Но, чем дольше Хаджар оставался в бочке, тем холоднее становилась вода и так, до тех пор, пока не начав стучать зубами, Хаджар не выпрыгнул наружу.
Если только что вокруг него раскинула объятья молодая, посевная осень, то сейчас он по голенище стоял в снегу.
Позади прозвучал хруст смыкающихся ледяных объятий. Вода, в бочке, промерзла до самого дна и превратилась в огромную ледяную глыбу.
— Одевайся, путник, — прозвучало из дома. — пока не продрог.
Хаджар, стуча зубами, стянул с веревки свою одежду, быстро в неё облачился и, перескочив через обветшалые ступени, оказался на крыльце.
Он уже едва не вошел в открытую дверь, как, опомнившись, постучал о косяк.
— Проходи, путник, — повторила бабушка. — по доброй воле проходи и собственным решением.
Эти слова, как и те, что произнес цветок, так же плотно въелись в душу Хаджару.
Вспомнив старые мамины сказки, он ответил:
— надеюсь на ваше гостеприимство, хозяйка, — и вошел внутрь.
Глава 922
— Боги и демоны! — кричал боцман. — Шевелитесь, демоновы дети! Каждому, кто будет медлить, гарпун в задницу через гланды засажу! Чтобы вам потом перед бабами своими было стыдно! А баб просто за борт скину, за ненадобностью!
Впереди, позади кораблей-призраков, о которых юнга раньше только в рассказах пьяных матросов и офицеров слышал, змеились по небу мертвенно бледные молнии.
— Юнга! — рядом с его ухом ударил гром. — Что стоишь, будто ждешь пока сзади кто пристроится! А ну выпрямись и где твой страховочный трос, мелкий выпердышь бездны! Захотел пополнить ряды скелетов?!
Юнга, едва ли не на пол корпуса перевесившийся, тут же выпрямился и развернулся. Рядом с ним стоял свирепый боцман. Двух метров в высоту, столько же в ширину, весь в шрамах и без правого глаза.
Матросы шутили, что таких как он — делали по заказу в главном военном порту Даанатана. Мол, самый хрестоматийный боцман из всех, которых только можно было найти во флоте пятого легиона.
И ведь угодило его попасть по распределению именно на этот корабль и именно в пятый легион. В первый же месяц, еще не закончив и курса молодого бойца, его бросили в самое жерло сражения с армией мертвых.
На флагман — “Красавица Нейя”, линкор, являвшийся флагманом флота пятого легиона.
— Так точно, сэр! — вытянулся по струнке юнга и отсалютовал.
— Что еще за “так точно” юнга?! Не на суше! — боцман уже замахнулся кулаком, но так его и не опустил.
Во время воздушного боя для всех действовало одно правило — своих бить нельзя. Других, чужих — сколько душе угодно. Это даже поощрялось. За каждого мертвого противника начислялись Очки Славы на флотский жетон, который каждый носил наряду с эмблемой легиона.
Но своего — это табу, нарушать которое никто не смел.
Даже боцманы, так любившие сдобрить свои слова резким тычком в грудь, а то и в зубы.
— Что, страшно, юнга? — вдруг успокоился бывалый небесный волк.
— Страшно, достопочтенный Блим, — кивнул юнга.
Дже без тумака, он вспомнил, что на флоте ко всем, вне зависимости от рангов и званий, принято официально обращаться — достопочтенный и по имени. И никак иначе.
— Понятное дело, что страшно, — боцман проверил крепко ли держит перевязь два длинных кинжала. Странно было видеть воина такой комплекции, который сражался бы простыми кинжалами. Но все же… — А ты сам-то, не прошел полный курс алхимии… какая стадия?
— Небесный Солдат начальной стадии, — отрапортовал юнга
— Солдатик начальной, значит… и все это на алхимии, да на артефактах… — боцман сплюнул. — Держи нос по ветру, юнга и может еще потискаешь дома молодуху и засунешь ей свой…
Договорить боцман не успел. Прямо под их кораблем взорвался вихрь безудержной силы.