Синхронно они поклонились. Правда Ректор сделал чуть глубже и рьянее, чем Император.
— Великий Чин’Аме, — поприветствовал гостя Император Дарнаса. — Глава павильона Волшебного Рассвета.
— Морган, — кивнул волшебник-дракон. Проигнорировав ректора Святого Неба, он вышел на балкон и встал около бортика. Его янтарные глаза с вертикальными зрачками наблюдали за приближающейся бурей. — Прекрасное зрелище… Признаться, я за всю свою жизнь, лишь однажды видел подобное и счастлив, что мне довелось лицезреть волю еще раз.
— Волей? Чьей волей, великий Чин’Аме?
— Стихии, Морган, — как о чем-то само собой разумеющемся, отвечал дракон. — Самой стихи. Воля старца-воина, Северного Ветра, дланью накрывает Даанатан. Вглядись в неё внимательно. Может сможет разглядеть что-то, что подарит тебе вдохновение и продвинет в понимании мистерий. Подобное зрелище — подарок судьбы.
— Старец? Северный Ветер? — Ректор и Император переглянулись. То, о чем говорил волшебник из Страны Драконов было им непонятно и неизвестно.
— Вот только, кто мог привести сюда волю старца-Борея? — сощурился дракон.
— Привести… — протянул Морган. — Вы хотите сказать, что кто-то обратил на себя внимание существа подобной силы?
Мастер ответил не сразу.
— В общих, очень общих чертах — ты прав, юный Морган, — уклончиво и даже нехотя ответил Чин’Аме.
— Вы говорите, что уже сталкивались с подобным, — Император отказывался упустить шанс узнать что-то новое. Тем более, касающееся таких глубоких и мистичных явлений. — Кто же привел волю в прошлый раз?
— Это было давно, — на этот раз дракон не медлил с ответом. — еще в те времена, когда лишь строились Семи Империй. Я странствовал по миру и встретил адепта, который проходил испытания Небес и Земли. Он попросил меня побыть его стражем, ибо это испытание не только высочайшая честь, которую можно завоевать на пути развития, но и величайшая опасность. И не только самим испытанием, но и тем, что оно оставляет адепта без защиты. И, под конец, когда адепт, как мне казалось, уже почти справился, явилась воля Изначальнорожденного, чтобы судить его. Адепт не выдержал суда и его душа исчезла из этого мира.
Ректор и Император, будто ученики, слушали с открытым ртом.
— Испытание Неба и Земли — для чего оно.
Чин’Аме, поворачиваясь к Моргану, прошептал:
— Чтобы одолеть последнего врага, юный Морган. Чтобы победить Время и войти в число Бессмертных.
— То есть — кто-то в Даанатане проходит испытание Неба и Земли и пытается стать Бессмертным?
— Нет, — отрезал Чин’Аме. — Исключено. Это испытание проходит сквозь пять стадий. Суд Изначальнорожденным лишь последняя из них. И, будь уверен, юный Морган, даже первая из стадий — Меч Небесного Огня, уничтожила бы весь Даанатан и всех в нем проживающих, включая тебя и твоих, так называемых, Великих Героев. Нет ни единого шанса, что город уцелел бы даже после первого удара.
— Первого… а сколько их всего?
— По-разному, — пожал плечами Дракон. — чем сильнее адепт, тем сложнее его испытание Неба и Земли. Слабейшие должны пережить девять. Сильнейшие… здесь я могу руководствоваться лишь легендами.
Девять ударов… Морган тяжело дышал. Пот катился по его лбу.
Давно он уже такого не испытывал.
— И именно поэтому, юный Морган, происходящее меня завораживает, — Чин’Аме вновь повернулся лицом к буре. — Что-то привело сюда волю старца-Борея лишь потому, что тот сам изъявил свое желание. Видит Высокое Небо — даже легенды не знают прецедента, когда Изначальнорожденный приходит к простому смертному!
Глава 932
Меч Хаджар сверкал с немыслимой скоростью он превращался в поток мрака, который рассекал один за другим жгуты стонущего под атаками жука. Тот отвечал потоками стального света. У Хаджара не было ни времени, ни сил, ни желания, чтобы отражать их или защищаться.
Он просто пропускал их сквозь себя. Терпел ту боль, которую они приносили, и смеялся над ранами, которые они причиняли его и без того исчезающей, трескающейся душе.
Он бился с яростью десяти воинов и силой сотни. Хаджар был неудержимым вихрем, который десятками ударов обрушивал меч на ненавистный символ рабства его собственной души.
Волны стального света отбрасывали его. Разрывали на части, в ошметки крови и плоти превращали его тело, но рыча, скрепив сердце крепкой волей, Хаджар в прямом смысле слова собирал себя заново по частям и вновь бросался в бой.
— Восемьсот тридцать два! — закричал он и вновь обернулся вихрем крови и дикого, полного битвы, нечеловеческого рева. — Восемьсот двадцать один!
Хаджар продолжал агонию схватки. Он уже не знал, сколько души осталось в его теле, не знал, сколько раз он исчезал в потоках стального света и сколько раз возвращался обратно.