Читать книгу «Японская война 1904. Книга вторая» онлайн.

На самом деле после того как бой превратился в свалку стало не до тактических или стратегических изысков, вернее… Мало того, что на них не было времени и не было самих идей, так и, что главнее, у меня просто не оставалось свободных сил, которые можно было вывести из обороны в атаку, чтобы хотя бы просто попытаться. В отличие от японцев, которые с первыми лучами солнца отказались от постоянного навала, как раньше, и начали обход наших позиций сразу с двух сторон.

— А вот, кажется, и конец, — Хорунженков увидел то же, что и я. — Будем умирать, так хотя бы сделаем это красиво!

Его смех начал разлетаться по услышавшим капитана солдатским рядам, но…

— Отставить! — рявкнул я.

Японцы готовились довершить разгром, но в то же время впервые с начала прорыва поезда они дали и нам возможность собрать свой ударный кулак. По факту одна из классических схем, что мы разыгрывали на наших играх — встречный удар. Мы не могли остановить атаки японцев, просто не было сил, чтобы собрать сразу по двум направлениям что-то приличное, зато мы могли ударить по третьему. Сами!

Следующий час, словно забыв про усталость, мы подтягивали вперед все уцелевшие пушки и пулеметы. И когда нас начали давить на флангах, еле держащийся на ногах капельмейстер Доронин затрубил сигнал к атаке. Теперь мы не просто должны были стоять и терпеть — мы тоже били, и это придавало сил. Кто первым не выдержит, кто первым прогнется!

Чертовы русские! Чертов полковник! Хикару Иноуэ не смог сдержать слез, когда штаб Оку приказал трубить отбой.

Третий! Третий обход за три дня! Он снова был близок к успеху, и на этот раз ничто, даже ёкаи, которым Макаров продал душу, не смогли бы его спасти. Но его спас Ивао Ояма — главнокомандующий всеми японскими армиями хотел сохранить как можно больше сил для сражения с главными русскими силами и лично приказал отступать. И здесь Иноуэ уже не мог ничего поделать.

Он отходил мимо брошенного состава «Тайсё Макаров», мимо подбитых русских пушек и пулеметов, которые те бросили на прорыв центра армии Оку. Потеряли все железо, но сохранили людей, сохранили инициативу и заставили их — японцев! — отойти. Слезы очень быстро высохли на резком маньчжурском ветру, но следы на покрытых грязью щеках остались. Как напоминание о силе врага, как обещание однажды вернуть долг.

Идущий рядом с Иноуэ солдат неожиданно упал. Атака? Нет, тот просто устал, потратил все силы, что были, и даже больше. Хикару неожиданно осознал, что ему тоже хочется рухнуть рядом, но нельзя… Даже так — слишком многие слишком внимательно посмотрели на обессиленного товарища.

— Поднять! Нести! Марш! — сухие отрывистые команды привели людей в чувство, и они продолжили движение.

Хочется спать! Как же хочется спать!

Наш санитарный эшелон так и не вернулся, пришлось для транспортировки раненых использовать остатки японского поезда. Сам паровоз давно превратился в груду железа, вагоны тоже были расстреляны, но их тележки остались. Сделать хоть какую-то надстройку от дождя, погрузить раненых, которые не могли ходить, впрячь вернувшихся китайцев-кули, и еле стоящий на ногах корпус начал откатываться в сторону Ляояна. Совсем не победная армия, совсем не победное настроение — вот только мы победили.

Как в песне: эта радость со слезами на глазах… Как порой много может стоять за самыми простыми словами.

— Это неправильно! — я повернулся к держащемуся рядом Хорунженкову. — Почему мы не можем ничего сделать, чтобы порадовать своих? Чтобы отметить победу! За то, что выстояли, что смогли! Несправедливо…

— А что бы вы дали солдатам, если бы у вас было что угодно? — неожиданно спросил капитан.

— Ну… деньги, отдых, каждому по ордену!

— Сразу видно, что вы из молодого поколения, которое меряет все деньгами. Но вот эти люди, что стояли рядом с вами против японцев, разве они сражались ради денег?

— Но они им не помешают!

— Не помешают! Но если все свести к ним, то вы обесцените их поступок, их решение! Покажете, во сколько оценили их жизнь. И сколько бы ни дали, разве этого будет достаточно? Отдых вот был бы не лишним, но опять же все понимают, почему мы сейчас отрываемся от японцев. Ну и ордена… Если дать каждому, то чего они будут стоить?

— И тем не менее! — я не мог согласиться. — Хорошо, пусть ордена достанутся лучшим, но хотя бы каждому по «веточке» я постараюсь выбить[2].

— По «веточке» можно.

— И деньги… Не чтобы купить, а чтобы знали, что их ценят. Чтобы семье могли отправить или себе что подобрать. Чтобы другие полки завидовали.

— Господин полковник, а вам не кажется, что вы все в кучу намешали? — усмехнулся Хорунженков.

— Кажется, — честно признался я. — Голова тяжелая и… Что-то мне совсем не нравится, что ни наш поезд, ни Врангель в итоге так и не вернулись.

— Думаете, что-то совсем нехорошее могло случиться? — Хорунженков не сказал ничего лишнего вслух, но понял меня правильно.

— Случилось или нет, но мы точно должны быть готовы…

От Вафангоу до Ляояна было примерно двести километров, которые мы и прошли за следующую неделю. Можно было быстрее, но я дал время своим солдатам прийти в себя. И своему личному 22-му полку, и всем остальным частям 2-го Сибирского корпуса. Заодно на малой скорости было проще присматривать за ранеными: легкие так и вовсе начали возвращаться в строй, да и большинство тяжелых мы смогли удержать на грани.

Как ни странно, но именно возвращение товарищей стало той малостью, что помогла всем очнуться. На лица людей вернулись улыбки, а на вечерних стоянках вместо хмурой тишины то тут, то там начал раздаваться смех и зазвучали песни. Только тобольцы, как до этого в бою, так и сейчас, старались держаться в стороне, игнорируя любые попытки с ними поговорить. И с моей стороны, и со стороны офицеров, и даже обычных солдат. Не знаю, какая муха их укусила…

Впрочем, и без того мне было чем заняться. Минимум час в день я проводил в госпитале, еще столько же общался с рядовыми, задавая вопросы и фиксируя их мысли и впечатления от прошедшего сражения. Следом благодарно бродил Джек Лондон, записывая что-то и для себя. Ему солдатские истории добавляли колорита, а мне — помогали лучше выстроить вертикали и горизонтали в фактически взятом под руку корпусе. Одишелидзе-то так и продолжал лежать среди раненых, ну а всеми делами занимался я и те офицеры, что еще во время боя стали моими руками и ушами.