Читать книгу «Японская война 1904. Книга вторая» онлайн.
— И это еще не все! — восторженно продолжил Миротворцев. — Когда врачей собирается так много, то можно разделить потоки. Одной группе докторов идут все легкораненые, другой раны в живот, третьей — поврежденные сосуды, четвертой — грудь, пятой — голова. В итоге больше практики и…
— Подождите, Сергей Романович, — остановил доктора Кондратенко. — Что вы говорите? Ведь даже я знаю, что раны в грудь и голову сейчас не лечатся. По крайней мере, если это что-то большее, чем царапина.
— И полковник Макаров старается это изменить! Врачи набираются опыта, и пусть пока не все получается, но уже скоро у нас могут появиться первые в мире специалисты в новых направлениях.
— Но резать ради этого своих же солдат⁈ — повысил голос Кондратенко.
— Не своих же, — Миротворцев отвел взгляд в сторону. — После Цзиньчжоу у полковника почти не было своих раненых, поэтому его врачи сейчас занимаются японцами. Обычным ранам — обычное лечение. Способ штопки сосудов уже отработан, так что про него даже не спрашивают. А вот всем сложным предлагают выбор. Тех, кто согласен, пытаются спасти. Те, кто нет, остаются на волю господа.
— А ведь в Порт-Артуре среди китайцев ходили слухи, что еще после прошлой войны японцы точно так же на чужих раненых учились оперировать, — задумался вслух Науменко. — Только никого не спрашивали. Да и сейчас… Кажется, у них есть целое отделение, которое занимается операциями на черепе.
— И это еще не все! — Миротворцев обрадовался, что его энтузиазм поддержали. — У доктора Слащева есть много информации по глупым ошибкам, которые совершают гражданские врачи. Например, первичный шов…
— Первичный шов? Это когда раны ушивают еще на перевязочном пункте? — уточнил Кондратенко, который предпочитал разбираться даже в таких мелочах.
— Точно! Я был уверен, что без них никак, но доктор Слащев рассказал, что закрытые раны почти гарантированно ведут к гангренам. А еще… — тут Миротворцева передернуло. — Некоторые молодые врачи хотят помочь, хотят сделать хоть что-то, и в итоге делают только хуже. Представьте рану в грудь — сквозную, почти чистую. И что делает молодой врач, решив хоть как-то помочь такому солдату? Он кладет первичный шов единым стежком сразу сквозь плевру легких, мышцы и кожу. При этом сплошным шов получается только снаружи, а внутри ходит воздух, все бурлит, надувается…
— Ужасно! — Кондратенко поморщился. — И что будет потом с таким раненым?
— Старый шов снимут, потом ушьют все послойно. Не сложно, если знать про ошибку и вовремя исправить… Но самый ужас все же не в таких громких случаях, а в тихих, аккуратных на первый взгляд швах. Помог такой спаситель, отправил пациента дальше, а гангрена и воспаление появятся еще только через несколько дней. В итоге врач и дальше продолжит шить всех, кто попадет ему в руки, а в тылу будет расти гора трупов! И ведь даже если такому что расскажешь, поверит ли он? Или усмехнется и продолжит делать по-старому? Вам ли не знать, как порой некоторые чины упираются в следование старым традициям и ритуалам, и плевать, что от этого только вред один, а не польза!
— А как же вы так сразу во все это поверили? — неожиданно хмыкнул Науменко. — Или при вас кого-то специально неправильно порезали?
— Нет, на такое доктор Слащев и полковник Макаров никогда бы не пошли. Но мне показали правильно вылеченных по новым способам больных, а еще передали вот это…
И Миротворцев вытащил из наплечной сумки похожий на девичий альбом буклет. Несколько сотен листов с рисунками и описаниями операций, а также фотокарточки с печальными результатами того, к чему приводит следование неправильным традициям.
— Доктор Слащев готовил два экземпляра: один для печати, а второй… для нас. И я рассчитываю, что если покажу это Рудольфу Рудольфовичу, то хотя бы у нас на корабле мы сразу начнем работать по-новому. А когда появятся первые результаты, можно будет и к Обезьянинову с Гюббенетом подойти!
— Подождите, — остановил молодого доктора Кондратенко. — Вы сказали, что все это было подготовлено для нас? То есть полковник Макаров еще в Ляояне был уверен, что сможет сюда пробиться и взять Цзиньчжоу?
— А еще он был уверен, что ему придется отступить, но… Это не помешало ему готовить все то, что нам так понадобится. Вы же знали, Роман Исидорович, что у нас не так много лекарств, как хотелось бы? Так полковник с самого начала этого рейда собирал для Порт-Артура из японских обозов всю возможную медицину. И несколько тонн лекарств — это тысячи раненых, которых мы сможем поставить на ноги. Или продукты… Если просто пустить их в котел, то этого будет на один зубок, но для нас отобрали продукты, которые помогут сдержать возможное начало цинги, и это уже совсем другая история.
Когда Миротворцев закончил, то его взгляд блестел, а лоб покрывали капли пота. Кондратенко кивнул своему спутнику, предлагая взять себя в руки, а сам задумался… Ведь не только для доктора были подготовлены подарки. Например, уже ему полковник передал добытые во время допроса пленных японцев планы атаки Порт-Артура. Первый штурм — по старой китайской дороге, ровно в стык между новыми бастионами. И одна из главных целей, если штурм не удастся — гора Высокая, чтобы с нее наводить новые тяжелые орудия.
Если до рассказа Миротворцева Кондратенко еще сомневался, то теперь он точно решил выделить дополнительные силы на указанные полковником направления. Казавшиеся не такими важными изначально, в случае если все предсказания Макарова сбудутся, именно они и могут стать причиной падения Порт-Артура. Кондратенко мысленно вздрогнул, когда вспомнил предсказание про появление у японцев к концу сентября 11-дюймовых гаубиц. И это при том, что форты Порт-Артура были рассчитаны, чтобы выдерживать 6-дюймовые снаряды, максимум 8-дюймовые, но никак не подобных монстров. Такие можно будет остановить разве что своими пушками: благо если начать готовиться заранее, то можно будет снять с кораблей и русский крупный калибр.
Сколько займет его транспортировка, возможно ли это вообще… Кондратенко не сомневался, он знал, что они справятся. Просто не могут не справиться! И пусть придется попотеть не дни или недели, а месяцы, но большие пушки окажутся в нужных местах, и когда японцы решат, что им улыбнулась удача, то на самом деле их будет ждать только очень большой и тяжелый сюрприз.
Под вечер последние отряды 7-й Восточно-Стрелковой дивизии покинули Цзиньчжоу, утаскивая собранные для них запасы на самых обычных телегах. Я вообще предлагал Кондратенко воспользоваться отходом японцев и прорваться по железной дороге, благо на станции нашелся целый паровоз. Но генерал предпочел не рисковать: оценил, насколько важные для города грузы мы смогли собрать. Теперь бы еще и с пушками у него все получилось. А то, как показал пример Осовца в начале Первой Мировой, даже пара дальнобойных орудий Кане, придержанные до нужного момента, могут разобрать хоть Большую Берту[1].
— Господин полковник, новости от велосипедистов, — в мою дверь забарабанил поручик Зубцовский. Не очень прилично, но я сам приказал, что с такими донесениями можно наплевать на любое вежество.
— Какой отряд? — выдохнул я, открывая дверь.
— Восточный. Передают, что заметили солдат из 12-й дивизии Иноуэ!
Значит, новости о нас все-таки дошли до Куроки, и тот не сдержался. Наша позиция из нервирующей для армии Оку начала быстро превращаться в ловушку, но как же хорошо, что мы догадались предусмотреть такую возможность.
Тем не менее, запас по времени был не таким уж большим, а уж учитывая, что японцы могли продолжить движение и ночью, его по факту и вовсе не было. Выбирая между «да не будут они спешить» и «если будут, то нам конец», я решил, что недооценивать врага совершенно не стоит. Промежуточный вариант — выждать и узнать с помощью дозоров, остановится Иноуэ или нет — был и того хуже. Пока ждешь, все перенервничают и, даже если японцы задержатся, потом никто не сможет уснуть. Только время зря потратим!
В общем, я еще раз прокрутил варианты, убедился, что ничего не упустил, и скомандовал ночной отход. Свою задачу мы выполнили, теперь нужно было вернуться — благо для этого у нас было все необходимое. Первое — это малые морские пушки. Вернее, малыми они были только для посаженных на мели канонерок, с которых их снял хозяйственный Афанасьев. Для армии же морские 120 миллиметров — это почти в полтора раза больше, чем стандартная полевая пушка.
Второе же — это паровоз, от которого отказался Кондратенко. В неспешной перевозке железнодорожных вагонов тысячами китайцев был, конечно, свой шарм, но нормальный паровоз — это гораздо лучше. Он и наши малые пушки утащит, и даже большие бы вывез, но… Уж слишком они тяжелые были, чтобы без техники и кораблей на ходу да за столь ограниченное время можно было что-то сообразить. Погрузка составов пушками, снарядами, едой и одеждой — мы вывозили каждую мелочь, до которой дотягивались руки — заняла всю ночь. К 5:30 утра мы загрузили дай бог половину того, что хотелось бы, но пришло время выступать.
Я отдал приказ, и вслед за вышедшими еще час назад казаками потянулись пехотные части. Последним с аналоговой пехотной ротой Хорунженкова в прикрытии тащился наш паровоз. Чем-то он напомнил мне бывший японский корабль, который нам пришлось месяц назад бросить в устье Ялу. Тот нам тоже очень помог, и его тоже никак нельзя было прибрать к своим рукам насовсем. И так же, как знак уважения, я приказал нарисовать на черном боку паровоза его новое имя. Пароход я назвал «Цы Си» в честь нынешней императрицы Китая, а вот поезду я, подумав, подарил имя главного японского бунтовщика.
«Сайго Такамори» стучал колесами, тяжело дымил, но сильно не разгонялся. Последний наш подарок, который мы оставляли для возможных преследователей. Примерно каждый километр на рельсы за паровозом спрыгивали один из артиллеристов Афанасьева и парочка солдат. Солдаты быстро копали яму под рельсом, артиллерист устанавливал туда японский фугас с шимозой и, когда паровоз удалялся, подрывал. Выходило неплохо: довольно мощные морские снаряды гнули рельсы, раскидывали шпалы, и я мысленно докидывал пару часов к тому, сколько нашим врагам потребуется времени, чтобы восстановить эту линию снабжения.