Пришлось Степану с ведрами за мужиками тащиться — не бросать же посередь села! А те посмеивались, мол, не за клюквой идем, но вошли в лес, притихли: то там, то тут огонь вспыхивать начал. Мимо ручья брели, увидели — на другом берегу за соснами огонек мерцает. Кто-то и крикнул:
— Гляньте-ка, костер брошенный, загасить, поди, надобно?
Вспомнили про Степановы Ведра — недалече в кустах оставил:
— Пущай воды в них наберет и зальет.
Сбегал парень, зачерпнул в оба. Только мужики приблизились, пламя шибче полыхнуло, и такой жар пошел — одежда затлела, у собак шерсть затрещала. Завизжали они, понеслись прочь, мужики следом припустили. А Степан не растерялся, обкатил себя из ведра, жар-то и спал сразу. Глядит: Лис на углях лежит, вроде как греется, а хвост у него пламя и есть. И говорит:
— Догадливый ты, Степан, что водой окатился, а я сильней!
Соскочил, обежал Степана и опять на угли улегся. Вокруг парня огонь вспыхнул, одежа на глазах сохнет, задымилась. А пламя все ближе да ближе.
— Гляди, сгоришь заживо! — Лис-то ему.
А Степан схватил второе ведро, на костер вылил. Хвост у Лиса потух, и огонь кончился. Отпрыгнул Лис в сторону, отряхнулся:
— Перехитрил меня, молодец! Говори, с чем пожаловал?
А Степан ему:
— Пошто тайгу, села жжешь? Сколь беды причинил!
Лис и говорит:
— Не я виноват! Передай мужикам, пущай сами с огнем не балуют; где без пригляду оставят, там и мне вольготно. С малой искорки силу наберу, пойду огнем по тайге гулять. Ну а за смекалку награжу тебя.
Глядит Степан, Лис уж совсем обсох, подошел к парню, взмахнул хвостом огненным — пламя Степана объяло и погасло тут же, даже боли не почувствовал. Оглядел себя — ничего на нем не пожжено, по сторонам глянул — нет Лиса, только рядом угли потухшие. Взял парень ведра, побрел в село. А мужики, видать, осмелели, обратно идут, Степана разыскивают. Увидели живого, обрадовались, подбежали — ахнули:
— Эвон как тебя Огневик изукрасил!
Глянул парень в ручей, диву дался — волосы его будто огонь горят. Были русые — стали рыжие. Мужики-то на Степана глядят, вздыхают, а он весело:
— Ничего, светлей будет на вечерки бегать!
Тем и успокоились. Но Степан потом про Огневика рассказал все же и наказ его передал: дескать, самим! в тайге осторожней быть надобно, не то вона какой бедой оборачивается.
А Степана к огню с тех пор потянуло: подойдет к лампадке, любуется, и огонек вроде прибавится, в церковь зайдет — свечи ярче гореть начинают; в кузне побывает, подручным у мехов постоит, кузнец не нарадуется — жар в горне шибкий, какого давно не бывало. Многие Степанову силу над огнем приметили, один знакомый давай его в углежоги сманивать:
— Самое для тебя дело!
Ну, Степан с ним в тайгу и подался. Стал уголь жечь. Только у других углекопов в ямах чурбаки, будто сырые, тухнут либо пламенем занимаются, в пепел сгорают. А Степан глянет — лишний огонь погаснет, землей закидает яму — бревна в аккурат истлевали, уголь супротив других артелей получался отборный. Купцы к ним зачастили, заработок прибавился. Артельщики Степана старшим и выбрали:
— Ты хоть парень молодой, зато к огню глаз наметанный.
…Как-то сидел он на бревнышке, на закатно солнышко любовался, собачонка приблудная подошла: морда лисья, хвост — метелка пушистая, сама рыжая, глаза хитрющие. Давно уж подле артели крутилась. Другие артельщики кто палкой на нее замахнется, кто камнем кинет, а Степан хлебца кусок отдал ей, костей из котла подбросил. Собачонка за ним и бегала, встанет на задние лапы и служит — всегда чем-нибудь поживится. Многие ухмылялись:
— Сам рыжий и собачонка — чистый Огневичок.
…А Степан деда решил навестить. Идет по тайге, собачонка за ним трусит, а то отбежит в сторону и мелькает меж черных сосен, будто язык пламени. Однако к ночи-то не успел Степан до родного села дойти, мимо деревеньки соседней проходить пришлось, вдруг зарево над ней полыхнуло. Он и побежал в деревню скорей. Глядит — изба горит, люди вокруг пожара бегают, старуху за руки держат, та криком кричит, в огонь рвется. Старик ее круг дома мечется, уж которое ведро на себя вылил, а подойти не может — жар большой. Степан разговоры услышал — внучка у них там, Аксютушка. Сами-то выскочили, скотину выводить стали. А она из окон барахлишко выбрасывала, потом исчезла в дыму. Старик кинулся было, да из окон, дверей пламя выхлестнуло…
Степан боле не слушал, к дому побежал. Все люди, которые видели, ахнули: парень рыжий в пламя бросился, а оно будто перед ним расступилось. Долго его не было, уж крыша затрещала, накренилась — сейчас рухнет, тут он из огня на руках девушку выносит. Подале от пожара отнес, положил наземь — и к колодцу.
Бабы-то к Аксютке подбежали, та не шелохнется, глаза закрыты, тряпку какую-то к груди прижимает. Водой в лицо брызнули — открыла глаза, а руки разжали, тряпку развернули — в ней… платье венчальное. В это время Степан у колодца умывался. Огневичок подле крутился. Мужики окружили парня — дивятся:
— Экой ты удалец! Аксютку от смерти спас. И гляди — не обжегся.
И каждый к себе ночевать приглашает. Степан говорит: