Адъютанту пришлось защищаться не только от ветра, способного рассечь камень, но и от призрачных клинков, в нем спрятанных.
Зрители же видели нечто невероятное — практикующий стадии формирования смог отбросить и заставить защищаться того, кто стоял на целую стадию выше. Будто перед ними был вовсе не офицер, а герой из старых легенд.
Колин, отброшенный на пять шагов назад, все же смог развеять вражескую технику. Его лицо, покрытое кровоточащими порезами, руки, заливаемые алым, все его “я” — было ранено и уязвлено.
Он что-то закричал, но Хаджар не слушал.
Он вновь сократил расстояние, входя в партер. Так он мог избежать зеленого жала. Хаджар не был уверен, что сможет его отразить во второй раз, а значит, бой следовало заканчивать. К тому же энергии в нем оставалось всего на минуту, если не меньше.
А вот Колин наверняка мог продолжать в несколько раз дольше.
Хаджар ударил по запястью Колина. Тот поставил блок и со звоном отбросил клинок противника в сторону. Используя полученную от удара инерцию, Хаджар юлой развернулся на пятках и, приседая, подсек ноги врага.
Тот подпрыгнул в воздух и оттуда “выстрелил скорпионьим жалом”, которое тут же оказалось рассечено призрачным ударом, ставшим чуть более отчетливым, чуть прежде.
Их бой напоминал шахматную партию.
На каждый удар находился контрудар. На каждую меру — контрмера.
Сверкали искры, и десятки раз за считанные мгновения лезвия клинков встречали друг друга. Тела сражающихся покрывались ранами, и брызги крови рубинами взлетали к небу.
Порой от самых сильных столкновений в стороны разлетались “осколки” их техник и ударов меча. Они рассекали штандарты и били о щиты воинов.
Хаджар целился в горло, а в следующее мгновение уже уходил от выпада в живот.
Колин пытался зацепить плечо, но был вынужден спасаться от рубящего удара в лицо.
Они фехтовали на скорости бросившегося за гадюкой мангуста. Их клинки порхали изящно, но стремительно. Их тела плавные, но быстрые.
Многие из рядовых солдат не рисковали даже моргнуть, чтобы не пропустить ни мгновения из схватки. Благодаря ей они могли научиться чему-то новому. Получить вдохновение и даже пройти на следующую ступень в своей стадии.
И все же Колин чуть теснил Хаджара. С каждым их новым столкновением, с каждой новой искрой или каплей крови — Хаджар двигался к щитам солдат.
Это подгоняло азарт адъютанта. Разжигало в нем огонь самоуверенности. Он уже давно забыл, что сражается со “смердом стадии формирования”. Нет, перед ним стоял противник, которого он должен был одолеть. Чтобы стать сильнее, чтобы выжить.
И с каждым новым ударом, в который он вкладывал чуть больше силы, с каждым новым ощущением того, что враг слабеет, с каждым новым, чуть более широким движением он все крепче и плотнее увязал в сетях Хаджара.
И когда Колин наконец допустил ошибку, Хаджар вновь принял низкую стойку.
Его ладонь лежала над клинком, а ноги были чуть согнуты в коленях. Он напоминал собой планирующую на нисходящем потоке ветра птицу.
— Крепчающий ветер!
И Колина, который собирался нанести выпад, настиг вихрь из мечей. Он поднял его, находящегося в воздухе и неспособного защититься, закрутил и бросил на землю.
Окровавленного, израненного, внезапно попавшего в ситуацию намного худшую, нежели его противник. Хаджар тяжело дышал, он вытирал кровь и пот с лица, припадал на обожженную ногу.
На Колине же места живого не было видно. На этот раз удар Хаджара его сильно потрепал.
— Поганый смерд, — шептал Колин, внезапно “заново” увидевший противника. — Мерзость. Ублюдок. Сын рабов. Да как ты смеешь! Как смеешь ты даже дышать в моем присутствии!
— Молодой господин, — раздался шепот старика-слуги. — Что вы делаете, молодой господин?
Колин же достал что-то из кармана. Что-то красное, светящееся, размером с орех.
— Остановитесь, адъютант! — внезапно выкрикнула генерал, но было поздно.
Колин завопил не своим голосом. Его тело забилось в агонии, а он все кричал, пока его вены краснели. Он словно увеличивался в размерах. Его латы скрипели под набухающими мышцами. Рукоять меча трескалась под черными когтями, выраставшими из обычных ногтей.