Конец ознакомительного фрагмента.
В тот вечер время вело себя странно. Уильям шел и шел, покуда не очутился на берегу озера Мичиган. Оно неизменно заявляло о себе, мелькая меж деревьев или просматриваясь из окон университетского городка, но Уильям никогда не подходил к нему намеренно. Озеро напоминало ему о родном Бостоне, омываемом пенистым океаном. Казалось недоразумением, что неохватная глазом водная ширь именуется озером. Безусловно, эта бескрайняя гладь заслуживала иного определения, нежели скромный водоем, который всего за полчаса легко обежишь трусцой.
Здешние тропинки были весьма кстати. Уильям шел вдоль берега, потом, устав, присаживался на скамью. Глаз отдыхал на темной воде. Несколько раз Уильям, овеваемый ласковым летним ветерком, засыпал сидя. Некоторые скамьи были заняты пьяными и бродягами, какие-то личности расположились прямо под деревьями. В этом ночном мире Уильям чередовал ходьбу и дрему. Во время последней остановки, когда солнце уже потихоньку возвращалось на небеса, он задумался, далеко ли надо зайти в озеро, чтобы вода скрыла с головой.
С наступлением дня мозг его заработал, словно заправленный светом. Но мотор этот был собран из использованных деталей. Уильям не знал, что ему делать. Вернуться невозможно. Джулия и Алиса заслуживали иного мужа и отца, без него им будет лучше. И в университет ему ходу нет — он долго прикидывался аспирантом, но теперь его, конечно, раскусили. Он вовсе не молодой ученый, и его преподавательская должность наверняка уже занята кем-нибудь другим. В том, что его фальшивая университетская карьера и семейная жизнь сгинули одновременно со старым профессором, виделся некий знак. Уильям познакомился с Джулией на лекциях старика, у которого в то время еще не просвечивала кожа и не слезились глаза. Смерть настоящего преподавателя уподобилась разбивающейся о берег волне, которая смыла все ничтожные жизненные устремления Уильяма. Думать о спортзале было еще тяжелее. Мысли об Араше и пролетающем сквозь сетку мяче обжигали, будто неосторожное прикосновение к раскаленной печке. Мимолетная боль как предупреждение — сюда не суйся, поберегись.
Уильям казался себе скроенной по собственному лекалу фигуркой, какую ребенок вырезает из бумажного листа. В безоблачном небе сияло солнце, а он брел по незнакомым районам Чикаго. На краю сознания вертелась неотвязная мысль: что почувствуешь, погружаясь в холодную озерную воду? Уильям пересек реку и каналы, миновал грохочущие заводы и углубился в бедные кварталы, прежде пугавшие его. С ним никто не заговаривал, никто даже не отпускал замечаний о его росте. Наверное, он стал невидимкой либо выглядел слишком опасным чужаком, с кем лучше не связываться. «Все держатся подальше от того, кто вот-вот сгинет», — подумал Уильям.
Глухой ночью он увидел Чарли, стоявшего в дверном проеме. Тесть посмотрел на него и одарил ласковой улыбкой. Рядом с ним была та же черная тень боли, что сопровождала игроков на площадке и маячила возле Сильвии на скамье. Облик его нес следы разрушенной печени, нелюбимой работы и разбитого сердца. «Я рад тебя видеть», — искренне сказал Уильям. Но едва он это произнес, как Чарли пропал. Уильям глянул на пустой дверной проем и пошел дальше.
Джулия
Август 1983
Уильям ушел около восьми вечера. Тарелки с ужином так и стояли на столе. Джулия смотрела на чек, разглядывая подпись свекра. Она впервые видела его почерк. Казалось, человек черкнул по бумаге, стараясь поскорее избавиться от неприятного дела. Десять тысяч долларов выглядели невероятной суммой для столь хилой завитушки. Выходит, чек был прислан почти полтора года назад, но Уильям смолчал.
Это не укладывалось в голове. Знай она об этих деньгах прошлой осенью, когда была беременной, а муж отказался от преподавания, ее бы не беспокоило финансовое положение их семьи. А так она вся извелась от забот и тревог: сколько выделить Цецилии, сколько потратить на еду, да еще непредвиденная смерть отца.
Джулия вымыла посуду, протерла столешницу. Умылась и надела ночную рубашку. Алиса мирно спала в кроватке. Джулия полюбовалась ее идеальной наружностью — крохотный носик, розовые щечки, длинные ресницы — и села на кушетку. Обычный ритуал был совершен даже в этот необычный вечер. Лишь теперь она вспомнила о сложенном листке, который ей отдал Уильям. После его ухода Джулия положила записку на журнальный столик. В груди покалывало, было страшно развернуть листок. «Не дури», — сказала себе Джулия и с наигранной уверенностью раскрыла записку. Почерк Уильяма отличался от почерка его отца — буквы округлые, легко читаемые. Джулия знала его руку не хуже собственной.
Джулия раз за разом перечитывала строчки, словно книгу, которую вновь открываешь на первой странице, едва добравшись до последней. Потом улеглась на кушетке, пожалев, что рядом нет Сильвии. Ей не хотелось разговаривать, просто было страшно одной. Она встала, проверила, заперта ли входная дверь. Из ящика с инструментами, стоявшего под кухонной раковиной, достала ржавый молоток, с помощью которого развешивала картины, и положила на журнальный столик рядом с запиской и чеком. Какое-никакое оружие защиты. Затем опять легла и приказала себе спать, но так и не сомкнула глаз. При малейшем шорохе подскакивала, все ей чудилось, что Уильям шебуршит ключом в замочной скважине. Муж когда-нибудь возвращался позже десяти? Нет. А сейчас уже полночь. Все бары закрыты, и на территорию кампуса не пройти. Проснулась Алиса. Джулия ее покормила и убаюкала. В три ночи она еще не спала и думала: «Неужели все это происходит взаправду?»
Материнство не лишило ее ясности мысли. Внимательному взгляду все виделось четко. Однако после рождения Алисы муж выпал из круга ее внимания. Джулия избегала смотреть на него, ибо начала понимать то, что он, видимо, уже осознал. Они не подходят друг другу. Вернее, подходили, пока Джулия была настроена на исправление мира и людей, ее окружавших. Она женила на себе Уильяма, подтолкнула его к преподаванию и запихнула в аспирантуру. Но с рождением дочери прекратила свои усилия, после чего в супружестве ее что-то застопорилось. Она продолжала играть роль жены, а Уильям — роль мужа, но не более того.
— Хотя я не собиралась уходить от тебя, — сказала она в пустоту. — Я же дала клятву.
Было обидно, что Уильяму это виделось иначе. Спору нет, муж совершил смелый поступок. Вечно в сомнениях, он решился на самый отважный шаг в своей жизни. Джулия думала, что замаскировала свое новое ощущение независимости, возникшее после родов, но, как оказалось, супруг видел ее насквозь. Он понял, что не нужен ей. Почувствовал, что она убрала руки с его спины и больше не толкает в избранном ею направлении.
Когда рассвело, Джулия позвонила сестре, потом приняла душ и занялась своей внешностью. На сцене жизни произошла смена декораций, но женщина в зеркале должна выглядеть презентабельно. Джулия всегда считала привлекательность важной частью своего облика и не желала предстать несчастной растрепой. Вспомнилось, как в детстве она влетала в комнату с возгласом: «Та-дам!» Джулия неспешно накрасила губы и подвела глаза. Покончив с макияжем, соорудила аккуратную прическу, после чего оставила деловое сообщение на автоответчике профессора Купера, известив о своей готовности к работе и выразив уверенность, что будет весьма полезна его компании. «Я справлюсь, — сказала она себе, положив трубку. — Я все смогу».
Однако уверенность ее вмиг сменилась, точно узор в калейдоскопе, сомнением. Есть ли четкое осознание, на что она способна? Даже когда Уильям ее разочаровывал или бесил, она знала, что не уйдет от него, ибо поклялась быть с ним в горе и радости. Но она также знала, что конец их супружеству (если такое вдруг случится) наступит только по ее решению. Уильям в ней нуждался, она в нем — нет. Как же так вышло, что бросили ее?
Джулия потерла лоб, пытаясь изменить ход мыслей. Словно решая арифметическую задачу, она старалась найти ответ: что было бы с Уильямом без ее руководства? Скорее всего, он стал бы школьным тренером по баскетболу. Зрелость собственных размышлений и великодушие к мужчине, который лгал ей и бросил, были приятны. По правде говоря, она бы никогда не вышла за школьного тренера. Такие мужчины обитают в захудалых районах, ходят во фланелевых рубашках и зарабатывают столько, что еле-еле хватает на квартплату.
Джулия хотела быть женой университетского преподавателя. Втайне она лелеяла надежду, что в конце карьеры муж станет президентом университета или даже займет какой-нибудь государственный пост. Однако мечты эти развеялись после чтения его книги. Стало ясно, что с ним что-то очень не так, ибо кем же это надо быть, чтобы написать про себя «я ужасен», то есть признаться в собственной никчемности? Однако вариант преподавателя все еще выглядел вполне вероятным и даже неизбежным. Как-то раз весной она пришла на лекцию Уильяма, после чего тот мило сказал, что ее улыбка чеширского кота с последнего ряда мешала ему сосредоточиться. Но выглядел он достойно, перемежал подачу материала шутками и даже, отринув положение лектора, затеял интересную дискуссию об этической стороне войн. Казалось, он впервые использует свой внушительный рост вне пределов баскетбольной площадки. Уильям весьма органично смотрелся за кафедрой — весь его вид призывал внимать ему, и студенты подчинялись.
С таким мужчиной она бы жила весь свой век, но вот тот, что бросил семью, скрывал десять тысяч долларов и бог знает что еще, был незнакомцем. Долгое время она не знала, да и не хотела знать, какой он на самом деле. Когда в конце дня муж приходил домой, она никогда не спрашивала, где и кем он был.
Джулия хотела увидеть сестру, поскольку ничто в ее жизни не выглядело реальным, пока этим не поделишься с Сильвией. Но та примчалась бледная и заполошная, будто на пожар. Взволнованность сестры покоробила Джулию, едва она впустила ее в квартиру. Казалось, Сильвия прибыла не на помощь, а с грузом своих проблем.
Она изучила улики: записку в пять предложений и чек.
— Уильям объяснил, почему пропустил занятия? Что еще он сказал перед уходом?
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Все в записке. После рождения Алисы мы не особо ладили. Скорее, с тех пор как я забеременела. — Пытаясь найти причину, Джулия будто упиралась в тупики и, сунувшись в одну улицу, разворачивалась и кидалась в другую. — Мы были как часы, что показывают разное время. Он напрочь лишен амбиций, никогда не знает, как ему поступить, спрашивает совета по всякой ерунде. Я хожу быстро, он медленно. Я считала, муж нужен, потому что нам это вдалбливали с детства, верно? Или просто показывали на своем примере. И мысли не возникало, что одной мне будет лучше. Я тащила его на себе.
Сильвия слушала, чуть переломившись в поясе, словно так ей было легче понять.
Сейчас ситуация казалась Джулии уже не столь ясной, как прежде. Сказывалась бессонная ночь — пекло глаза, слегка дрожали руки. Джулия зажала их коленями, чтоб дрожь была не так заметна.
— У нас с Алисой все будет прекрасно. Я не нуждаюсь в муже. Уильям… — она чуть запнулась, — правильно сделал, что ушел.
— По-твоему, с ним все в порядке?
Джулия недоуменно сморгнула:
— В смысле?