– Вещи твои привез.
Стас заходит в прихожую, в руках у него сумка. Я хоть и не жила у него постоянно, но кое-какую одежду для удобства в его квартире хранила.
– Курьером бы оправил, – отвечаю, не скрывая враждебности.
– Сначала так и хотел, потом передумал. Решил, что сам отвезу, – говорит он, вглядываясь в мое лицо.
– Конечно. Надо же полюбоваться на результат своих действий. Самоудовлетвориться приехал? Доволен?
– Ты сейчас серьезно? Ты правда в этой ситуации считаешь себя жертвой?
– А кто у нас тут жертва? Ты, что ли? Может, мне еще и извиниться перед тобой? – начинаю тупо обороняться, защищаться от него, как от злейшего врага.
– Было бы неплохо. Могла бы и извиниться передо мной, действительно. Ты изменила мне перед самой свадьбой.
– А кто меня на это толкнул? И не ври, что не понимаешь, о чем я. Мирон мне все рассказал. Ты с ним договорился. Как последний подонок, просто подложил меня под него.
– Боже, я не предполагал, что с тобой вот так все плохо. Что до такой степени… – на лице Стаса искреннее недоумение. – Ты понимаешь, что несешь?! Какая разница, кто и с кем договорился?! Ты пошла с ним трахаться за день до свадьбы! Сама поехала! Ты совсем не видишь себя со стороны? Реально ничего не понимаешь? Я уж не говорю, что ты тупо врала мне…
Стас приходит в бешенство. Честно говоря, я его таким никогда не видела. Даже не думала, что он может потерять свое хваленое самообладание. Не предполагала, что он способен на такие сильные эмоции.
– Ты изменила мне! Наплевала на все! Растоптала меня, мои чувства, наше будущее! Ты все похерила ради пары часов на члене бывшего! – орет он так, что лицо его багровеет до синевы.
Неожиданно оборвавшись, он хватает меня за плечи, встряхивает, что зубы клацают. Впечатывается пальцами так больно, что слезы на глаза наворачиваются.
– Я любил тебя… Любил по-настоящему... – тяжело говорит он. – Я все понимал… Кто ты и чего хочешь по жизни, но ничего не мог с собой сделать. Видел, что ты поверхностная и жадная, что на меня тебе плевать, тебя интересует только сумма на моем банковском счете. Мне все равно было. Бабла у меня достаточно, чтобы все твои прихоти выполнять. Мне денег не жалко. Я даже любви от тебя не ждал, только верности…
Слышу в его голосе, любовь, горечь, боль, и во мне загорается надежда все вернуть.
Ответная горечь раскатывается по языку. Я как будто вижу его впервые.
После двух лет… Только сейчас увидела его. Почувствовала. По-настоящему. Всем своим нутром, телом, кожей.
– Прости, это была ошибка. Прости меня, Стас… Прости меня, любимый, пожалуйста. Я не могу ничего вернуть, изменить того, что сделала. Я тупая идиотка. Прости… Давай начнем все сначала…
Бросаюсь его обнимать. Рыдаю. Прижимаю к себе.
Мне так больно и горько оттого, что мы все потеряли из-за моей ошибки, но Стас словно каменный. Стоит, бессильно опустив руки, перестав за меня держаться. Чужой. Непреклонный, несгибаемый.
– Прекрати, – говорит тихо, скидывает с себя мои руки и отступает, поворачиваясь к дверям. – Все кончено.
– Неужели тебе не больно? Неужели ты можешь закончить все вот так?
– Не больно… – хрипло смеется он. – Тебе и не представить, каково это. Но только лучше сейчас, вот так без наркоза, чем когда это зайдет слишком далеко. Переживу как-нибудь, справлюсь. Ты сама все закончила, когда изменила мне. Измену я не прощу.
– Как ты узнал про Мирона? – только сейчас до меня доходит задать этот вопрос.
Стас не отвечает, но его ответ мне и не нужен. Как только за несостоявшимся мужем закрывается дверь, звоню своей подружке. Кто ему еще мог рассказать о существовании Мирона? Только Геля!
– Как ты могла? Зачем ты рассказала Стасу про Мирона? Кто тебя просил вмешиваться?
– Он спросил, с кем ты встречалась до него и было ли у вас что-то серьезное. Я ответила.
– На хера ты влезла в наши отношения! Это не твое дело, с кем у меня отношения и насколько они серьезны.
– Ты права, – отвечает Ангелина, подрагивающим от эмоций голосом. – Я могла бы этого не делать, но потом подумала: какого черта я должна прикрывать тебя. Ты ведь даже не считаешь меня своей подругой. Я для тебя всегда была пустым местом. Дворняжкой, вечно путающейся у тебя под ногами. Ты всю жизнь смеялась надо мной, считала дурочкой. А я все ждала, когда же ты повзрослеешь и станешь ценить человеческое к себе отношение. Но для тебя дружба – пустой звук. Ты, Мила, инвалид. Моральный, нравственный. Всех считаешь дураками, все для тебя идиоты. Ты изводила Мирона, пользовалась Стасом. Открыто пользовалась им, тянула из него деньги… Хорошо, если для тебя это главное, нашелся такой волшебник, который готов исполнять все твои самые бредовые желания, ты уж держись за его волшебную палочку обеими руками. Да, я такая дура, поначалу совестью мучилась, что так гадко с тобой поступила. Что Стасу все рассказала и тебя не предупредила, что они с Мироном договорились, но потом как вспомнила твои ехидные улыбочки и как ты со своими новоявленными подружками меня обсуждала, гадости за глаза говорила, так сразу меня и отпустило…
– Долго же ты ждала удобного момента, чтобы меня со Стасом поссорить, – перебиваю, устав слышать этот обличающий монолог. – Быстро подсуетилась, так что ничем ты от меня не отличаешься, дорогая. И не ври, что ты в него не влюблена. Я всегда это знала. Не дура, видела, как ты на него смотришь, но думала, что ты порядочная. Что не хватит совести такие козни строить…