Кравцов с силой зажмурил глаза. Начал тереть руками. - Но, это же произвол? Спалить деревню по такому предполагаемому пустяку. Вдруг французы не придут. Или придут и пройдут мимо. Может быть они вообще не будут прятаться в деревне?
- Будут, будут. Ещё как будут. У них другого выхода нет.
Расстроившийся гость снова замахал руками. - И всё же! Это безобразие. Я буду жаловаться.
- Кому? Наполеону, который притащит сюда сто шестьдесят тысяч солдат и почти шестьсот орудий? Или Кутузову, который приказал уничтожить пушки, которые будут стрелять из-за домов вашей деревни?
- Я, я не знаю… - Кравцов весь скукожился. Сделал печальное лицо. - Милостивый Кирилл Васильевич, а что делать?
- Что делать? Что делать? - вселенец пожевал воздух. - Продать её надо. Быстренько... Скажем, тысяч за пять. И мне хорошо и вам не обидно.
- Кому я продам? Кто её сейчас купит? Народ весь поубежал.
- Я куплю.
- Вы? За пять тысяч?
- Да.
- Кирилл Васильевич, я сено продаю с полей почти за семь.
- Тогда за три.
Лицо помещика налилось алым цветом. - Какие, три? Там, новый дом с парком, конюшня, амбар, беседки резные. Ручеёк бежит выложенный камешками. Прудик с рыбками… А знаете, что? Берите, за двадцать пять тысяч?
Ланин ухмыльнулся. Дёрнул головой. – Не, милостивый государь. Жечь? Своё имущество. За двадцать пять тысяч - не интересно. Либо бесплатно, либо за две. Определяйтесь. У вас половина часа.
***
Первые штабные офицеры отступающего русского войска начали пребывать в окрестности Шевардино. Хмурые, не выспавшиеся, уставшими глазами, они рассматривали место будущего сражения.
Двое из них повернули коней в сторону странного сооружения похожего на половину большой раковины. Ремесленники деловито убирали леса. Заканчивали покраску стен в приятный голубой цвет.
Военный, который был чуть потрезвее, встряхнул головой. Не поверил в увиденное. Удивлённо переспросил у друга. - Господин майор, вы только посмотрите на это безобразие? Чтоб я сдох! Если это не сцена летнего театра. У моей матушки, под Петербургом. В имении. Один в один такая же.
Напарник медленно объехал непонятный объект. Собрал свои мысли воедино. После чего выдохнул. - Ха, ротмистр. Sept mille diables! (Семь тысяч чертей. Франц.). Вы правы. Действительно, сцена. - Он остановил лошадь. Приподнялся в седле и недовольно осмотрел округу. - Нет, вы, поглядите на этих "Putain de brиleurs de vie"! (Чертовых прожигателей жизни. Франц). Мы, значит, истекаем потом, отступаем, купаемся по рыло в грязи и крови... А они, развлекаются. Смотрят спектакли. – On a mis en place, ici, vous savez, un spectacle de Variеtеs-Montansier! (Устроили, тут, понимаешь, Варьете-Монтансье! Франц.).
............
Миловидная барышня остановила карету возле мосточка через небольшую речку. Вышла наружу. С интересом начала рассматривать странное приспособление, похожее на колодезного журавля. Оно сняло с телеги большого деревянного ежа, повернулось, начало медленного топить в воде. Утяжелённое камнями из заострённых брёвен и сучков оно быстро погрузилось на дно. К нему подплыли два мужика, отцепили верёвки. Механизм развернулся к следующей повозке, которая заняла место первой. Очередного шипастого ежика снова быстро подцепили. Механизм повернулся. И снова начал опускать груз в реку.
Поручик Сосновский, как положено главному покорителю женских сердец 22 бригады, первым заметил и оценил незнакомку. Он в пол-оборота обернулся к ближайшему от него рядовому. Позвал его. - Торопкин, рысью ко мне.
- Кто, я?
- Кадило от ерша...
Солдат мгновенно всё понял и стреканул в сторону офицера. Вытянулся. Начал преданно поедать глазами начальство. - Слушаю, ваше благородие.
- Узнаешь кралю? - кивком указали на девушку, рассматривающую во все глаза процесс заполнения реки колючими препятствиями.
Тот внимательно осмотрел девицу. Удивлённо воскликнул. - Не может быть? Неужели она?
- Может, Торопкин. Всё может. И это действительно она.
- Так, ваше благородие, откель она здесь?
- Отсель, Торопкин. - Сосновский поджал губы. Нахмурился. - Не задавай глупых вопросов. Давай! Быстро метнулся и принёс мне цветы.