— Элейн!
От такого крика даже самые бравые офицеры Безумной армии тут же приходили в себя. Элейн же впала в ступор. Такой, как если бы человек внезапно рухнул в колодец собственных воспоминаний о давно забытом сне.
Этого секундного замешательства хватило, чтобы солдат, процедив проклятье, вонзил кинжал в область солнечного сплетения.
Прозвучал взрыв. Волны энергии взмыли в небо, превратив землю в бушующее море. Волны песка и дерна поднимались, чтобы сбросить селян на ноги, а затем расползтись глубокими трещинами.
Хаджар был быстр. Возможно, он был быстрейшим мечником во всем Лидусе. Он размазался черной тенью, похожей на полет пяти воронов — его самая быстрая форма техники “Десяти воронов”. Этого было достаточно, чтобы вытащить Элейн из расцветающего инферно, но…
Взрыв обернулся для Хаджара распускающимся бутоном тюльпана. Огненные всполохи — сорванными ветром лепестками. От безумной скорости кожа на теле Хаджара рвалась старой тканью. Кровь пропитала его одежды. Из глаз, ушей и ноздрей потекли кровавые струйки.
Он подхватил ставшую необычайно легкой Элейн и оттолкнулся от земли. На такой скорости простой толчок обернулся небольшим взрывом, вырывшим ямку сантиметров десяти в диаметре.
Одним прыжком он преодолел едва ли не десяток метров. Затем еще один хлопок — и вот они уже стоят за пределами деревни. Хаджар обнимал сзади сестру. Ее волосы теперь пахли кровью и дымом, а не летним лугом и полевыми цветами.
Они кричала что-то. Звала Негу. Звала Омарика. Их веселых детей и всех тех ребятишек, кому она мастерила кукол. Но вместо ответов были слышны лишь все затихающие крики горящих людей и треск разрушающихся домов.
Дым, поднимающийся от пожара, закрыл собой солнце, погружая окружавшие их земли под темный покров.
Элейн кричала, плакала и пыталась вырваться из рук Хаджара, но тот крепко держал сестру. Держал и мысленно просил прощения.
У всех тех, кто погиб, когда солдат использовал артефакт, разрушавший ядро силы практикующего и адепта.
Просил и у Элейн, которую он заставил пережить то, что она должна была пережить. Ради его дурацкого, безумного плана. Полного мести и злобы. Вовсе не ради справедливости и не во имя людей, чьи тела сейчас обращались в черный прах.
Принцесса плакала до тех пор, когда не закончились слезы. Она еще долго тряслась в беззвучных, сухих рыданиях. Уже не вырывалась из рук Хаджара, а повисла в них безвольной куклой.
Развевался плащ Хаджара. Лицо обжигал жар костровища. Крики давно смолкли. Остался только треск сгорающего дерева.
Хаджар в последний раз вгляделся в оранжевое зарево. Однажды, когда придет его час встать перед судом праотцов, он выдержит слово о том, что стал причиной смерти сотни селян.
На фоне десятков тысяч тех, что он загубил во время войны — что значат лишь несколько сотен невинных душ?
Убедившись в том, что Элейн пришла в себя и может стоять самостоятельно, Хаджар освободил ее из своих объятий.
— Пойдемте, моя принцесса, — произнес Хаджар и развернулся.
Не успел он сделать и шага, как правую сторону его шеи лизнул горячий, острый металл.
На фоне догорающей деревни стояли двое.
Принцесса держала меч у артерии генерала и не собиралась его опускать.
— Не кажется ли вам, что вы повторяетесь, моя принцесса?
Глава 221
— Ты мог спасти их, — прорычала Элейн. Ее рука была крепка, и меч не дрогнул, даже когда по лезвию заструилась алая змейка крови Хаджара. — Мог спасти их всех!
Она даже не спрашивала, а утверждала. Хаджар не видел смысла отрицать очевидное:
— Да, мог.
— Так почему тогда не спас?! Почему?!
Змейка превратилась в струйку, но для практикующего уровня Хаджара это была не проблема. Даже если бы Элейн рассекла артерию, это не стало бы смертельным ранением. Полчаса — и рана бы затянулась.
— Нельзя спасти тех, моя принцесса, кто не пытается спасти себя сам.