Стали Панкратовы подручные кедр рубить, Панкрат подале отошёл, наблюдает, руки потирает:
— На этом и закончим работишку!
Подрубили кедр — сейчас повалится, стали толкать. А кедр к Панкрату накренился — вот-вот упадет. Отбежал Панкрат — безопасное место вроде, а кедр качнулся да и рухнул на него. Ахнули порубщики, побежали в разные стороны. Потом опомнились: дескать, чего ж это мы — там шишки и вещи наши оставлены. Возвернулись по одному, глядят — на поляне Панкрат лежит, скорчился, а кедра нет. Только поперёк груди Панкратовой палочка-посошок. Старик пыхтит, посошок с себя сдвинуть пытается. Порубщики-то плечами пожали, нагнулся один, за палочку-посошок взялся, а она, будто бревно, тяжёлая. Подошли другие — оттащили кое-как в сторону, а Панкрат стонет, подняться не может, кости, видать, переломаны. Порубщики затылки почесали, один и сказал:
— Шишки нам унесть надо бы, а тут его придется переть!
Другие-то поддержали:
— Бросим Панкрата.
Но тут Лукьян из-за деревьев вышел и сказал строго:
— Берите-ка главаря своего да несите отсюдова!
Сам нагнулся, подобрал посошок и погрозил:
— А коли оставите — вам из лесу не выбраться!
Порубщики видят — для Лукьяна посошок легонек, а им бревном показался. Шишки бросили, взяли Панкрата да в город потащили. А Лукьян шишки по поляне разметал: «Лесной люд пущай кормится», и пошел домой.
С тех пор порубщиков не встречали, только Лукьян со своим посошком ходил, кедровник осматривал; а как совсем состарился, перед смертью сыновьям да мужикам наказал, чтоб кедры-то берегли. Те наказ его крепко помнили, худого человека в тайгу не пускали. А посох Лукьянов у могилы его в землю воткнули — так уж попросил. На том месте потом кедр-красавец поднялся, по осени ребятишек одаривал шишками.
Горностаева гора
Деревня наша под горой стояла. По склонам кедры да ели, а вершинка голая. Старики сказывали, будто в давние времена горностаи со всего леса перед покровом на ней собирались, праздник устраивали: резвились всю ночь, а под утро в тайгу убегали. За это и прозвали Горностаевой гору.
Издали-то видно — горностаюшки прыгают, но кто подойдет ближе, руками разведет — снег это на горке лежит. Ветер поднимется, закрутит хлопьями. Правда, находились охотники горностаев ловить: капканчики ставили, а кто и караулить садился — праздник горностаюшкин хотел поглядеть. За ночь намерзнется, утром к своему двору огородами пробирается, чтоб не увидели да на смех не подняли, дескать, в стариковы сказки поверил — снег на горе бегал стеречь…
Только Володей Долгушин на глазах у деревни на гору ходил. За это блаженным считали. Идет, бывало, из тайги, песню поет развеселую, кто его встретит, спросит с усмешкою:
— Что, Володей, опять на гору взбирался?
Парень зайчишкой или рябчиком потрясет:
— Трофей вот несу, — и пойдет восвояси.
Вслед ему только головой покачают: блаженный — блаженный и есть!
Ну а девчата за песни веселые на вечерку всегда зазывали:
— Приходи — невесту тебе выберем.
Только парень давно на дочку богатого торгована заглядывался. Та нос воротила.
— Ни кола ни двора, сам у дяди живет из милости. Я пойду за домовитого. А от Володея какой прок?!
Парень с тех пор не ходил на гулянье. По тайге бродил либо дома сидел. Дядя как-то ему присоветовал:
— Иди-ка на заработки, хватит по лесу мотаться.
Нанялся Володей к богатому мужику, Савостину Сидору, — отцу девчонки той. Сидор-то ране тоже охотничал, да, видать, надоело по тайге мотаться. Лавку, открыл, завел тоговлишку, хоть не купец, а все ж в торгованах числился. Работников нанимал пустые земли распахивать, а сам стал пушнину скупать, в город купцам возить. Да только все норовил батраков обсчитывать, охотникам малую цену за шкурки дать. Так и с Володеем: чертометил парень от зари до зари, а как платить срок подошел — и половины не получил. Заспорил было, да Сидор кобеля спустил. И жаловаться некому.
А как-то осенью у Горностаевой горы лес загорелся. Ветер поднялся, огонь на деревню погнало. Мужики тушить побегли, круг пожара лес валили, и Володей с ними. Да в суматохе подале других оказался, видит — на елке высокой зверушка мечется, спрыгнуть хочет, а некуда — огонь со всех сторон полыхает, к деревцу подбирается. Зверушка уж на самой вершинке затихла, глаза-бусинки на парня уставились. Схватил Володей жердицу да через огонь сунул ей. Спрыгнула по жердице парню на плечи, потом за пазуху юркнула, на груди высунулась. Тут Володей и заметил: мордочка у нее чуть опаленная, погладил жалеючи, пустил наземь. Зверушка на пенек запрыгнула, лапкой помахивает, провожает будто. Присвистнул парень — под пенек юркнула, а он побежал мужикам помогать. Миром-то они быстро пожар потушили, за свои дела взялись.