- Как вы думаете, мальчик мог видеть призрак господина Коясу после его смерти?
Соэда несколько секунд очень внимательно смотрела на меня. А потом слово в слово повторила мой вопрос, медленно и с расстановкой.
- Вы хотите знать, мог ли мальчик видеть призрак господина Коясу после его смерти?
Я кивнул.
- Я думаю, что это возможно, - сказала Соэда после небольшого размышления, - Вполне возможно.
Мальчик не появлялся в библиотеке четыре дня. Мне показалось, что читальный зал без него потерял свою привычную непринужденную атмосферу. Но, возможно, это я на самом деле потерял свою непринужденность. В течение этих четырех дней я проводил большую часть времени один в подвальном кабинете, изучая нарисованную им карту.
Карта заставляла меня с поразительной ясностью и точностью вспоминать отдельные сцены из жизни в городе за стеной. Будто какое-то хитрое устройство из фантастического фильма, она активировала мою память и делала воспоминания почти что осязаемыми. Я даже мог ощутить неуловимые движения воздуха, который наполнял город. Я как будто действительно туда возвращался.
Это была очень схематично нарисованная карта, но она, казалось, таила в себе особую силу. Я провел четыре дня один в комнате и бродил по другому миру. Настолько увлекся этой иллюзией, что перестал понимать, где нахожусь. Точно так же, как английские поэты-романтики конца восемнадцатого века, употреблявшие опиум для достижения абсолютной свободы. Но все, что требовалось мне, - это простая карта, нарисованная шариковой ручкой на тонком листе бумаги формата А4.
Зачем мальчик нарисовал эту карту и прислал ее мне? Чего он хотел этим добиться? Или это был совершенно бессмысленный поступок (как, например, спросить у кого-то дату рождения, а затем назвать соответствующий день недели)?
Если предположить, что мальчик и Коясу каким-то образом общались и после смерти последнего, не была ли карта создана по указанию Коясу? Не он ли желал того, чтобы я получил такую карту? И если да, то какова была его цель?
У меня было много вопросов и ни одного ответа. Передо мной словно возникла стена со множеством дверей, но ни единого ключа в кармане не находилось. Единственное, что я понял (или, по крайней мере, почувствовал), - это то, что карта обладала особой силой. Она не просто изображала город, где я бывал в прошлом, но и, казалось, имела свойство определять собой будущее.
Я сделал копию карты на ксероксе в библиотеке и исправил карандашом те ошибки, которые сильно бросались в глаза. Библиотека находилась слишком близко к рыночной площади, излучина реки перед омутом была слишком пологой, лежбище зверей должно быть гораздо больше и так далее. Всего я внес семь исправлений. Это были относительно мелкие неточности, которые не влияли на общую структуру города, но я чувствовал, что самое важное для мальчика
- это именно детали, о чём бы при этом ни шла речь. Кроме того, действовал принцип, согласно которому каждое заявление и действие требует критики. Более того, мне нужно было как-то связаться с мальчиком. Мяч находился на моей стороне поля, а, значит, сейчас была моя очередь наносить удар. Таковы правила.
Я положил копию карты с исправлениями в конверт, запечатал его и передал Соэде. Никакой записки писать не стал. В конверте была только карта.
- Я хочу, чтобы вы передали это мальчику, когда он снова появится.
Соэда взяла конверт и некоторое время рассматривала его. Ни на лицевой, ни на оборотной стороне я ничего не написал.
- Я должна ему что-нибудь сказать при этом?
- Скажите только, что я попросил вас передать ему конверт. Больше ничего.
- Хорошо. Я думаю, он скоро поправится и снова к нам придет. Во всяком случае, надеюсь на это.
Два дня спустя Соэда зашла ко мне в кабинет.
- Мальчик вернулся сегодня, и я передала ему конверт, - сказала она, - Он взял его, не говоря ни слова, и положил в рюкзак.
- Открывать не стал?
- Нет, просто взял - и все. А потом сел за свой стол и принялся читать.
Я поблагодарил ее.
- А что он читает сейчас?
- «Письма к другу» Шостаковича.
- Звучит неплохо.
Соэда ничего не сказала, лишь слегка приподняла брови.
Это была женщина, чья мимика и жесты говорили больше, чем ее слова.
50