Обняв резной посох, он сидел рядом с костром и смотрел на двух лежащих рядом людей. Анетт уже постепенно приходила в себя. И, когда сознание девушки вернулось из странствия по Зеленому Дому, то старик набросил на неё цветастое покрывало.
— Дочь, — Иблим бросился было к своему ребенку, но путь ему преградил посох.
— Ты знаешь ритуал, Прокладывающий Путь, — проскрипел голос Хранителя Прошлого. — пока Северный Ветер не вернется с Горы Стихий, нельзя прикасаться к Провожатому. Иначе ты рискуешь добавить к его тьме, свою собственную. Так он может никогда оттуда не вернуться.
— Он и так вряд ли оттуда вернется, — хмыкнул Говорящий с Природой. — Я еще никогда не видел такой большой раны.
Иблим, только сейчас обративший внимание на гостя своего племени, осенил себя священными знаками.
Тяжело дышащий, покрытый испариной, дергающийся воин, чье тело — сплошные сухие мышцы, чьи жилы — канаты, весь в шрамах, он явно переживал не лучшие дни.
На солнечном сплетение расползалась огромная рваная рана из которой сочилась черная субстанция.
— Что скажешь, Анетт, дочь Иблима?
— Хранитель, — окончательно вернувшаяся в реальность Анетт положила ладони на плечи и поклонилась. — Северный Ветер будет бороться до конца.
— С такой тьмой?! — гнев Аблима отразился в бушующем костре. — Ни один человек не сможет выдержать подобного! Нам следует облегчить его страдания!
Пламя выстрелила до отверстия в куполе шатра. Оно яростно трещало исчезающими в пепле поленьями, а его жар подпалил ресницы на лице Хаджара.
Старик Хранитель вытянул ладонь к костру. Аблим, схватившись за грудь, отшатнулся, а столб оранжевой постепенно превратился в спокойный танец горячих, алых лепестков.
— Только тот, кто встречает на пути высочайшие преграды, преодолевая их, возносится над самим собой, — прошептал старик и, укутавшись в серую хламиду, добавил: — Подождем.
Небо над Хаджаром напоминало погнутый лист метала. А искры, мчащиеся по изгибам изорванного листа железа — молнии, сверкавшие над голов.
Скрежет сминаемого материала — неуклонно приближающийся, нарастающий гул страшных громовых ударов.
Потоки дождя хлестали по лицу. Бритвенно острые капли рассекали щеки и оставляли кровавый след, сливавшийся на камнях с черной субстанцией вытекавшей из жуткой раны на груди Хаджара.
И это темно багровая смесь струилась к полам плаща фигуры, нависшей над Хаджаром.
— Ты забыл кто ты… — вновь повторила она.
— Я знаю кто я, — прохрипел Хаджар.
Он попытался встать, но чужая стопа надавила ему на рану. И, кто знает, грохот, разлетевшийся над темными джунглями — был ли это крик Хаджара, или же все тот же гром.
— Если так, ты почему тогда ты похоронил её внутри себя?
Молния рассекла пространство над фигурой.
— Елена… — прошептал Хаджар.
Это был так давно… так давно, как он заставил себя забыть это имя. Стер его из самых потаенных уголков своей души. Смыл её образ собственной кровью и потом, пролитыми в бесконечных битвах и тренировках.
Это был его секрет. Скелет. Один из тех, что каждый человек убирает в настолько далекий ящик, какой только может у себя найти. И все это только за тем, чтобы жить чуточку спокойнее.
Со временем, если ему повезет, то лишь иногда вспоминает его смутный силуэт и, содрогнувшись, обновляет замки.
Воля Хаджара была крепка. Крепче, чем можно себе представить. С её помощью он запер этот скелет так далеко, что не могли его отыскать ни Черный Генерал, ни голем в Пустошах, ни Тень Бессмертного Мечника в горах Балиума, ни Хельмер с его жутким кошмаром, навеянным через шамана орков.
Но здесь, на горе стихий, шел дождь.
Тот самый.
Острый, промозглый, проникающий под кожу и забирающийся в саму душу.