— Зачем? — пожал плечами Хаджар. — Хаджаров в стране столько же, сколько грехов на твоей совести — им нет числа.
— И все же — я сомневался. Наверное, не мог поверить в такую наглость. Но вот это. — Примус поддел мыском сапога клинок и подкинул его в воздух. Поймал он кинжал в сантиметре от лица Хаджара. — Атикус бы никогда не отдал его. Никому. Никому, кроме его обожаемого “маленького принца”.
Хаджар молча смотрел в сторону решетки, закрытой тяжелым железом.
Примус поднялся с табуретки, приблизился к узнику и, нагнувшись, прошептал на самое ухо:
— Скажи мне, племянник, каково это — убивать единственного родного человека?
Внутри глаз Хаджара вспыхнула ярость, от которой треснуло бы само небо. Чего уж говорить о короле, невольно отшатнувшемся от такого зрелища.
— Ты должен знать об этом лучше меня, братоубийца, — прорычал Хаджар.
Теперь уже пришел черед Примуса демонстрировать первобытную ярость и жажду крови.
— Что ты знаешь, щенок? Твой отец…
— Атикус мне все рассказал, — перебил Хаджар. — Можешь не стараться, братоубийца. Я все знаю.
Некоторое время они молча сверлили друг друга взглядами. Взглядами, которые могли раздвинуть землю и обрушить в темные недра целый город. Затем Примус внезапно щелкнул пальцами, и цепи снова ожили, чтобы мгновение спустя упасть на пол, освободив Хаджара.
Узник не успел ничего понять, как его схватили за ошейник и потащили куда-то. От боли Хаджар то и дело терял сознание. Изредка приходя в себя, он пытался сосчитать повороты и факелы на стенах казематов.
Вскоре его бросили в другую камеру. Намного более просторную, дурно пахнущую, но с незакрытым окном у потолка.
— Наслаждайтесь, — процедил сквозь сжатые зубы Примус и захлопнул дверь.
Сперва Хаджар подумал, что находится в камере один, но затем прозвучал голос.
— Мой принц…
Несмотря на то, что голос явно не мог принадлежать человеку, Хаджар узнал его.
— Няня? — Хаджар повернулся на звук.
Сердце пропустило удар… затем еще один… еще и еще… По щекам Хаджара впервые за едва ли не всю жизнь потекли слезы. Полные ярости, горести, ужаса и отчаянья, они падали на пол и с шипением испарялись, оставляя на камнях неглубокие впадины.
Глава 245
В противоположной части камеры на цепях висела няня. Женщина, которая заботилась о Хаджаре так же рьяно, как его собственная мать. Собственно, в детстве Хаджар часто полагал, что ему сильно повезло по жизни. Ведь у всех детей была лишь одна мама, а у него мама и няня.
Сейчас же, под светом убывающей луны, Хаджар вновь смог посмотреть в лицо женщины, посвятившей свою жизнь ему. Он вновь ее встретил.
Вернее то, что от нее осталось. На тяжелых цепях, на крюках, поддетых под ребра, висел… кусок мяса. Руки и ноги отсутствовали, а обрубки обмотали пропитанные желтым гноем, дурно пахнущие, присохшие и даже местами вросшие в плоть полоски старых бинтов. Торс был полностью обнажен и покрыт страшными шрамами.
Вместо некогда пышных грудей — ужасные впадины. Обугленные, с жуткими волнообразными шрамами от застарелых ожогов. Лысая голова. Даже не столько голова. Сколько череп с небольшими вкрапления сухой, тонкой кожи. На правой щеке… собственно, не было там правой щеки. Только несколько обнаженных мышечных волокон, прикрывающих зубы и язык.
Видимо, их оставили, чтобы Няня могла говорить. Так как всего остального она была лишена. Глаза — черные впадины с такими же ожогами, как на груди. Вместо носа — две жуткие полоски, трепыхающиеся от каждого вздоха. Уже закостенелые полоски гноя, текшие некогда из глаз, слегка блестели на свету.
От каждого дуновения ветра цепи качались и вместе с ними — то, что осталось от няни. Хаджар не представлял, какую боль должен испытывать человек, подвешенный за ребра, но няня, кажется, уже давно привыкла. Ведь человек может привыкнуть ко всему… Даже когда от этого человека мало что осталось.
— Что он с тобой сделал, няня! — Голос Хаджара срывался.
Он шел вперед, но двигался подобно сломанной кукле пьяного кукловода. Дергался, то и дело замирал. С его подбородка капали кипящие яростью капли мужских слез. Тяжелых, как боевой молот, и острых, будто наточенное в кузне копье.
— Мой маленький принц, — няня не видела его, но слышала шаги, — я знала, что ты придешь, мой маленький принц.
Хаджар остановился перед ней. Он нерешительно протянул руку к ее левой, целой щеке, но та отодвинулась. Насколько могла.