Доковыляв до шатра (он так и не разрешил армии передислоцироваться на равнину, так что лагерь разбили на “первом ярусе” скал), Хаджар кое-как забрался в седло. Он с трудом смог поставить ногу в стремя, а оттолкнуться ему помог разве что костыль.
Оказавшись на крупе коня, генерал скривился от боли. По бинтам на правом боку расползалось кровавое пятно.
Лекарь предупреждал, что нельзя вставать с постели еще не меньше пяти суток. Вероятно, Хаджару придется много чего о себе выслушать в ближайшее время…
Дернув поводья, он пришпорил коня, хотя последнее больше походило на то, что он приобнял бока лошади ногами. Слава небесам, этого хватило, чтобы конь понял команду и сдвинулся с места.
Лунный Стебель все так же покоился за спиной генерала. Он не мог позволить, чтобы кто-то увидел его без меча. Неважно, как тяжело он был ранен, но если воин не опускает оружия, значит, он готов к бою.
А Безумный Генерал всегда готов к бою.
Накинув на плечи плащ из шкуры белой обезьяны, Хаджар начал спуск к подножью скал. Каждый шаг коня отзывался в его теле нудящей болью. Недостаточно сильной, чтобы от слабости закружилась голова, но вполне ощутимой.
Оказавшись у подножия, Хаджар направил лошадь в сторону леса. Туда, где исчез силуэт.
Удивительно, но в последний раз он был здесь только зимой. И несмотря на то, что снежный лес изумительно красив и чарующ, но все же его истинная красота раскрывается лишь поздней весной.
Буйство зеленых красок и жизни. Пение птиц, крики животных, хруст и треск качаемых ветром вековых стволов и шелест высоких крон. Все это будто бы противопоставляло себя недавней битве и тем ранам, что она оставила на сердцах выживших.
Природа словно пыталась вылечить людей. Ведь для нее, для небес и земли люди, звери и деревья были равны между собой. Хаджар понял это лишь недавно и пока не знал, куда именно приведет его подобное понимание.
За прошедшее время генерал стал не только опытным полководцем, но и следопытом-охотником. Он легко обнаружил следы ездока и, игнорируя боль, отправил коня галопом.
Они летели над ручьями и сломанными деревьями, оставленными после нашествия. Перепрыгивали черные, безжизненные овраги, порожденные ядом патриарха. И эта погоня, болезненная, открывающая незажившие раны, будто подводила некую черту под продолжительным периодом жизни Хаджара.
Почему-то в этот момент ему казалось, что он вовсе не гонится за кем-то, а убегает от чего-то. Убегает от качавшегося у него на груди медальона.
Ведь патриарх не так уж неправ в своих высказываниях.
Хаджар был воином. Этого у него никто не мог отнять. Он жил мечом и кроме меча ему ничего не требовалось. Пока на поясе висела острая полоска стали, он чувствовал, что держит нить судьбы в собственных руках.
Но Хаджар не был солдатом. Он не сражался за Лидус, пусть и думал о людях, там живущих. Тем более он не сражался за короля Примуса или за Балиум. Он прошел весь этот путь длиной в несколько лет и глубиной в пару рек крови из-за собственных, весьма корыстных целей.
И Хаджар оставлял все это за спиной, а силуэт, пытавшийся ускакать в чащу леса, все приближался.
Возможно, генерал в таком состоянии никогда бы не смог догнать беглеца. Именно поэтому он выкрикнул:
— Ты меня так убьешь!
Силуэт остановил скачку. Не сразу, но остановил.
На холодную от утренней росы траву ступила босая нога. Самая красивая нога, которую только видели мужские глаза. Белоснежная кожа, тугие, но не выпирающие мышцы.
Нээн была прекрасна. Во всех отношениях… кроме одного.
Она остановилась перед ним и опустила капюшон. Длинные волосы водопадом упали на плечи и спустились ниже — к талии, а потом и дальше.
— Зачем ты это сделал, глупый генерал? — вздохнула ведьма.
— Сделал что?
Боги и демоны. В ее глазах мог поместиться целый мир.
— Догнал меня. — Ее голос почти сливался с шелестом крон, а Хаджар чувствовал, как его сердце замедляет свой бег.
— Я так захотел.
Хаджар не видел повода оправдываться. В такие моменты мужчина вообще не должен оправдываться перед женщиной. Ибо желания есть не только у нее, но и у него.