Разумеется, все это время Орун бил его палками. И на этот раз — он делал это в абсолютно непредсказуемой манере.
Он хватал их руками и вгрызался зубами в еще живые, покрытые перьями, шеи. В этот момент его не волновало ни то, как он выглядит со стороны, ни то, что такое поведение не достойно истинного адепта. Он не думал о правилах приличия, о столовых приборах, о том, полезно это или нет. Он не думал ни о чем.
Все, чего он хотел — это жить.
Чтобы жить, ему нужно было есть.
Единственная еда, до которой он мог добраться — птицы, которые прилетели сожрать его самого.
Или он, или они.
Хаджар выбрал себя.
Простые, когда-то очень знакомые мысли. Но, почему-то, сейчас они приходили с трудом. Сквозь плотную платину всех тех многочисленных надстроек, которые прикрывали настоящий мир от взора Хаджара.
Даже в этом суровом мире, где сильные правили, а слабые смирялись, общество все равно сумело создать систему, которая закрывала от Хаджар простоту окружающего.
Спустя три дня, когда, без всякого предупреждения, Орун опустил свою палку на спину Хаджару, то…
Раздался глухой стук. Дерево, ударив о камень, разлетелось щепками и трухой.
Хаджар, стоя в метре от места, куда пришелся удар, тяжело дышал. Он держал в руках наточенный деревянный “кинжал”.
— Более менее, — скривился Орун. Пинком ноги он отодвинул в сторону деревянную скамью. — Садись. Поешь.
— Демонов… псих… — с трудом протолкнул Хаджар.
Орун посмотрел на него таким взглядом, которым обычно одаривают глупую собаку, которая не может выучить несколько команд.
— Еще три месяца назад, ты бы и не заметил моего удара. Теперь же — смог от него увернуться.
Словно в подтверждение своих слов Орун сделал быстрое, неуловимое движение. Хаджар увидел лишь несколько остаточных изображений, на пару мгновений застывших в воздухе.
Но еще до того, как импровизированный снаряд слетел с пальцев Оруна, Хаджар уже… нет, не рассмотрел, а скорее предчувствовал траекторию полета.
На каких-то самых базовых, простых инстинктах, он почувствовал направление, с которого приближается угроза его жизни. И когда щепка, расчертив коричневой вспышкой пространство, врезалась и застряла в камне, Хаджар снова оказался в другом месте.
— Поешь, — Орун, отрывая от сочной туши очередной шмат мяса, вгрызся в небо зубами. Отхватив огромным кусок, он, практически не жуя, проглотил его, а затем вытер руки о волосы. У Хаджара, несмотря на то, что вокруг его губ алела кровавая корка, скривился. — Знаешь, что меня больше всего раздражает в адептах Империи, Хаджар?
— Что?
Хаджар уселся на скамью. Она была такой же простой, как и все вокруг. Орун, несмотря на свое положение и силу, обходился не просто малым, а… Казалось, что для счастья и хорошей жизни, мечнику не требовалось ничего, кроме неба над головой и земли под ногами.
— Что они ведут себя скорее как, одетые в деньги, спутницы аристократов на приеме у Моргана, чем воины.
— Морган?
Орун посуровел.
— Для тебя — его Императорской Величество, Морган.
Надо же. Хаджар только сейчас понял, что никогда прежде не задумывался о том, как зовут Императора. Более того, все чаще он ощущал, что вокруг всего Императорского рода творилось что-то чудное.
Вот вроде он и существовал, правил всем Дарнасом, имел в своих руках могучее Наследие, огромное количество средств и возможностей, но при этом…
Хаджар даже не знал, сколько детей у Императора. Никогда не слышал о его жене. А увиденный им портрет Моргана мгновенно стерся из памяти. Более того — его не могла восстановить и нейросеть. И именно последнее наводило Хаджара на мысль, что не все так просто в Империях…
— Знаешь, зачем живет воин, Хаджар?