначно с е… с изюминкой, вот так скажем. За то и люблю. И других вокруг меня не обитает. Какая, в сущности, скукота — обыкновенная девушка. Которая при виде твари дисциплинированно хлопается в обморок. Не, ну кому-то такие в самый раз — рыцарем себя чувствовать. У меня, однако, подобных запросов нет, самооценка в порядке.
— Что день грядущий нам готовит? — пропел я, спускаясь по лестнице.
Уже тут, на лестнице, меня посетило неприятное чувство, что я выпустил из внимания нечто локально важное. Завтракая в кругу приближённых, я был молчалив и задумчив. Сканировал те этажи сознания, которые отвечали за деньги и тварей. Твари, деньги, деньги, твари… Нет, тут как будто всё ровно, только Кощей в подвесе. Но доберусь — прикончу, не посмотрю, что бессмертный…
Так, а если на этажах пониже? Ну, например…
— Во-о-о-о-от! — хлопнул я ладонью по столу так, что все подпрыгнули. — Вспомнил! Неофит!
— Чего? — напрягся пацан.
— Ты у Фёдора коня подрезал?
— Он мне его сам дал!
— А ты вернул?
Неофит опустил взгляд в тарелку.
— Там бросил? В Медведково?
— Угу…
— Местные прибарахлили, значит. Вот тебе искупительное задание: отправляйся в это самое Медведково и обоих коней отбери назад. Приведи к Фёдору.
— Каких — обоих? — поднял голову пацан.
— Второго я оставил. Из-за тебя, между прочим. Его тоже к Фёдору сведи и объясни, что был изъят в интересах…
— А про этого коня уже повестка пришла, — вмешался Тихоныч, который завтракал с нами. — Аккурат сегодня утром. Хозяин в суд на вас, Владимир Всеволодович, подал.
Я вздохнул.
— Ну что за народ, а? Чуть чего — сразу в суд. Никакой гражданской сознательности. Ладно, отставить Фёдора. Коня сведёшь в полицию, или городскую стражу, или чего там в Поречье в этом сезоне модно. Тихоныч, ты Урюпину подключи. Женьку.
— Евгению? — уточнил Тихоныч. — А Александра?..
— Александра сейчас в Питере, ей не до того. Подозреваю, там и останется, и флаг ей в руки, барабан на шею. Уж с такой фигнёй Евгения как-нибудь одна справится. Ну, заплатим этому, сколько там ему нужно, за ущерб.
— Полагаю, госпожа Урюпина сумеет всё повернуть так, что ещё и он нам должен будет.
— Сумеет. Только нафиг. Нам чужого не надо. Косяк мой есть? Есть. Заплатим и разойдёмся. Аристократия, Тихоныч, это не про то, чтобы с презрением глядеть на всех безродных, а про то, чтобы вести себя сообразно неписаным законам чести и достоинства. Являться примером для всех и недостижимым идеалом.
— У-у-у, понеслось, — усмехнулась Земляна. — Кто-то, кажется, плохо выспался.